Поведение лучшего друга озадачило Мока. В его распухшей от бессонницы голове мелькнуло воспоминание о позавчерашней ночной прогулке, о девушке-бунтарке, с которой он повел себя не совсем как джентльмен. В ушах, минуту назад жадно вслушивающихся в отголоски девичьего отчаяния, зазвучали разные формы глаголов «ублажать» и «удовлетворять», которыми он щедро уснастил свою беседу с молодой женщиной, разрывающейся между страстью к нежному негодяю и любовью к властному отцу. Мок вдруг осознал, что, допросив позавчера негодяя, он бросил его на произвол судьбы, и вот теперь за закрытыми дверями спальни Кристель Рютгард вжимает лицо в подушку, только бы приглушить раздирающие душу рыдания. Эберхард снял трубку стоящего в прихожей телефона, набрал номер Вирта. Не обращая внимания на служанку, которая как раз вошла в квартиру с корзинкой теплых булок, Мок прохрипел:
– Вирт, я знаю, что сейчас несусветная рань. Не говори ничего, только слушай. Запрешь в «камере хранения» Альфреда Зорга. Того самого, которого я допрашивал во дворе за «Тремя коронами». Он либо там, либо в «Четырех временах года».
Не успел Мок повесить трубку, как в дверях спальни показалась Кристель Рютгард. Ее опухшие глаза метали молнии, и сейчас она была очень похожа на своего отца.
– За что вы хотите посадить Альфреда?! Что он вам сделал?!
Мок повернулся к Кристель спиной и направился в кабинет ее отца.
– Подлое чудовище! Мерзкий пьяница! – неслось из коридора, когда Мок закрывал дверь изнутри.
Доктор Рютгард, высунувшись в окно, выливал на газон кофе из чашки, из которой только что пил Мок. Услышав шум, доктор обернулся.
– Свой кофе ты уже выпил, Мок. А теперь уходи прочь!
– Ты ведешь себя, как оскорбленная графиня. – Моку очень понравилось это выражение, он ощутил в душе веселую злость и даже не пытался согнать с лица усмешку. – Говори без обиняков, что случилось? И пожалуйста, без мелодраматичных жестов и бессмысленных слов вроде «И ты еще спрашиваешь?».
– Моя дочь позавчера вернулась ночью с концерта в расстроенных чувствах. – Рютгард так и стоял у окна с кофейной чашкой в руках. – Она сказала, что после представления решила прогуляться и повстречала тебя. Ты был пьян и настаивал, что отведешь ее домой. Когда ты навязался в провожатые, то повел себя как хам. Понимай это как отказ от дома.
Мок напряг память, но ни один латинский стих, ни один отрывок из античной прозы – привычные успокоительные средства – не приходил на ум. На стене перед ним висела гравюра, изображающая исцеление бесноватого. В нижней части картины виднелась дата: 1756. И тут Мок понял, как подавить бешенство. Ему вспомнилась сцена из гимназической жизни: профессор Моравец называет наугад ученикам ключевые даты из истории Германии, а те переводят их на латинский язык.
– Anno Domini millésime septingentesimo quinquagesimo sexto,[48] – изрек Мок и поудобнее устроился в кресле.
– Ты что, рехнулся? – Рот у Рютгарда распахнулся от удивления, а чашка сама крутанулась на пальце, и несколько капель кофе упало на письменный стол.
– Если ты веришь дочке, дальнейший разговор не имеет смысла. – Мок оперся о стол, глядя Рютгарду прямо в глаза. – Мне продолжать или подчиниться приказу вашего сиятельства и покинуть дом?
– Продолжай, – просипел Рютгард и нажал рукой на голову аиста, стоящего на миниатюрном рояле красного дерева. Рояль раскрылся, аист дернул головой и взял в клюв сигарету – клавиатура представляла собой не что иное, как длинный ряд сигарет.
Забрав у аиста сигарету, Рютгард захлопнул крышку рояля.
– В рассказе твоей дочки правда только то, что я употребил слова, которые в присутствии девушки из хорошего дома произносить не следует. Больше я тебе ничего не скажу. И не потому, что дал честное слово молчать. При таких обстоятельствах я бы мог его и нарушить. Просто кто-то сказал, что правда подобна приговору. Ты не заслужил приговора.
Рютгард торопливо, жадно затягивался, выпуская дым через нос. В комнате повисла голубая мгла.
– Налей себе кофе, – тихо произнес Корнелиус. – Меня не интересует, что делала моя дочь. Наверное, то же самое, чем так любила заниматься ее мать. Я тебе никогда не говорил…
– О ее матери ты вообще никогда не говорил. Знаю только, что она умерла в Камеруне от холеры. Еще до войны, когда ты получил там хорошее место.
– Я и так рассказал слишком много. – Рютгард смотрел не на Мока, а куда-то в угол комнаты. – Да поглотит ее вечное молчание…
Не говоря ни слова, Мок откинулся на спинку кресла. Внезапно Рютгард приблизился к креслу, налил Моку кофе в вальденбургскую чашку, затем, прибегнув к услугам аиста, сунул ему в рот сигарету. После чего вышел из кабинета, оставив своего гостя с незажженной сигаретой во рту.
