Я и говорю: «Давай, Валерик, еще побудем хоть немножко, я к Чуку и Геку заскочу», — это я так своих бельчат назвала. «Нет, — говорит, — меня мама ждет».
Пошли мы уже вниз (наш КЮН на третьем этаже помещается), а мне так уходить не хочется, ну просто ни в какую! Валерка хоть и серьезный, и деловой, но добрый. Стал он ключи доставать, а я ему: «Валерочка, позволь я еще останусь! Не беспокойся! Свет, где надо, выключу, двери запру, ключи тете Наташе снесу! Ты ей скажи, что я осталась бельчат покормить! Вот, честное пионерское, — говорю, — все будет в порядке, я только у бельчат посижу полчасика!»
Уговорила. Закрыла за ним дверь, бегу в кружок, настроение — хоть пой, я даже в коридоре сплясала немножко.
Комнаты все солнцем залиты — у нас окна на запад. Набрала я в карман передника кедровых орешков — и к бельчатам. Как они услышали мой голос — вылезли из домика, потягиваются, зевают, ну совсем еще маленькие дурашки! Прибежали ко мне на колени и все носиками вынюхивают: чуют орехи. Взрослые белки и те у нас не кусаются, а уж эти — делай с ними, что хочешь. Вот я и не заметила, как солнце ушло, спохватилась и пошла смотреть время (часы у нас в канцелярии, в первом этаже). В коридорах и на лестнице — полумрак, по углам — тени, и как-то мне не по себе сделалось, все-таки совсем одна! Шаги звучат гулко, и от этого еще тревожнее. Даже противно: ведь в кружке и мыслей таких не было, чего же трусить? Это же мой Дом пионеров, и ключи от него у меня в кармане. Валерик сколько раз один оставался — и ничего! И как вспомнила Валерку, сразу успокоилась.
Спустилась, подхожу к канцелярии и вдруг вижу: под лестницей, в мастерской, что рядом с выходной дверью, свет горит! Кто же это его зажег? Жутко так стало. Стою и не могу двинуться с места. Ведь обещала же я Валерику свет везде погасить, а тут боюсь: вдруг кто-нибудь чужой забрался? И вот здесь… даже вспомнить страшно… из дверей мастерской выходит огромный дядька! Я ему: «Кто вы?» А он молчит и идет прямо ко мне. Тут я сразу почему-то маму вспомнила. Вот кошмар! С глазу на глаз с бандитом в пустом доме! Может быть, я даже закричала. Уж не помню, как, а только одним духом добежала до кружка — и к Яшеньке! Из всех зверей только он и мог защитить, — он самый сильный, самый злой! Влетела к нему и сразу за клетку, а он брови нахмурил и только было ко мне пошел, как вдруг прислушался и — прыг на свое смотровое окошко! Тут и я услышала шаги.
Вдруг дверь распахнулась, а на пороге — дядька, огромный, страшный! Да только не успел он шагу сделать, как Яшенька бухнулся ему на плечи и ну вокруг головы кружить, а сам зубы оскалил и цокает (это он всегда так, когда злится).
Как мой бандит шарахнется назад, и тут такое началось! Стук, ругань, слышу — грохнулось что-то тяжелое, дзинь, бам! Что-то разбили вдребезги и вдруг: бах! бах! бах! — один выстрел за другим, а потом — тишина! И от этой тишины еще страшнее стало. Руки и ноги затекли, платье к спине прилипло, и шелохнуться боюсь.
Неожиданно в дверях появляется Яшенька, такой важный, как наш школьный бухгалтер, в руках у него что-то зеленое. Он несколько раз понюхал это зеленое — да и в рот.
Смотрю — глазам не верю: Яшенька, живой, невредимый, в такой свалке одолел — и кого? Прыгнул он ко мне на колени, нахально обшарил мои карманы, перегрузил все кедровые орешки себе в защечные мешки (сразу у него надулись две груши). Потом спокойно махнул на клетку, сидит, орешки лузгает и скорлупой плюется. «Вот герой», — думаю и сама приободрилась. Вылезла из-за клетки, дверь шваброй подперла на всякий случай. Да, положение! Окно не открыть — в нишу окна сетчатая рама врезана, кричать — никого не дозовешься, а выйти — кажется, ни за какие коврижки я не согласилась бы выйти! Буду так сидеть до утра, пока наши юннаты придут, у тети Наташи вторые ключи от дома есть. Вот только мама будет очень беспокоиться, да ведь и мама поймет, когда все узнает… А Яшенька-то молодец: меня не тронул, а бандита — прогнал! Теперь каждый день буду к нему ходить, то-то Валерка удивится!..
