Говорил он и о необходимости запасных квартир. Сам он подыскал четыре квартиры, но каждая из них не вполне удовлетворяет требованиям безопасности и правилам конспирации. В одной слишком много жителей, в другом доме, где он снял запасную квартиру, дворник — вздорная и, по-видимому, опасная женщина. Есть еще квартира в районе Ропажа, но это слишком далеко, и только одна оказалась довольно удачной. Адреса он не назвал, но сказал, что квартира трехкомнатная, хозяин ее одинокий человек, железнодорожник, был членом ЛЦС. Офицер группы наблюдения подтвердил, что при изучении передвижений Петерсона все эти квартиры были выявлены: оказалось, что во всех случаях речь шла о людях, адреса которых Петерсон получил еще в Англии.
— Последняя встреча, — продолжал Балодис-Будрис, — состоялась совсем недавно на одной из подпольных квартир Петерсона. В этот раз Будрис прибыл с нарочитым опозданием на целый час, как раз в тот миг, когда Петерсон собирался выпрыгнуть в окно с третьего этажа. К письменному столу и батарее центрального отопления была привязана толстая веревка, окно приоткрыто, деньги, шифры и документы спрятаны в карман, оружие наготове.
— Увидев меня, — рассказал далее Будрис, — Петерсон чрезвычайно обрадовался. Оказалось, что он представил возможность моего провала и подготовился бежать при первой тревоге. Хорошо, что хозяин, который знал пароль, успел крикнуть Петерсону, что пришли свои.
Петерсон находился в совершенно подавленном настроении. Он был недоволен всем, в частности своей шпионской работой. Он рассказал, что при первом намеке на такую работу люди, вроде бы и согласные с ним в мыслях, начинают изворачиваться, лгать, одним словом, уходят даже от разговора. Иногда у него появляется страшное искушение выйти на улицу, убить нескольких человек, а последней пулей покончить с собой.
Его теперь все пугало. Однажды после встречи с одним из своих информаторов в парке «Стрелниеку Дарзс» он возвращался домой. Кто-то быстро пробежал по улице, потом послышался милицейский свисток. Петерсон чуть не бросился в бег, хотя понимал, что это больше всего привлечет внимание. На этот раз он все-таки сдержался. Но когда через несколько дней снова позвонил информатору и сказал несколько условных слов, чтобы вызвать его на новую встречу, тот возбужденным, дрожащим голосом ответил, что больше с Петерсоном встречаться не может. И оказалось, что новая конспиративная квартира, снятая за крупные деньги, стала опасной.
В этой связи Петерсон просил у Будриса совета: как проверить квартиру и ее хозяина? Может быть, позвонить туда по телефону-автомату?
Будрис посоветовал на конспиративную квартиру пока не ходить и не звонить, тем более что, по его данным, после Нового года в Задвинье, где находится названный Петерсоном дом, идет выборочная проверка квартир с целью обнаружения спекулянтов жилплощадью, сдающих комнаты жильцам без прописки.
Хозяин квартиры, в которой жил Петерсон, доверительно рассказал Будрису-Балодису, что квартирант созрел для любого опасного действия. Из-за отсутствия документов он считает себя неполноценным человеком, заперт в квартире, как в бочке, и вынужден влачить самое жалкое существование. Во всем этом он считает виновными англичан. В последнее время он высказывается еще более решительно: если бы он, мол, знал, какая жизнь тут его ожидает и какие идиоты его хозяева, то лучше бы сразу по прибытии в Латвию явился в ЧК и рассказал все… Впрочем, последнее высказывание, как думает хозяин квартиры, может быть и пробным камнем для проверки самого хозяина.
Во всяком случае, дела у Петерсона шли плохо, о чем свидетельствовали и его письма, отправленные в эти дни. В письме, адресованном: Германия, 24-А, Гамбург — Вандобек, Кеденбургштрассе, 31-Ш, Я. Абикис, он писал:
«Здравствуй, милый друг!
Разреши мне в этом письме сказать несколько слов о себе. Как я уже сообщал раньше, людей для агентурной работы организация не дает, ибо их задачей является забота о безопасности друзей, живущих на нелегальном положении. Я нашел двух человек вне организации, рекомендованных вами, однако их возможности чрезмерно ограничены для того, чтобы быть информаторами, хотя они и согласились работать. Теперь мне стало известно, что они давно находятся под подозрением за свою прошлую деятельность, поэтому мне пришлось прекратить связь с ними. Живя без документов, я не могу искать случайных людей, тем более что большинство из них согласны примириться с Советской властью. Работать в такой среде мне кажется бессмыслицей. Да и нервы у меня сдают из-за постоянной тревоги и напряжения.
