— Не могу понять, что произошло? — потирая затылок, отозвался Альвар. — Зачем та девушка на меня напала?
— Новообращенные плохо себя контролируют. Вам повезло, что один из братьев успел ее от вас оттащить.
— Надеюсь, она не станет преследовать меня.
— Вам не стоит об этом беспокоиться. Девушка мертва. Многие из нас погибли.
— Наверное, я слишком долго спал, — вслух произнес Альвар, разглядывая узкие черные полосы на груди дикаря. Вне всяких сомнений, то были следы от ударов шпагой.
— Следуйте за мной.
Альвар встал и пошел за индейцем.
ГЛАВА VII FONS ADAE
Лабиринт коридоров и залов остался позади. По главной лестнице Альвар и его рослый спутник поднялись на вершину пирамиды. Миновав арочный портал, идальго увидел группу туземцев и нескольких испанцев, собравшихся у основания дерева. По дороге индеец вкратце рассказ о неудачном нападении на лагерь чужаков у Великой реки. Нападение оказалось настолько неудачным, что сейчас под кроной собрались последние обитатели пирамиды. Всего Альвар насчитал двенадцать. Именно столько защитников могла выставить Сибола. Их скульптурные тела были испещрены шрамами и ожогами. Некоторые обожжены настолько, что на них страшно смотреть. Диего де Веры среди индейцев не было.
Едва Альвар достиг каменного трона, бледная госпожа учтиво ему улыбнулась. Идальго бросил на нее мимолетный взгляд. Очутившись рядом с ней, он снова испытал необъяснимое волнение.
— Вам уже лучше, сеньор Альвар Диас? — услышал идальго властный голос, пробиравший до самых костей. Она по-прежнему отказывалась называть его иначе. Женщина сидела на троне, вульгарно закинув ногу на ногу, и тихонько царапала ноготками подлокотники. — Я рада, что вы не пострадали во время последней прогулки. Ваша отвага могла нам дорого обойтись.
— Стоит ли называть отвагой поступок отчаявшегося человека? — осторожно заметил Альвар, стараясь не касаться взглядом каменного седалища.
— Побег не решит ваши проблемы. Я понимаю, что вам не по вкусу наше общество. Вы считаете нас порождением преисподней, хотя до сих пор не нашли тому подтверждений. Более того, — женщина указала тощей рукой на крону дерева. — Разве не видите, что мы охраняем?
— Я сужу по поступкам людей, — коротко ответил Альвар, понимая, что разговор намечается серьезный, если не сказать больше. Возможно, его попытаются переманить на другую сторону.
— Вы видите и чувствуете только то, чему вас учила церковь… и гильдия. Разве это не рабство? Здесь же вы найдете абсолютную свободу, и во всем мире нет второго такого края, сотворенного заботой и любовью.
— Я все понимаю, — выговорил Альвар, до хруста сжав рукоять шпаги, — но не отрекусь от своей веры и не предам людей, которые пришли со мной.
— Но ведь вы готовы были убить их. Вас наняли устранять последствия «святой миссии», — с некоторой долей иронии произнесла госпожа.
— Как смеете вы обманывать Священную Праматерь?! — вставил индеец со спутанными волосами. — Вы палач, Альвар Диас, и всегда им были!
— Я действовал в интересах церкви, — попытался оправдаться идальго, удивляясь, откуда они все знают. — Двадцать два года я провел в скитаниях из одной страны в другую, пока не получил это задание. Я знал, что наступит день, и мне доверят миссию, которая изменит мою жизнь или оборвет ее.
— И вы изменились?
— Сложный вопрос, — не сразу произнес Альвар, разглядывая моховую лужайку под ногами. — Человек меняется постепенно. Нельзя до конца убедиться в чем-то или знать, кем тебе надлежит быть. Так рассуждают несмышленые дети. В глубине души я чувствую, что пришло время перемен, но разум требует держаться прежнего пути.
— Вы колеблетесь? Синискалько Бароци и его люди как-то связаны с этим?
Альвар отрицательно покачал головой.
— Предательство итальянцев ничего не меняет, только предопределяет их дальнейшую судьбу.
— Продолжайте.
— На войне солдат получает приказ и следует ему до конца. Едва ли кардинал догадывался, что «адскими вратами», которых боялся великий инквизитор, окажется Lignum vitae. Тем не менее, мой долг уничтожить это дерево. Другое дело команда. Как убить людей, с которыми провел бок о бок два месяца? Могу ли я лишить жизни старого капитана, влюбленного в море? Пусть я наемник, но я не убиваю союзников. Думаю, мой долг спасти команду.
— Вы считаете себя благородным человеком?
Альвар замешкался. Простые и в то же время бессмысленные вопросы сыпались один за другим. Их разговор все больше напоминал один из тех каверзных допросов, которыми славилась инквизиция.
— Да, — наконец произнес он, твердо решив держаться до конца. — Мой настоящий отец был дворянином. Это подтвердил уважаемый доминиканец и один кабальеро…
— Хуан де Риверо.
— Откуда вы знаете?
— Отвечайте на вопросы, — раздался за спиной строгий голос индейца.
— У меня нет необходимых бумаг. Я идальго только потому что могу доказать это шпагой.
— Как часто вы спасали невиновных людей?
— Я всегда помогаю попавшим в беду людям.
— Убивая при этом других людей.
— В гильдии мы часто приравнивали свою работу к обязанностям золотарей. Каждая миссия — это грязный, тяжкий и неблагодарный труд, но кто-то ведь должен избавлять общество от паршивых овец. Я не знал, что ждет меня в Индиях, знал только, что должен извести источник зла угрожающий миру.
— А Lignum vitae? — насмешливо произнесла Праматерь. — Вы готовы его уничтожить, зная, что перед вами реликвия христианского мира?
— Я не астролог, но могу догадаться, что произойдет, если плоды этого дерева попадут в руки таких людей, как Синискалько Бароци. Да. Лучше уничтожить во благо.
— Достаточно!
Крик Праматери эхом прокатился по залу. С веток упало несколько яблок. Альвар вздрогнул. Снова тот самый страх. Чувство, будто тебя пронзают тысячи ледяных ножей. Все-таки в некоторых случаях честность не самая выгодная политика.
— Все это пустые слова! Как можно разрушить что-то во благо? — продолжала говорить женщина, царапая ногтями каменные подлокотники. — Вы остались прежним, сеньор Альвар Диас. Благородство, фанатизм, преданность тем, кто готов принести в жертву целые народы по-прежнему движут вами.
— Я бы назвал это…
— Молчите! Ради собственного блага, молчите. Вы добровольно заковали себя в кандалы и теперь боитесь стать свободным.
— Я волен выбирать в своих поступках.
— Так же как и мы в своих, — произнесла женщина низким голосом, не предвещавшим ничего хорошего. — Вы не оставляете мне выбора. Придется открыть вам глаза.
