Бейли припарковал старый «бьюик» за зданием офиса и оставил там на месяц, пока Гринфилд, которому надоело смотреть на машину, не приказал убрать ее. Один мальчик заявил в полицию Ливонии, что его увез незнакомец на старом пикапе «бьюик». Потерпевший опознал в Бейли своего похитителя. Бейли увез его в парк Хайнса, совершил насилие, отвез подростка обратно и высадил возле дома. Подобные заявления поступали и от других подростков.
Когда был обнаружен труп Кенни Майерса, выяснилось, что с руки мальчика исчезли черные пластиковые часы, которые, по словам матери, Кенни купил на «блошином рынке» за месяц до смерти за пять долларов. Лейтенант Майк Смит из службы шерифа округа Ливингстон заметил на совещании следственной группы, что ему показалось странным — Рон Бейли, когда его везли из Флориды после предъявления обвинения в убийстве, беспокоился о дешевых черных пластиковых часах, их отобрали у него, и несколько раз спрашивал, вернут ли. Позднее Бейли признался, что убил самого красивого из всех мальчиков — того, который напомнил ему себя.
А теперь перейдем к двум самым важным моментам во всей этой истории, которые, боюсь, неоднократно упускали из виду многие профессионалы.
Перед судом Бейли обследовали психиатры и психологи — одни со стороны обвинения, другие со стороны защиты. Адвокаты считали, что налицо все признаки невменяемости. В конце концов, Бейли то и дело лечился в психиатрических больницах начиная с подросткового возраста, и в карточке было записано то же, о чем говорил Бейли: его родители соответствовали классическому сочетанию — надменный, суровый отец и властная, требующая беспрекословной дисциплины мать. Родители постоянно наказывали его, предостерегали насчет связей с женщинами, и, по признанию самого Бейли — подтвержденному жалобами других пациентов, — психиатр из Нортвилля, доктор Хосе Томбо, неоднократно занимался с ним сексом. Бейли уверял нас, что считал мальчиков, которых похищал, своими друзьями, что ненавидел самого себя, а убив Шона, поверил, что убил свое второе, более юное «я», в результате чего навлек беду на свое взрослое «я».
Все это звучало убедительно, но если на первых порах Рон заявлял (придерживаясь давнего правила не отвечать за свои действия), что смерть Шона была «случайностью», то команда психологов обвинения — Харли Сток, доктор философии, и Линн Блант, доктор медицины, — заставила его признать, что с самого начала, когда он вез мальчика к охотничьему домику в Глэдуине, Рон знал, что убьет его, не привезет обратно живым. На вопрос, почему Рон не убил Шона в первую ночь, он ответил, что «еще не занимался сексом». Позднее он признался, что одним из мотивов убийства была ревность: убив Шона, он лишал его возможности заниматься сексом с кем-нибудь другим, особенно с женщинами. Все это указывало на психическую нестабильность, но отнюдь не невменяемость. Бейли обладал способностью планировать, организовывать, предвидеть заранее. Названные им причины убийства вовсе не демонстрировали неумение различать правильные и ошибочные поступки, скорее, свидетельствовали о эгоцентризме и нарциссизме, лежащих в основе социопатии, а не психопатии. Существует путаница в различиях между психическим заболеванием и отклонениями характера. Невменяемый человек не в состоянии различить хорошее и дурное. Человек с социопатическими отклонениями знает эту разницу, но все равно предпочитает поступать так, как хочет, — либо в гневе, либо из-за ревности, или просто потому, что при этом он чувствует себя лучше. А как же быть со злоупотреблениями со стороны доктора Томбо — разве они не внесли свой вклад в «невменяемость» Бейли?
Если этика врачебной практики действительно нарушалась (доктор Томбо это отрицал), то это, разумеется, не помогло подростку, который уже имел серьезные проблемы и испытывал презрение к себе как личности. Подобные действия — вопиющее и непростительное нарушение доверия между врачом и пациентом, и они должны заслуживать самого строгого наказания. Но не следует забывать и другое, заметили психиатры со стороны обвинения. К тому времени как Бейли познакомился с Томбо, его модель сексуальной агрессии уже установилась. Мы могли бы рассчитывать на более продуктивную терапию, на иную обстановку в доме и лучшее воспитание, и, кроме того, на более эффективную систему индивидуального подхода к несовершеннолетним правонарушителям.
Но ничто из вышеперечисленного не оправдывает и не объясняет сознательное и преднамеренное убийство одним человеческим существом другого. «Во всей психиатрической истории подсудимого, — заключил психиатр со стороны обвинения, — ничто не свидетельствует о том, что его поведение можно охарактеризовать как свойственное пациенту с психическим заболеванием».
По-видимому, суд присяжных округа Ливингстон согласился с ним. Хотя Бейли вышел на свидетельскую трибуну и попытался продемонстрировать надлежащую эмоциональную реакцию, указывающую на раскаяние и угрызения совести, он потерпел фиаско. Психиатр со стороны защиты, доктор Джоэл Дрейер поставил Бейли диагноз «псевдопсихопатическая шизофрения». Доктор Сток возразил собственным диагнозом: пограничное расстройство личности, гомосексуальная педофилия и сексуальный садизм, вынуждающий подсудимого причинять боль другим, чтобы испытать сексуальное удовлетворение. Он добавил, что у Бейли наблюдается нарушение характера, но оно все-таки позволяет ему отличать хорошее от плохого, Бейли не утратил способность решить, причинит он вред другому человеку или нет. «Если жертвы оказывали сопротивление, он терзал и убивал их, — объяснил Сток. — А послушных отпускал и иногда встречался с ними вновь».