Но что это? Опять шаги, только такие тихие, несмелые. В коридоре скрипнула дверь, и вдруг послышался голос тети Наташи, меня зовет: «Люся! Люся!» Я ей кричу: «Я здесь!» — «А обезьяна где?» — «Со мной», — отвечаю, а она: «Иди сюда скорей, да смотри своего лешего не выпусти!» Уж как я обрадовалась тете Наташе, обнимаю ее и все ей про бандита и про их схватку с Яшенькой рассказываю, да только она как-то странно смотрит на меня, да так строго, мне даже обидно стало. «Вот честное пионерское, не вру!» — говорю, а она мне: «Бандит, говоришь? Да это — наш столяр. Он мебель в мастерской чинил, только собрался домой идти, а тут — ты. Чего же ты от него как коза понеслась? Да еще визжала дурным голосом. Он хотел тебя успокоить, а ты на него своего Яшку напустила. Этот леший ему ворот от рубахи оторвал и руку прокусил!» — «Зачем же, — говорю, — если он столяр, он в Яшеньку стрелял?» Тут тетя Наташа совсем рассердилась: «Бандит, — говорит, — твой Яшенька, полюбуйся на его работу!» — и показала мне на аквариумы, что мы с Валеркой мыли. Глянула я — ну и разгром! Стекла на аквариумах разбиты, все перевернуто, раскидано и три патрона от лампочек пустые болтаются. Вот так бах, бах, бах! В луже на полу пучок водорослей. Посмотрела я на них и вспомнила про «зеленое», это Яшенька принес, а потом съел. Нечего сказать, герой!
Эх, что за человек этот столяр оказался: и стеклорез, и монтер, да быстрый такой, даром что с прокушенной рукой! Мы с тетей Наташей только стекла из аквариумов повыбирали, глядим, — а у него уже все готово. А я-то перетрусила: бандит!
Зато теперь я всегда к Яшеньке хожу, и, странное дело, хоть и знаю, что он тогда только шкоду в коридоре устроил, но в душе живет такое чувство, точно он меня спас когда-то.
Нападение
Теплый вечер был на исходе. По пустынной улице шла хрупкая девушка-школьница с маленьким чемоданчиком в руке. Сегодня у нее был замечательный день: она впервые выступала по телевидению. Возвращаясь, девушка забежала к подруге, которая смотрела передачу, и засиделась там допоздна.
Подходя к дому, она невольно взглянула на часы. «Скоро двенадцать; мама, наверное, уже волнуется, что я так задержалась». И она ускорила шаги. Неожиданно, словно из-под земли, перед нею выросла широкоплечая фигура и загородила дорогу. «Спокойно!» — сказал хрипловатый голос, и перед ее лицом сверкнул нож. От неожиданности нападения девушка почувствовала болезненную слабость во всем теле и какой-то противный, медный вкус во рту. «Часы и чемоданчик сюда, да тихо, а то…» — И парень картинно поиграл ножом. Только теперь девушка рассмотрела гнусное, наглое лицо. Маленькие белесоватые, близко посаженные глаза смотрели жестко и глумливо, на верхней губе топорщилась щеточка рыжих усов. «Отдать часы — мамин подарок — этому гаду?» И, как-то вся внутренне напрягаясь, она сказала возможно спокойнее, открывая замочек чемодана: «Может быть, вам и этого хватит?» Тонкая рука скользнула под крышку, и в то же мгновение чемодан упал на панель, а в лицо бандиту метнулись две огромные змеи. Ничего подобного не ожидавший негодяй выронил нож и пустился наутек; он летел словно заяц, преследуемый сворой гончих, а потрясенная девушка, схватив чемоданчик, финку и прижимая к себе змей, побежала домой.
