Долго шаманила девушка. Долго мучила Болота.
Наконец послышался ее усталый голос:
— Вот что узнала я. Со звезды, называемой Землею, из среднего мира, где носят кушаки на пояснице, явился к нам нечистый. Наши беды, болезни — из-за него...
Распахнулась дверь, выскочила шаманка с чашкой, полной жидкого огня. Встала на колени и четырежды окропила огнем четыре стороны света.
Присмотрелся Болот — жутко стало: заходила шаманка в юрту девушкой красоты невиданной, а вышла древней старухой с глазами злыми, болезненными, они так и буравят, так и пронизывают насквозь, в душе шарятся... Боже, а это что? На лбу у старухи появился... третий глаз! Большой, с донышко чашки. Алмазный.
Шаманка вскочила. Плеснула огнем в сторону Болота. Попали капли ему на грудь, жгут нестерпимо. Он и не заметил, как слетел с дерева и покорно, как мышь перед змеею, присел перед шаманкой.
— Говори! — сказала она и угрожающе сунула палец в жидкое пламя. — Возвратишься или останешься?
— Домой мне надо, домой, — еле слышно проговорил Болот.
— Может, останешься? Со мной. Смотри, какая я красивая!
— Нет. Домой, домой мне надо...
Шаманка устало опустилась. Вздохнула она тяжело, и глаза ее налились слезами. Выплеснула она свой жидкий огонь за спину, через левое плечо, и, точно через силу, пошла к лиственнице, на которой только что сидел Болот. И только тут увидел он, что на нижнем суку дерева висит лошадиный череп и четыре белых мосла с копытами, а сама лиственница, как две капли воды, похожа на ту, земную, на вершине горы...
Шаманка сняла с дерева кости и череп, положила на землю и пошептала над ними. Кости медленно наполнились кровью, обросли сухожильями и мясом, покрылись шерстью. Шаманка вскочила, вскинула руки, словно выпустила птицу, и все, над чем она колдовала, превратилось в белоснежную крылатую лошадь.
Лошадь звучно заржала, заплясала разгорячившись, застучала копытами, вздымая пыль. Глаза косят диковато, а изо рта точно пламя пышет.
Если решил домой — садись! — приказала шаманка и опять взмахнула руками. — И скажи всему среднему миру, передай своим, которые носят кушаки на пояснице, — пусть мирно живут, пусть одумаются, образумятся, не воюют! Пусть будет у них много детей, много скота и хлеба! Пусть умножается и расцветает род их!
— Да сбудется все, что ты пожелала, исполнятся добрые слова твоя! Спасибо тебе! — сказал Болот и поклонился шаманке.
Тут старушка превратилась в девушку-красавицу, и третий жуткий глаз на челе ее исчез.
— Несчастная я, — тихо произнесла она. — Остался бы… Упала бы я тогда веред нашими богами, превратила тебя в здешнего жителя с кушаком под мышками. Жили бы вместе, детей поднимали — задрожал ее голос, умолкла девушка, а слова ее невысказанные, застывшие в груди, ясны были по ее глазам: «Один раз бог дал мне счастье… Но Земля твоя, Алтай твой, семья твоя — пересилили меня — Не смогла я их одолеть. Вечно одной мне быть…»
Отвернулась девушка, смахнула слезы, воскликнула:
— Садись в седло! Держась крепко! Да отвернется от меня лицо твое, да повернется ко мне спина твоя!
Вскочил на лошадь Болот, крепко ухватился за гриву, лошадь поднялась на задние ноги и прыгнула вниз.
— Проща-ай! Долгой жизни тебе-е! — донесся голос красавицы.
Взглянул Болот назад — лица людей светятся в лучах восходящего солнца, каждое словно днище бронзового котла. Стоят люди, держась за руки, а впереди всех — девушка машет, машет рукой, кричит наверное: «Счастья тебе! Детей тебе, скота и хлеба!..»
Хлещет грива в лицо, ветер в ушах шумит, сердце колотится я замирает. Еще раз оглянулся Болот — лица у людей — с донышко медной чашки. Девушка бежит, машет рукой… Глаза ее, наверное, полны слез…
Глянул через силу в последний раз: лица у людей не больше медной ложки. А девушку не видать… Дальше Болот ничего не помнит.
Очнулся он на вершине священной горы Сюмер-Туу, в месте заповеданном, страшным заклятьем закрытом для любого смертного. Держит Болот в руках старый лошадиный череп, а четыре белых мосла с копытами рядом лежат. Одна лыжина к стволу лиственницы прислонена, другая в снегу валяется. А вокруг — глубокая, холодная зима, снега белые, наледи сверкают. И ни ямы, дышащей теплом, ни зелени летней, ни цветов, которые качались да колокольцами своими позванивали. О пчелах и говорить нечего… Но неизвестно — какая это зима: та самая или следующая уже? Но Болот и не задумывается, не все ля равно какая! Так он рад! Вскочил на лыжи, оттолкнулся палкой и — вниз, вниз, домой…
А куда он летал? И летал ли? Какая разница? Что думать об этом? Зачем? На Земле он. На Алтае. На родине. Жив.
