он тоже прочел, а фильм мы посмотрели вместе с ним и затем бурно его обсуждали. В театре шел отличный спекткль «Униженные и оскорбленные», где роль князя Валковского блестяще исполнял Борис Федорович Ильин, народный артист СССР. А молодого героя, писателя Ваню, играл любимый нами артист Константин Петрович Максимов, учитель Анатолия. Константин Петрович хорошо знал о пристрастиях брата (кроме Достоевского мы тогда запоем читали поэзию Серебряного века и даже организовали «Вечер забытых поэтов»).
Константин Петрович уже не мог играть молодого героя по возрасту. И вот он стал «вводить» Толю в этот спектакль. И делал это успешно. Более того – этой ролью определилась и главная тема всего творчества Анатолия: тема разбуженной совести, стремления жить по тем нравственным законам, которые по глубинной сути своей суть Христовы. Конечно, поняли мы это с годами, но вошли они в наши души именно с Достоевского, именно с «Идиота» и «Униженных и оскорбленных».
И когда Анатолий на свой страх и риск поехал в Москву, на кинопробы в группу «Андрей Рублев», эта христианская «закваска» смирения и твердого упорства в желании играть роль, которую он посчитал «своей», была увидена Андреем Тарковским. Именно поэтому он вопреки противоположному мнению всего худсовета утвердил на роль Андрея Рублева никому не известного провинциального актера Анатолия Солоницына.
Князь Мышкин – Юрий Яковлев Фильм «Идиот», реж. И. Пырьев, 1958 г.
В этой же роли Евгений Миронов Фильм «Идиот», реж. В. Бортко, 2003 г.
Но почему же князь Мышкин так глубоко трогает, даже потрясает своим характером, своей судьбой? Почему герои Федора Достоевского так волнуют, несмотря на эксцентричность поступков? Один из критиков сравнил прозу Достоевского с «застывшей лавой». Да, он пишет так, что его слова словно извергаются из жерла вулкана, быстро бегут по склону, сметая всё на своем пути и застывая на наших глазах, в наших душах. Правда, «золотые перья» нашей литературы Тургенев и Бунин обвиняли Федора Михайловича в хаотичности, небрежности письма.
Да, проза Достоевского действительно «неотделанная», как говорил сам автор. Но тем она и замечательна, уникальна именно своим напором, стремительностью. Характеры его персонажей взяты в «пограничных» ситуациях, когда решаются самые «капитальные», по выражению писателя, вопросы жизни и бытия человека на земле.
Может ли человек в такие минуты жизни говорить не «захлебываясь словами», а «отделанными» фразами? К тому же герои его путаются, а путаница идет оттого, что Достоевский не боится показать «двойничество» человека, докапываясь порой до самых потаенных глубин души.
Поэтому-то его герои говорят одно, а подразумевают совсем иное, выкручиваются, лгут, а открытость, детская непосредственность Мышкина их разоблачает.
Как и предельно смелые, «безрассудные» поступки Настасьи Филипповны. Вспомним, как она бросает в горящий камин пакет со ста тысячами рублей, принесенными Рогожиным. Один из исследователей творчества Достоевского посчитал, что сто тысяч рублей времени Достоевского по сегодняшним ценам равняются более чем миллиону долларов США.
В 60-х годах «за романтикой» я уехал в Калининград с целью устроиться на китобойную флотилию «Юрий Долгорукий». В море меня как «невыездного», «неблагонадежного» не выпустили. Зато я написал первые свои рассказы о моряках «на берегу», выпустил первую книжку, по которой меня и приняли в Союз писателей СССР. Это произошло на совещании молодых писателей Северо-Запада в Ленинграде. И вот там-то я и увидел знаменитый спектакль «Идиот» с Иннокентием Смоктуновским в главной роли.
Спектакль ошеломлял не только меня. Все, кто видел, как играл Смоктуновский, понимали, что на их глазах происходит чудо. Его Мышкин был по-детски наивен, открыт, беззащитен и в то же время защищен правдой Христа Спасителя. Вполне может быть, что актер не понимал, что он воплощает на сцене блаженного, а окружающие люди воспринимают его как идиота. Не понимали этого и в театре. Спустя годы, перед самой кончиной, в большой передаче по телевидению актер рассказал, что он восстановил против себя весь театр, продолжая лепить роль не так, как ему говорили все, начиная с главного режиссера, а как подсказывало ему сердце.
Князь Мышкин – Иннокентий Смоктуновский
Ленинградский Большой драматический театр, спектакль «Идиот», реж. Г. Товстоногов
Премьеру спектакля назначили на 31 декабря. Спектакль должен был идти четыре часа. Георгий Товстоногов готовился к провалу, поэтому премьера была назначена на это время. Впервые за многие годы зрители заполнили зал театра лишь наполовину. Но уже 1 января по Ленинграду разнеслась весть, что в Большом драматическом произошло чудо. И на спектакль «Идиот» билеты просто невозможно было достать. На сцене впервые за почти век безбожной власти люди увидели подлинность чувств, не человеческую, а Божественную правду, которая светилась в глазах актера, в его неповторимой интонации, с какой он произносил слова о Боге, вере, любви. И души всех, кто присутствовал в зале, раскрывались, сопереживали, плакали, смеялись вместе с ним.
Вот что говорит князь Мышкин, когда Парфен Рогожин спрашивает его, верит ли он в Бога:
«Чрез час, возвращаясь в гостиницу, наткнулся на бабу с грудным ребенком. Баба еще молодая, ребенку недель шесть будет. Ребенок ей и улыбнулся, по наблюдению ее, в первый раз от своего рождения. Смотрю, она так набожно-набожно вдруг перекрестилась. “Что ты, говорю, молодка?” (Я ведь тогда всё расспрашивал.) “А вот, говорит, точно так, как бывает материна радость, когда она первую от своего младенца улыбку заприметит, такая же точно бывает и у Бога радость всякий раз, когда Он с неба завидит, что грешник пред Ним от всего своего сердца на молитву становится”. Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё понятие о Боге как о нашем родном Отце… – главнейшая мысль Христова! Простая баба!.. Слушай, Парфен, ты давеча спросил меня, вот мой ответ: сущность религиозного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы и вечно будут не про то говорить. Но главное то, что всего яснее и скорее на русском сердце это заметишь, и вот мое заключение!»
Когда спектакль закончился, минуты две-три стояла гробовая тишина. А потом зал взорвался аплодисментами, криками, столь бурным восторгом, который трудно описать. Это длилось минут двадцать-тридцать. Мне говорили, что бывало и дольше. С годами и наша, и мировая критика (спектакль показывался в Лондоне) поняла, что произошло событие громадное, масштаба значительного, трудно и словами выразить. Федор Михайлович Достоевский своим творением предстал перед народом:
живой, подлинный, тот, которого по праву называют русским гением.
Роль князя Мышкина, думаю, была той
