— Что-то не похоже. Больше похоже на то, что у вас здесь какая-то мафия
— Тебе повсюду мерещится мафия. Забудь. И — я тебя представил, поэтому если у тебя будут проблемы — обращайся прямиком к старому Дейву. Он поможет.
— Если у меня будут проблемы — Мария внимательно посмотрела на меня — то вряд ли с ними справится семидесятилетний старик. Потому что у меня будут серьезные проблемы…
— Дейв Барр — не тот человек, про которого можно так сказать — улыбнулся я так, как будто услышал какую-то большую глупость — вьетконговцы называли его "человек с зеленым лицом", а за его смерть сулили сто тысяч пиастров. Не меньше, кстати, сулили и за моего деда. Старик больше двадцати раз побывал во вьетконговском тылу — и там провел едва ли не больше времени, чем на «своей» территории — хотя в дурной земле разница между «своей» и «чужой» территорией была очень приблизительна. А сейчас он — постоянно охотится в лесу, стреляет — и находится едва ли не в лучшей форме, чем во Вьетнаме. Если запустить его в лес, а через несколько часов в тот же лес войдут с десяток мексиканских бандитов — я ставлю сто баксов против одного, что ни один из ваших не выйдет из леса живым.
— Ты не знаешь, какие люди подряжаются работать исполнителями по контрактам… Кое-кто учился у вас же…
— В городе может они и хороши. Но не в лесу. В лесу, если за ними будет охотиться кто-то из местных проводников — им не выжить… — я остановил машину на краю дороги, лес подступал прямо к бетонному полотну — дальше пешком. Прошу, мэм…
— Ты должно быть шутишь….
— Ничуть…
Ходить в лесу ночью или под ночь — дело опасное. А если этот лес, к тому же не на ровном месте — опасное вдвойне, деревья росли на склонах гор, подчас крутых — сорвешься, костей не соберешь. Да и хищники здесь были — волчьи стаи и даже мишки гризли водились. Встреча с медведем для неопытного человека могла стать последней…
Пистолет я засунул за пояс, быстро собрал рюкзак. Как джентльмен большую часть груза я загрузил на себя — хоть это было и неправильно. По понятиям альпинизма и экстремального туризма груз всегда распределяется одинаково, без различия на мужчин и женщин. Не можешь нести свой груз — сиди дома…
Одежда моя не так подходила для перехода как новенькое облачение Марии — но у меня был огромный опыт в этих горах, плюс опыт приобретенный в Афганистане, где приходилось часто спать на голых камнях и целыми днями караулить добычу. Так что ничего, выдержу…
Напоследок — размотал веревку, привязал ее к своему поясу, начал обвязывать Марию…
— Для чего это?
— На всякий случай. Ты не умеешь здесь ходить, пойдем в связке. Если увидишь какое-либо животное, или вообще какую-то опасность — не кричи, не шуми а просто дерни за веревку дважды. Поняла?
— Поняла…
— Смотри. Гризли очень не любит крикунов, начинает нервничать. А когда он нервничает — у него появляется аппетит. Зверский…
— Здесь и гризли водятся?!
— И еще какие… Гризли тут водятся большие. Такие большие, что ты и представить себе не можешь… — я подумал о том, что пугаю напрасно — но у меня есть револьвер и я умею им пользоваться. Ступай след в след за мной. Пошли — и тихо…
Ночью в лесу становится тише — для кого-то это страшно, для таких как я наоборот — когда тихо, ты можешь услышать все, что захочешь услышать. А сегодня еще была луна, почти полная. Огромный такой серебристо-желтый диск, исходящий нереальным, сказочным сиянием. Лунный свет не такой как солнечный, он не открывает, он наоборот помогает скрывать. Призрачное серебро стройнит ряды сосен, заливает тропинки, играет прихотливыми бликами на воде. Луна, если ты захочешь — покажет тебе дорогу в лесу — нужно лишь уметь попросить…
Сезон охоты на оленей давно закончился, горнолыжный сезон — тоже, поэтому народу в лесу было относительно немного. В одном случае это были два кемпера-пикапа, с шумной компанией, разведшей костер и плещущейся в небольшом прохладном озерце, в другом случае и вовсе — ритмично покачивающийся старенький Кадиллак и двое внутри. И в том и в другом случае мы их просто обошли — тихо, так, что ничего не заметил.
Находясь здесь, в лесу где я провел немало времени в детстве, я буквально чувствовал, как деревья напитывают меня энергией, как сам воздух лечит меня. Лес для неопытного человека был опасен — но опасность была совсем не той, какая была в Афганистане. Здесь даже бурый мишка-гризли был своим, старым знакомым. А в Афганистане чужим было все — даже земля и воздух. Вообще — кто прошел через Афган — тот никогда не сможет избавиться от чего-то такого в душе, чего-то, что заставляет держаться как сжатой пружине. Вспомнилась одна мрачная шутка Жака — тот вообще стал философом. Он говорил, что из Афганистана никто не уходит живым — даже тот, кто уходит на своих двоих.