И нет ничего дороже жены родной, нет ничего дороже детей родных, нет ничего дороже семьи родной.
Быстрее, быстрей. Эй, простор, поскорее промчись сквозь меня!..
4
Сейчас старик Болот из рода Очы, когда, как говорится, бывает в ударе, всегда рассказывает про свой полет в космос. Особенно охотно, если слушают его дети:
— Слетал, многое понял, — заканчивает он свой рассказ и выбивает трубку об носок башмака. — И еще бы полется — Это ведь такое счастье — вернуться...
ЙЕСТЕЙ
Перевод с алтайского Е.Гущина
По главное улице села проносятся машины, грохочут тракторы; был приказ инженера: все то колхозное, что имеет колеса, поставить в гараж — завтра праздник. Вверх и вниз по улице снуют бесчисленные личные мотоциклы. Это уже приказ парторга: состоится парад мотоциклистов и надо опробовать моторы — завтра праздник. Среди взрослых вьется на велосипедах ребятня. Мы, мол, тоже на колесах, да и нет в селе ни одного мальчишки, который бы не вмел велосипеда.
Над дымоходами валит дым. Хозяевам каждой юрты хочется приготовить самую вкусную пищу, как же — завтра праздник. Большинство хозяек побелили в избах. На пряслах — разноцветные ковры, половики, одежда, во дворах — сверкающая темной полировкой мебель.
Магазин открыт, он будет торговать до полуночи. По случаю праздника привезли даже колбасу.
Самое же людное место в селе — стадион. Мальчишки гоняют мяч. Настоящие же футболисты тренировались днем и сейчас отдыхают. Завтра им предстоит сражение со сборной соседнего села. И возле волейбольной площадки народу полно, и бегуны готовятся к состязаниям, носятся по кругу, отведенному плугом. Рядом — двухэтажное здание Дома культуры. Там не то что стекла, стены дрожат: идет репетиция.
Нет сейчас безлюдного места на селе, будто население увеличилось втрое. Даже за речкой в лесу, у Каменного Носа, тоже людно. Именно там будет проходить праздник, и, значит, надо вырыть рвы и установить казаны-котлы, разбить площадки для игр, отмерить дистанции для бегунов, установить столб для лазания, прибить лозунги, флажки. Одним словом, все село суматошится, как чабан, потерявший крыло отары. И немудрено: завтра — праздник.
В этот вечер через поскотину в верхнем крае села приехал всадник на соловом мерине. Конь был весь в темных подпалинах пота. Видно, человек ехал издалека или слишком спешил и гнал лошадь. Если судить по верховой сбруе, всадник это опытный, путь которого зачастую проходит по горам. Узда, надоуздок, чумбур сплетены из ремешков большим мастером. Кавалерийское седло укреплено тремя подпругами, тоже сплетенными из ремешков, да еще спереди — нагрудником, сзади — пахвою. В чужом селе человек, украсивший своего коня такой богатой сбруей, не будет спокойным. Не оставит коня без догляда — как бы не сняли узду или недоуздок.
Всадник в годах, худощав, но крепок, одет в пропыленный синий плащ и галифе. В старинных серебряных стременах — новые яловые сапоги. В руке — камча, тоже плетеная, на тороке — мешок, в нем угадываются валенки.
Человек подъехал к пятистенной избе. Не слезая с седла, вытянул руку с камчою в сторону двери и крикнул надтреснутым голосом:
— Эй, юрчи, выходи на волю!
— Йестей, йестей приехал! — тут же раздались в доме детские голоса, и из дверей выскочили, чуть не давя друг дружку, девочка и два мальчика. И вслед за ними в дверном проеме показалась фигура огромного мужчины, который, видать, только что соскочил с постели. Позевывал у дверей, в майке, босой. Из-под майки бугрились мышцы, руки очень сильные. Голова чисто выбрита. В старину из Монголии помериться силами приезжали знаменитые борцы. Против них, наверное, выставляли вот таких.
Огромный мужчина вышел на улицу, как медведь из берлоги, и, осмотрев подъехавшего всадника, вдруг вскинул вверх руки и громко захохотал:
— Ха-ха-ха! Как праздник — вы вечно тут. То ли не кормят вас дома досыта? Знаю я эту вашу систему. Вот дождетесь, поставлю на перевале капкан.
— Тогда уеду, парень! — закричал в ответ всадник. — Сейчас же и уеду. И твоя старшая сестра мне не нужна. Завтра же верну ее тебе назад. Корми как хочешь!
— Ну и уезжайте! Чем же вас прогнать-то? — И хозяин берется за железный шкворень, прислоненный к стене дома. Но тотчас отбросил шутки я шагнул к всаднику, начал бережно снимать его с седла.