Бреслау, суббота, 6 сентября 1919 года, половина восьмого утра
Мок с Рютгардом сидели в столовой и поглощали яйца в мешочек. В специальных высоких стеклянных стаканчиках, покрытых узором в виде изгибающихся лилий, кроме очищенных от скорлупы яиц помещались еще кусочки масла и листья петрушки.
– Говори, Эббо, – Рютгард полил хрустящую булку медом, – что тебе от меня нужно на этот раз?
– Голодовка мне не помогла. – С аппетитом проглотив яичную массу, Мок положил себе на тарелку две телячьи сардельки. – Я ничего не ел, и мне все равно снились кошмары. То, что я сейчас скажу, наверное, вызовет у тебя смех. Или в лучшем случае недоверие…
– Так говори. – Рютгард набросился на грушу с ножом для фруктов.
– Помнишь, как на фронте мы по ночам рассказывали друг другу про всякую чертовщину? (Доктор промычал что-то в знак согласия.) Помнишь байки фельдфебеля Ноймана о привидениях в его доме? (Доктор издал тот же звук.) Так вот у меня в доме привидения. Понимаешь, Рютгард? Нечистая сила.
– Я бы мог спросить: как – привидения? Но во-первых, ты не любишь таких вопросов, а во-вторых, мне уже пора в госпиталь. Однако я тебя выслушаю. Поговорим по дороге. А пока я спрошу: как призраки проявляют себя?
– Они шумят… – Мок проглотил кусок сардельки. – По ночам меня будит шум. Во сне я вижу людей с выколотыми глазами, а потом просыпаюсь от ударов в пол.
– И это все? – В дверях столовой Рютгард пропустил Мока вперед.
– Да. – Мок принял от слуги свой котелок. – Больше ничего.
– Эберхард, выслушай меня внимательно, – раздумчиво начал Рютгард уже на лестнице. – Я не психиатр, однако, как и все в наши дни, интересуюсь теориями Фрейда и Юнга. Мое мнение: у них очень много верного. (Друзья вышли на залитую солнцем Ландсбергштрассе и двинулись вдоль парка.) Особенно в том, что касается отношений родителей и детей. Оба пишут также о паранормальных явлениях. Вроде бы Юнг столкнулся с чем-то подобным в собственном доме в Вене. И Фрейд, и Юнг рекомендуют в этих случаях гипноз… Может, тебе попробовать?
– Не понимаю, зачем? (Друзья свернули на Кляйнбургштрассе, остановились, чтобы пропустить женщину с большой плетеной коляской, а потом бодро зашагали дальше, оставляя позади здание народного училища, сад и детскую площадку.) Ведь это происходит у меня в доме, а не в голове!
Рютгард улыбнулся.
– Студентом-медиком я прочел несколько трактатов Гиппократа на греческом. (Теперь они шли по Киршеналлее, впереди маячила огромная водонапорная башня.) Твой конек, между прочим… Намучился я с этими греческими текстами… В одном из них есть описание мозга козы, страдающей падучей болезнью. Разумеется, теперь никто не поручится, была ли это настоящая эпилепсия. Гиппократ рассек мозг козы и констатировал, что в нем слишком много жидкости. Наверное, у несчастного животного были какие-то видения, а ведь достаточно было отсосать у него из мозга воду. Вот и у тебя то же самое. За шум у тебя в доме отвечает какой-то участок твоего мозга. Достаточно на него воздействовать – возможно, именно при помощи гипноза, – и все прекратится. Тебе никогда уже не приснятся убитые слепцы, розыском убийцы которых ты сейчас занят…
– Ты хочешь сказать, – Мок остановился, снял шляпу и вытер лицо платком, – что привидения сидят у меня в мозгу и объективно не существуют?
– Ну разумеется! – обрадованно воскликнул Рютгард. – Твой отец их слышит? Твоя собака их слышит?
– Отец глуховат, – Мок не двигался с места, – а собака слышит. Рычит на кого-то, ласкается…
– Собака реагирует на тебя, вот и все.
В пылу спора Рютгард даже раскраснелся. Они миновали водонапорную башню и шли теперь по узкой дорожке между спортивной площадкой и лютеранским кладбищем. Взяв Мока под руку, Рютгард ускорил шаг:
– Пойдем-ка побыстрее, а то я опоздаю. Вот что я тебе скажу. Что-то в твоей голове будит тебя, а ты будишь собаку. Собака, видя, что хозяин на ногах, приветствует тебя. Понимаешь? Она ласкается не к призраку, а к тебе…
Наступила пауза. Мок никак не мог подобрать нужных слов.
– Будь ты на моем месте, иначе бы заговорил, – нашелся он наконец, когда они уже приближались к массивному зданию госпиталя Венцеля-Ханке, где доктор Рютгард работал в отделении инфекционных заболеваний. – Пес стоит довольно далеко от меня, у самой крышки люка, и машет хвостом.
