И если в воображении Кюстина из руин Петерштадта воскресал образ Петра III, то осмотренные им постройки, «в которых императрица Екатерина назначала любовные свидания», произвели на него противоречивое впечатление: «…есть среди них великолепные; есть и такие, где владычествуют дурной вкус и ребячество в отделке; в целом архитектуре сих сооружений недостает стиля и величия; но для того употребления, к какому предназначало их местное божество, они вполне пригодны» [108, с. 276, 278].
Всматриваясь в руины Петерштадта, среди которых молчаливым укором неприкаянно высился дворец, Шаликов в 1805 году и Кюстин в 1839 году думали по-разному о судьбе Петра Федоровича. Но, быть может, именно потому их, внешне столь разноплановые, впечатления обладали чем-то общим. Была ли случайной возникшая у Шаликова ассоциация беззащитных развалин с мирным характером бывшего хозяина этих мест? Ассоциация настолько сильная, что он был готов вот-вот услышать из-за поверженных крепостных валов звуки скрипичной игры. Или — другое — у Кюстина: забвение Петерштадта как символ забвения прошлого? И сразу же резкое: «Официальная ложь опровергается фактами». Подтекст фразы ясен — речь шла об официальной версии Екатерины, которую последующие самодержцы, будь у них даже на то желание, столь же официально опровергнуть не могли.
Петерштадт не просто отвергал эту ложь. Он еще удивительным образом объединил в себе два, казалось бы, взаимоисключающих пристрастия Петра Федоровича: военное дело и музыку. То и другое объединялось одним словом — искусство. Странно? Но если вдуматься, то общее здесь было: четкость, симметрия, упорядоченность. Качества, которые не отрицали у Петра Федоровича и его недоброжелатели.
Стоит ли удивляться, что оба пристрастия существовали в единстве, а художественные вкусы великого князя и императора получили в Ораниенбауме закрепление и в других постройках, относившихся к его времени? Многие из них позднее исчезли, кое-какие дошли до нашего времени, утратив изначально присущую им функциональность. Давайте приглядимся к некоторым из них.
Вскоре после того, как молодой двор обосновался в Ораниенбауме, возник замысел сооружения здания для постановки опер. Строительство его началось было весной 1747 года в Нижнем саду. Но Растрелли как раз тогда был озабочен работами по Большому дворцу, и оно прекратилось. Вместо этого в качестве временной меры в 1750 году был построен деревянный оперный зал площадью более 400 квадратных метров. Он стоял у дворцовой пристани на морском канале. Открытие зала происходило 25 июля того же года в торжественной обстановке: вместе с Елизаветой Петровной прибыло множество гостей — члены Правительствующего Сената, министры, иностранные посланники, представители знатных семейств, придворные кавалеры и дамы. Насколько важное общественное значение придавалось этому акту, можно судить по тому, что репортаж о нем опубликовали в 62-м номере газеты «Санкт-Петербургские ведомости» — под заголовком «В Санкт-Петербурге июля 31 дня».
После краткого пояснения, что императрица прибыла в Ораниенбаум по приглашению великого князя и великой княгини, следовало описание празднества. Не только содержание, но и язык репортажа заслуживают того, чтобы привести его далее полностью:
«Стол с изрядными кушаньями приготовлен был весьма добропорядочно, после чего представлен десерт, из изрядных и великолепных фигур состоящий. Во время стола играла италианская вокальная и инструментальная камерная музыка, причем пели и нововыписанные италианцы, а при питии за высокие здравия пушечная стрельба производилась. При наступлении ночи против залы на построенном над каналом тамошней приморской гавани великом театре представлена была следующая великолепная иллуминация: во входе в амфитеатр, которой к морю перспективным порядком простирался, стоял по одну сторону храм Благоговейной любви, а по другую храм Благодарности. Между обоими храмами на общем их среднем месте в честь высоких свойств ея императорского величества стоял Олтарь, на которой от Солнца, лучи свои ниспущающие возженныя, и от радости для вожделеннаго присутствия ея императорского величества воспламенявшияся их императорских высочеств сердца от благоговейной любви и благодарности в жертву приносились, с подписью: огнем твоим к тебе горим.
По обе стороны вышеобъявленных храмов флигели на столбах, как передния галереи с представленными напротив аллеами из гранатовых дерев в приятнейшем виде двух далеко распространяющихся першпектив до оризонта простирались. Там на одной стороне являлась восходящая и от Солнца освещенная Луна с подписью: Тобою светясь бежу. На другой стороне представлена была восходящая на оризонте планета Венера, которая свет свой от солнца ж получала, с подписью: Тобою ясна всхожу».
В заключение читателей уведомляли, что Елизавета Петровна изъявила Петру Федоровичу и Екатерине Алексеевне свое удовольствие от праздника и пожаловала им 60 тысяч рублей.
Поскольку оперный зал на канале, как указано, имел временный характер, был заключен договор о возведении каменного концертного зала, в верхней части парка, западнее Большого дворца. Это здание, оконченное в 1751 году и сохранившееся до сих пор, получало различные названия: Новый дворец (хотя дворцом и не служило), Маскарадный, или Концертный, зал, наконец, несколько архаически — «Каменное зало». Все же Петр Федорович не успокаивался, и через несколько лет неподалеку, на пригорке с видом на залив, соорудили еще один оперный зал — деревянный. Штелин писал: «В 1759 году Ринальди построил в Ораниенбауме новый большой оперный театр, партер и сцена которого могут быть сдвинуты, подняты и помещение превращено в зал для маскарадов» [196, т. 1, с. 207].
С двумя этими сооружениями и окружавшей их садовой территорией связан праздник, устроенный великой княгиней 17 июля 1757 года в честь своего супруга.
Сперва была сыграна опера «Беллерофонт», музыку которой написал придворный капельмейстер, итальянский композитор Франческо Арайя (1700 — ок. 1770), с 1735 года работавший в России. Стихотворное либретто сочинил по этому случаю придворный поэт, тоже итальянец Джузеппе Бонекки. Сюжет оперы сводился к тому, что коринфский царевич Беллерофонт лишился престола и возлюбленной; он совершает ряд подвигов и при помощи богини Минервы одерживает победу над Химерой. Используя популярные в XVIII веке мотивы древнегреческой мифологии, Бонекки в аллегорической манере подтверждал законность прав Елизаветы Петровны (но, очевидно, и ее преемника!) на российский престол. Показательно, что позднее, 25 ноября, «Беллерофонт» был показан на придворной сцене в Петербурге по случаю празднования годовщины вступления императрицы на трон. Постановка оперы в Ораниенбауме была своего рода публичной генеральной репетицией, которой придавалась общественная значимость. Это подчеркивалось тем, что в том же 1757 году Санкт-Петербургская Академия наук издала либретто оперы под характерным названием: «Беллерофонт — опера, представленная на театре в Оранненбоме по повелению его императорского высочества государя великого князя Петра Федоровича… Стихи сочинены доктором Бонекием, флорентинцом, бывшим стихотворцом ея императорского величества. Музыка г. Франциска Араии, неаполитанца ея императорского величества капельмейстера».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
