Подтверждением истинности «завитушества» служат два туманных примера с проблемами каких-то безымянных гражданок и ссылка на дедушку автора, который что-то подобное слышал от «цыган», на «скаковой конюшне в России».
Причем с каждой страницей «завитушечный пафос» нагнетается, усугубляется и возводится в абсолют.
Все бы это, в принципе, было бы даже забавно, если не знать, что еще Фредерико Гризоне в 1558 году в своем трактате «Ордини ди Кавалькаре» полностью презентовал эту самую «завишушечную теорию», которая была осмеяна и разгромлена несколькими поколениями Мастеров Школы.
По сути, все, что излагает Теллингтон-Джонс как ноу-хау, довольно бесстыдно «сдуто» из «Ордини ди Кавалькаре».
Я бы сказал — сдуто бесстыдно, но неряшливо.
Если по ряду позиций текст Теллингтон-Джонс почти дословно (по крайней мере — сущностно) повторяет текст Фредерико Гризоне, то, например, в оценке завихрений шерсти на лбу — показания «завитушников» расходятся.
Гризоне пишет, что «если у лошади есть только один завиток, или вместе с ним имеется „римский эфес“ (или римская шпага, завиток в форме эфеса шпаги), наверху шеи, рядом с гривой, то она будет счастливой».
Завитки на лбу Гризоне тоже характеризует как очень положительный признак, а вот Теллингтон по данному вопросу заламывает руки. И заходится в причитаниях. Оказывается, это совсем плохо, и чем этих завитков больше, тем хуже: «С жеребцами дело обстоит по-другому — 80 % жеребцов, у которых я видела такой рисунок на голове, отличались ненадежным, иногда даже опасным поведением».
Дальше еще смешнее.
Гризоне: «Завиток на шерсти в прошлом назывался „кружочек“ (чиркьело), и это некие завинченные волоски, которые обычно образуют круг примерно с „кваттрино“, и часто такие завитки бывают длинные, более или менее похожие на перо».
По Гризоне — это хорошо.
А Теллингтон от такого завитка опять приходит в ужас.
Мотивация «ужаса» забавная — «такой завиток похож на рваный воротник, а это очень не нравится бедуинам».
Понятно, что разрывание воротника при получении очень плохих вестей — это древний иудейский обычай, но при чем здесь лошадь, ее особенности и связь между завитушкой, напоминавшей мусульманам-бедуинам рваный воротник иудеев, и дурными врожденными наклонностями лошади, запечатленными в завитушке? Непонятно.
Теллингтон гордо игнорирует эти противоречия и казусы. Ее можно понять, она очень занята. На следующих страницах она в лучших традициях американского «дамства» старательно дает поэтические названия таким завиткам, например «Чиело», «Саванна винд» и т. д.
Но принципиальных расхождений меж Гризоне и Теллингтон все же немного. А там, где они есть, адепты завитушничества всегда могут выбрать между двумя ахинеями ту, что им больше по вкусу.
Несмотря на некоторые расхождения, понятно, что здесь мы имеем дело с некоторыми, мягко говоря, «литературными заимствованиями», так как в общем и целом автором «завитушечкой» теории, просто по дате рождения и написания труда, следует признать все же Гризоне.
(Grisone Federico. Ordini di cavalcare. Pesaro Bartolomeo Cesano, 1558.)
Но бедолагу Фредерико просто обобрали, даже не упомянув о нем как о родоначальнике и основателе теории.
Получилось очень некрасиво, причем факт откровенного литературного воровства Теллингтон явно не смущает.
Не смущает настолько, что становится понятно, что здесь кое-что пострашнее простого плагиата. Здесь — то, что называется, просто «не читала». Искренне не знает.
Классику, азы иппологической истории, книгу не то чтобы необходимую, а какую-то просто неизбежную при изучении истории лошади.
Незнание подобного фундаментального труда для лошадеведа, конечно, очень экзотично.
Остается предположить, что «Ордини ди Кавалькаре» прочли те «цыгане», которые пересказали ее в России Линдиному дедушке, а уже дедушка, кое-что запамятовав и переврав по пути, — передал внучке, которая полностью авторизовала эти изыскания.
Кстати, попутно возникает естественный вопрос — а есть ли хоть какая-то реальная подоплека под «завитушничеством»?
