— Ничего бы не случилось? Но это была я — та, которая всегда получала то, на что претендовала Моника.
— Но ты ведь понятия не имела, что ей до смерти хотелось сыграть стюардессу в том ролике?
— Нет. Она вела себя так, словно была очень рада за меня, даже счастлива. — Дорис грустно рассмеялась и добавила: — Наверное, никто не разбирается в людях хуже меня! Мне даже ни разу не пришло в голову, что она может не любить меня. Я была уверена, что мы подруги. Лучшие подруги. Я думала, что она относится ко мне так же, как и я к ней.
— Ты сообщила полиции, кто оказался твоим преследователем? — тихо спросил Итан.
— Нет.
— Почему?
— Потому что она была моей подругой! — крикнула Дорис. — Потому что мне было очень больно!
Она отвернулась и пошла за чайником.
— И все же… Моника загубила твою карьеру, запугала, замучила…
— Да, — прошептала Дорис, наливая воду в чайник. — Шестнадцать лет… С тех пор, как нам обеим исполнилось по одиннадцать, ее жизнь была сплошной ложью.
— Нет, — мягко поправил ее Итан, — это были просто обиды, которые вызрели только тогда, когда ты…
— Соблазнила мужчину, которого она сама хотела.
— А я не знал даже половины из того, что она сделала! Про то, что она облила краской твою машину…
— Я отдавала ее перекрасить.
— Про того продавца пылесосов, который приставал к тебе до тех пор, пока ты не вызвала полицию. Про посылки и записки, которые она посылала Лорену. Почему ты мне не рассказала?
— Не думала, что тебе это может быть интересно. Ты вел себя так, словно все это тебе надоело. Советовал мне держать себя в руках. — Дорис помолчала, а потом продолжила: — Когда я получила те снимки, тебя это совсем не тронуло. Ты не разозлился, не огорчился…
— Нет, Дорис, это совсем не так. Если бы я нашел того, кто так долго изводил тебя, то переломал бы ему руки. Я попросил Джона, чтобы он внимательно следил, не появится ли кто чужой, и немедленно сообщил в полицию…
— Только это был не чужой. Никто бы ничего не заподозрил, встретив Монику.
— Поэтому-то и собаки ни разу не залаяли.
— И мои соседи ничего не замечали. Все знали, что Моника — моя лучшая подруга, которая мне часто помогает.
— Она отдала мне негативы, — неожиданно сообщил Итан. — Я их уничтожил.
— Она отдала их тебе? — Дорис не верила своим ушам.
— Вынужденно.
Дорис молчала. Зажигая газ и ставя на него чайник, она пыталась представить, каким образом Итан заставил Монику сделать это.
— Почему, вернувшись из Парижа, ты не сказала мне, что тебя собираются уволить? Что тебе уже нашли замену для презентации духов?
— Ты не дал мне возможности что-либо рассказать. Просто повернулся и ушел.
— Ты права. И дело было не только в Кевине. К тому времени я уже и без того решил покончить с нашими отношениями. Они приобрели чересчур эмоциональную окраску. Я говорил себе, что легко это переживу. Но ошибался… Меня тянуло к тебе все сильнее, и все больше я презирал себя. А увидев ту газету с фотографией… — Глядя на ее густые, блестящие волосы, ниспадавшие волной на плечи, он тихо попросил: — Мне очень жаль, Дорис, прости меня… Боже, как это глупо звучит. Когда я увидел торжествующую улыбку Моники, мне стало дурно.
— Не тебе одному. Уходи, Итан. Все это абсолютно бессмысленно. Я тебе даже не нравлюсь.
— Это не так. Просто я обнаружил, что совсем не знаю тебя. Я ведь пытался побороть самого себя. Ты меня очень привлекала, я желал тебя, но не хотел, чтобы ты мне понравилась, как человек, не хотел привязаться к тебе. В те редкие минуты, когда трезвый расчет брал верх над чувствами, я поверить не мог, что веду себя, как распалившийся школьник. Мне тридцать шесть лет, и чтобы такой рациональный, образованный человек, как я, спасовал перед своими эмоциями… — Итан осекся и с невеселой улыбкой продолжал: — Знаешь, это слишком мягко сказано! Я отчаянно, до безумия хотел тебя! Но Монике удалось отравить все остальные чувства, которые я мог бы к тебе испытывать.
Дорис выключила чайник и повернулась к нему.
— Моя мать очень переживает. Она хотела бы с тобой встретиться…
— Это исключено.
Он вздохнул и посмотрел на ее измученное лицо.
— Ах, почему ты вернулась именно сегодня, когда я плохо соображаю из-за смены часовых поясов и засыпаю на ходу?
— Потому что я извращенка.
— Дорис…
— Прости, — неискренне извинилась она, — но я не желаю тебя здесь видеть.
— У нас ведь было что-то хорошее.
— Нет. У нас были ни к чему не обязывающие, временные отношения.
— А ты хотела бы — навсегда?
— Нет, я мечтала совсем о другом.
После минутного колебания Итан тихо произнес:
— Ты сказала, что влюбилась в меня…
— Но теперь все прошло, — ответила Дорис, избегая смотреть ему в глаза. — Уходи, Итан.
Повернувшись к нему спиной, она принялась искать заварку, потом что-то доставала, убирала, не отдавая себе отчета в том, что делает. Она просто пыталась занять себя и свои руки в ожидании, пока он уйдет. Только бы не проговориться о своей возможной беременности.
— Пожалуйста, Итан, уходи, — повторила она. — Просто уйди, и все.
У нее больше не было сил выносить эту сцену. Она молилась про себя, чтобы он ушел как можно скорее. И Итан ушел.
Дорис бессильно опустилась на стул, закрыла глаза и разрыдалась. Она не плакала с тех пор, как все это началось. Раз или два она была на грани слез, но теперь рыдала так, словно прорвало плотину. Здесь были и пережитый испуг, и предательство, и волнения, и душевная боль. Она чувствовала себя такой одинокой, что просто выла в голос, не боясь, что ее кто-нибудь может услышать.
Измученная, с распухшим лицом, Дорис надела темные очки и отправилась купить себе хлеба и молока, сама удивляясь, что делает такие простые, повседневные дела. Они были частью нормального быта, а не ее жизни, превратившейся в кошмар.
Она решила для себя, что больше не хочет встречаться с Итаном. Он не любит ее, а даже если и любит, вряд ли станет вступать в серьезные отношения с девушкой, которая стала жертвой его старинной подруги. Им было бы трудно об этом забыть. Да и его мать была в ужасе, что позволила себе так разговаривать с чужим человеком. К тому же в следующий раз Моника может не ограничиться фотографиями.
Итак, можно считать, что решение принято. Она уедет. Ведь не случись всего этого, их отношения все равно бы зашли в тупик, так ведь? Он не собирался ни на ком жениться, не планировал заводить детей, а она, возможно, уже ждет ребенка.
Но вот ее тело… Оно безумно скучало по Итану. Ее губы замерзали без его поцелуев. Да и вообще, она не была так уж уверена в своей беременности. После всего, что ей пришлось пережить, ее разум отказывался признать и осмыслить то, что должно было в корне изменить всю ее жизнь. Дорис постаралась выкинуть это из головы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