Он был прав…
Дом появился внезапно — немного отвык ходить по лесу, неправильно оценил расстояние. Приземистый, одноэтажный — он каким-то удивительным образом вписывался в ландшафт, казался частью леса, чем-то таким, чтобы было здесь испокон века. Секла в окнах были целы, замок тоже. Ключ был там же, где всегда его оставлял мой дед — в тайнике у входа, наклониться — и взять, но это если знаешь где взять.
Сначала я хотел просто войти — но потом остановился…
— Тихо! Стой здесь! Прижмись к стене!
— Что? — голос Марии был едва слышен
— Проверим…
Здоровая бдительность и тяжелая паранойя — суть синонимы…
Снял рюкзак, осторожно поставил у стены. В дом был и другой ход — через него я пройду. Если кто-то ждет, направив на дверь ствол, если кто- то поставил растяжку у двери — его ждет большой сюрприз…
Крадучись обошел дом, подпрыгнув зацепился за ограждение лба крыши. Миг — и я уже там. Крыша в доме была сделана в виде жилой мансарды, окно легко открывалось снаружи, и было достаточных размеров, чтобы через него мог пролезть человек….
Проникнув наверх, я упал на пол, замер с револьверов в руке, оглядываясь, принюхиваясь, ловя малейший звук, который мог бы подсказать мне что в доме посторонние. Но посторонних не было. Был почти забытый запах родного дома — терпкий запах сосновых досок, едва чувствующийся запах оружейной смазки — оружие в этом доме всегда уважали. Лунный свет пробивался через открытое окно мансарды, чертя длинную, выложенную серебром дорожку на полу.
Засунув револьвер обратно в кобуру, я спустился вниз, открыл дверь
— Заходи…
Утром я поймал рыбу. Целых две, кило по три каждая — все местные озера были специально зарыблены, чтобы привлечь туристов — рыболовов. Снасть, хотя и старая сделала свое дело — рыба тут была совсем непуганой и клевала чуть ли не опущенный в воду палец.
Рыбу я разделал и зажарил — на костре, который разжег на специально отведенном месте рядом с домом. Делается это просто, почти как мясо на углях — просто нужно знать специи. Нужные специи в доме были, а от того, что они пролежали несколько лет, они стали еще только лучше.
Рыба на углях Марии понравилась, мне — тоже. Но теперь — наступило время поиграть в игру «вопрос-ответ» и мы оба это знали.
— Ты хочешь узнать про то, что происходит в бедной стране с юга от вас? — каким-то ерническим тоном спросила Мария, придирчиво рассматривая еще один кусок запеченной на углях рыбы — как добавку. Рыбу эту я немного отмочил в уксусной смеси перед тем как жарить…
— Именно так! — кивнул я, доедая свой кусок — и не забывай, я не суд, не прокурор и врать мне смысла нет. У нас с тобой маленькая договоренность. Ты называешь мне имена. Если я смогу с ними разобраться — я с ними разберусь, в конце концов это такие же преступники и наркомафиози…
— Такие же как мой отец? — прищурилась Мария — такие же как я?
— Ну, насчет тебя не уверен, а такие как твой отец точно. О покойниках либо хорошо, либо ничего, я это знаю — но и прятать голову в песок тоже не собираюсь. Не собираешься же ты утверждать, что твой отец торговал карамелью вразнос на ярмарках и этим заработал те деньги, которые ты где то прячешь?
— Мой отец был простым крестьянином, Алекс… Он родился в лачуге, где было всего две комнаты, земляной пол и девять человек детей. Мой отец был седьмым. Он начинал как простой крестьянин но все заработанное отнимало государство за налоги и владелец земли, остававшегося не хватало даже на еду. А потом к отцу пришли люди из города и предложили садить на земле кое-что другое, не маис. Они давали за то, что вырастет в несколько раз больше, чем за маис — и через два года отец сумел выкупить тот маленький клочок земли, на котором работал. Потом он выкупил и соседнюю землю, землю на которой работали его братья. А потом он начал и сам продавать то, что выращивал, ему можно было не зависеть от людей, приезжающих к нему на черных джипах и скупающих весь урожай. В него стреляли — и он стрелял в ответ — людям из города не нравилось, что они больше не смогут наживаться на бедном крестьянине. Никогда — слышишь, никогда мой отец не отказал в помощи бедняку, постучавшемуся в наш дом — потому что и сам был когда то таким. Так что не смей его осуждать, ты не имеешь на это никакого права, гринго!