Есть ли хоть какие-то основания расценивать эти завитки шерсти на лошадином теле как указатель на те или иные качества, пороки или достоинства, которыми можно руководствоваться для характеристики лошади?
Возможно, и есть. Но для суммации, оформления в серьезную теорию вычисления реальных закономерностей соотношения «завитков» и «качеств» — требуется многолетняя научная статистика, разработка большого количества тестов и проведение серий экспериментов с лошадьми, которые полностью освобождены от всех видов как положительного, так и отрицательного воздействия на них всех агрессивных факторов, одним из которых является сам человек.
Теллингтон же предлагает «завишушничество» в его сегодняшнем, зыбком и чисто «болтологическом» виде как руководство к действию, как реальную оценочную методику, руководствуясь которой могут быть «забракованы» (со всеми вытекающими для их судьбы последствиями) тысячи лошадей.
По счастию, «завитушная» теория Теллингтон-Джонс всерьез не была принята специалистами или содержателями конзаводов, ферм и т. д., а то конина стала бы значительно дешевле.
Впрочем, возможно, просто коннозаводческая публика не читает «очень добрых» книжек о лошадях, написанных дамами. А зря, возможно, это окончательно развязало бы им руки.
Ломброзианские экзерсисы, которые продолжают книгу, что подозрительно, тоже имеют некоторое сущностное сходство с «Ордини». Не такое буквальное, но все ж сходство. Здесь скорее соревнование в нелепостях.
Гризоне: «Лошадь с чулком на правой задней ноге — порочная и несчастливая».
Теллингтон-Джонс: «Если ноздри узкие — лошадь медленно соображает».
Гризоне: «А лошадь с чулками на левой передней и правой задней — характерна тем, что с нее легко можно упасть».
Теллингтон-Джонс: «Уши, рот, ноздри, глаза — создавали картину лошади с очень низкими умственными способностями» и т. д.
Впрочем, в книге много, со страстью и придыханием говорится и об «уме лошади», об уме и даже об… интеллекте.
«Такой рот указывает на высокий уровень интеллекта» (стр. 45). «Такой нос отражает высокий интеллект…» (стр. 44). «Лошадь с такой щекой умная» (стр. 42). «Щучий профиль указывает на развитый ум» (стр. 39). «Большие ноздри — признак развитого интеллекта» (стр. 48). «Большие мягкие внизу ноздри говорят о высоком интеллекте и о том, что лошадь много думает» (стр. 49). «Лошади с таким подбородком необычайно умны» (стр. 50). «Заостренные уши указывают на высокий интеллект» (стр. 56) и т. д. и т. п.
Такая концентрация внимания на теме «ума и интеллекта» самым естественным образом вызывает желание узнать, что же имеет в виду автор, что именно для него есть «ум и интеллект лошади» и каким образом Линда Теллингтон определяет уровень интеллекта?
Что же таится за ее дружелюбной пытливостью на эту тему?
Возможно, это некие особые тесты, знание Школьных методик, данные научных экспериментов?
Но все — увы — очень просто.
Умные лошади — это те, которые не сбросили лично Линду или ее подруг.
Глупые лошади (с низкими умственными способностями) — это те, кто от них избавились.
Никаких других критериев интеллекта лошади книжка Теллингтон-Джонс не предполагает и даже не подразумевает.
Преподносится эта точка зрения опять-таки на «голубом глазу» и с огромным энтузиазмом.
В качестве научных доказательств верности собственных ломброзианских изысканий об уме лошади — приводится опять какая-то бесфамильная Мери, которая на какой-то лошади врезалась в стену дома.
Причем два раза подряд (стр. 67). И только потому, что лошадь была «глупая».
А в качестве доказательства «ума» приводится пример с какой-то лошадью, которая не сопротивлялась тому, что одна из подружек Линды любила помассировать об нее зад.
(Надо отметить, что и помимо этих конкретных мест у автора везде наличествует нестерпимая, типично дилетантская черта сдабривать тексты частными «примерчиками», не запротоколированными, не являющимися плодом экспериментов или исследований, а просто — повествующими о проблемах неведомых или абстрактных подружек. Естественно, эта стилистика совершенно неуместна ни в каком серьезном, или претендующем на серьезность, тексте.)
То есть везде, где говорится об «уме» лошади, — подразумевается простая тупая покорность лошади в ответ на болевое воздействие «железа», шпор или долбящего по ее спине человеческого зада.