Но ко времени знакомства Бейли с Шоном Муром последнее предположение перестало быть верным. В завершающем анализе большинство присяжных заявили; использование ремня убедило их в сознательности и преднамеренности действий Бейли. Понадобилось чуть больше минуты, чтобы задушить Шона этим ремнем — все это время Рону приходилось держать сопротивляющегося мальчика за руки. Присяжные признали Бейли виновным в похищении ребенка и преднамеренном убийстве. Он начал отбывать срок в Мичигане, но, как и Стюарт Ноултон, постоянно жаловался на угрозы со стороны других заключенных. Ради его же безопасности Бейли вскоре перевели в тюрьму за пределы штата. После любого насильственного преступления, в особенности убийства, мы пытаемся — выяснить, какие уроки мы извлекли из него, главным образом в ходе расследования трагедии.
Но, в сущности, с преступлением Рональда Бейли связан целый ряд трагедий. Прежде всего власти не оценили его первые проступки как достаточно серьезные, чтобы перейти к решительным мерам. Во-вторых, о деле Кенни Майерса умалчивали, а освещение этого случая в СМИ могло способствовать получению жизненно важной информации от общественности. Если бы в газетах опубликовали описание машины предполагаемого НС, босс Бейли, Хэнк Гринфилд, узнал бы в ней автомобиль, припаркованный за зданием офиса, мозоливший ему глаза в течение месяца. А если бы это произошло, Шон Мур сейчас наверняка был бы жив.
По моему мнению, полиция действовала корректно и четко, расследуя убийство Шона, консультируясь с нами в нужное время и пользуясь нашим профилем, чтобы сосредоточить все внимание на одном из подозреваемых. И, конечно, я убежден; только благодаря серьезному отношению этой команды к своей работе многие подростки, которые могли бы стать очередными жертвами Рона Бейли, остались в живых.
Из дела Бейли я извлек еще один урок — каким бы благородным ни был труд психиатров, психологов и социальных работников, как бы упорно они ни старались помочь каждому пациенту, с которым столкнулись, благодаря своему многолетнему опыту я могу утверждать: нельзя общаться с таким пациентом, как Рон Бейли, только в изолированных условиях больницы, не складывая воедино все его поступки. Иными словами: конечно, задача сотрудников психиатрических клиник — попытаться помочь пациенту, но не менее важно думать о людях, с которыми ему придется общаться, вернувшись в «большой мир». Обычно Рона держали в психиатрической лечебнице по нескольку недель или месяцев, а затем отпускали, предоставляя возможность вне больницы заниматься тем же, что и раньше. Существует естественное желание посочувствовать подсудимому — вот почему многие психиатры отказываются читать отчеты с места преступления или побольше разузнать об обвиняемом. Они опасаются, что у них может появиться предубежденность — обилие отрицательной информации лишит их объективности. Я бы сравнил это с нежеланием искусствоведа видеть картины Пикассо якобы потому, что это зрелище помешает ему объективно оценить талант художника.
Доктор Джоэл Дрейер, который определил проблему Бейли как «посттравматический стресс в довершение к уже спутанному сознанию», зашел так далеко, что написал: «Его жизнь в психиатрической больнице Нортвилля была не менее, а может, и более ужасна, чем совершенные им преступления, — ведь его отправили в больницу, чтобы помочь, а еще в клятве Гиппократа сказано: „Не навреди“». На предыдущей странице он пишет: «В этот момент я понял, что сижу лицом к лицу не с преступником, а с жертвой». Прошу прощения, доктор, но давайте приглядимся повнимательнее. Вполне возможно, Рон Бейли во многих случаях оказывался жертвой — как и многие другие люди. Но Рон Бейли убивал. Он отнимал у других людей жизнь, которую не вернешь. С ним так не поступали. А если мы упустим из виду тот факт, что этот молодой человек и другие, подобные ему, — самые настоящие преступники, мы упустим из виду и то, что все Кении Майерсы, Шоны Муры и Кэсси Хансен мира — воистину безвинные жертвы. Проблема судебной психиатрии заключается в том, что она основана на показаниях самого подсудимого. Когда вы отправляетесь к терапевту в качестве частного пациента (вы несчастны, вас что-то тревожит), то непременно расскажете доктору всю правду, иначе он не сможет вам помочь. Но когда вы сталкиваетесь с терапевтом в роли подсудимого, ваша цель — выбраться из учреждения, где вас содержат, и вы сообщите ему лишь те сведения, которые помогут вам достигнуть этой цели. Психиатр (и как профессионал, и как человек) может надеяться, что его пациенту станет лучше, и поверит всему, что скажет ему подопечный, лишь бы позволить ему вернуться к обычной жизни. Но тем самым он, в конце концов, подвергнет риску жизни потенциальных жертв, а такую цену я первый не пожелаю платить.