Не сердись, друг, может быть, я и ошибаюсь, но в настоящее время я думаю именно так. Если возможно, прошу в предстоящих операциях подумать обо мне и дать мне возможность вернуться в свободный мир…»
25 января Петерсон повторил свою просьбу по радио:
«Выполнение моего задания практически невозможно. Не могу найти подходящих людей, так как большинство не верит нашим идеалам. Жить здесь без документов опасно. Мои нервы страдают от непрерывной тревоги. Единственно, что мне осталось, — вести жизнь преследуемого партизана. Прошу вас обсудить возможность моего быстрейшего возвращения, а пока я предпринимаю меры по найму какого-нибудь суденышка для ухода морем на Готланд, если ваши операции задержатся…»
Да, Петерсон действительно «созрел», но не стал от этого менее опасен. Скорее наоборот. Маниакальная подозрительность могла заставить его пустить в ход оружие против любого человека, который показался бы ему опасным.
Генерал Егерс поставил вопрос: как изолировать Петерсона, не вызвав подозрения англичан? Это не Том и Адольф, которые шли самостоятельно и могли провалиться когда угодно и где угодно. Петерсон был аккредитован в группу Будриса как инспектор отдела «Норд» английской разведки. Он встречался с Будрисом, о чем сообщал англичанам, долго жил в лесном отряде. Руководители отдела «Норд» — опытные и умные люди. Если Петерсон провалится, они прежде всего подумают о том, что он даст показания на первом же допросе: на эту мысль их натолкнут собственные письма и радиограммы Петерсона, из которых видно, как он изнервничался. Но если он будет давать откровенные показания, то прежде всего выдаст всю группу Будриса. А группа должна еще работать.
В то же время Петерсон уже разоблачил, как известно присутствующим здесь товарищам, нескольких кадровых агентов английской разведки. Эти агенты, активно действовавшие в Латвии перед войной и в первые послевоенные годы, были затем, если так можно выразиться, законсервированы англичанами и ожидали нового сигнала к действиям. Такой сигнал последовал от английской секретной службы через Петерсона. Оставлять на свободе этих агентов мы не имеем права, но одновременно с этим должны подумать, как использовать их в наших интересах в радиоигре с англичанами.
Всегда невозмутимый и спокойный, полковник Балодис, вот уже три с половиной года живший бок о бок со своими заклятыми врагами, встречавшийся с ними один на один и со многими сразу, знавший, что любой промах может оказаться смертельным для него, как для минера смертельна любая ошибка, встал по знаку генерала и твердо сказал:
— Есть только один выход: инсценировать героическую смерть шпиона. Английские разведчики обожают романтику. А что может быть выше героической гибели во славу королевы? Для англичан Петерсон умрет во время очередной радиопередачи. Такая передача, по расписанию Петерсона, состоится в следующую среду. Проводить он ее должен из пустой дачи в Дзинтари, ключи от которой получил сразу по приезде в Ригу. Там же хранится и его рация. Перед отъездом Петерсона на дачу мы его арестуем. По расписанию передача назначена на двадцать один час тридцать семь минут. В двадцать один пятнадцать чекисты окружат дачу и инсценируют бой с Петерсоном и его помощником. Во время боя Петерсон и его напарник будут «убиты». Чекисты вывезут их «тела» на санитарной машине. Местные жители услышат разговоры чекистов о том, что оба шпиона убиты, что убиты и двое или трое чекистов, — надо же, чтобы англичане поняли: бой был нешуточный! Правда, потом придется ремонтировать дачу, холостыми патронами тут не обойдешься, надо, чтобы местные жители увидели выбитые двери, пулевые пробоины, разбитые окна и прочее, чтобы слух об убитых диверсантах достиг ушей какого-нибудь доброхотного корреспондента одной из буржуазных газет, а англичане немедленно запросят Будриса о том, куда исчез Петерсон, не вышедший на связь в условленное время. Будрис после недолгого расследования сообщит о гибели Петерсона и его помощника.
Затем генерал предложил обменяться мнениями о положении Эгле…
Эту зиму Эгле жил под наблюдением Коха на отдаленном хуторе. Его сознание затемнялось все чаще, и припадки шизофрении становились длиннее. Во время одного из таких припадков он пытался покончить с собой. Коху пришлось отобрать у него оружие, спрятать все веревки, вожжи, но не было никакой гарантии, что за ним удастся уследить и предотвратить следующую попытку самоубийства: сумасшедшие, подверженные какой-нибудь идее, бывают хитрее здравомыслящих.
