Небольшое эвристическое значение сравнения царства Аттилы с великими монгольскими империями, боюсь, перевешивается искушением найти аналогии там, где их нет. Гунн, какими бы ни были его амбиции, не являлся regna или mundi, а лишь господином на более или менее определенной территории. Она была не немного больше, чем та, что гунн имел в середине I в. до н. э. у дакийского царя Буребисты, который за 10 лет расширил свою территорию от устья Дуная до Словакии и подчинил большую часть Балканских провинций. Стремительный взлет Буребисты и его внезапный крах вызвали не случайности, присущие кочевническим обществам. Дакийцы не были конными лучниками. Можно рассмотреть другой пример и сравнить Аттилу с готским кондотьером Теодерихом Страбоном („Косой“ может для кого-то прозвучать кощунственно). Но при всей разнице в значимости у этих двоих есть много общих черт. В течение нескольких лет во второй половине V в. Косой был кошмаром восточных римлян. Он вынудил их назначить его военным магистром, разумеется с соответствующим жалованьем. Он наносил римским армиям одно поражение за другим. В 473 г. император Лев дал обещание платить ему 2 тысяч фунтов золота ежегодно, то есть всего на 100 фунтов меньше, чем получал Аттила на вершине власти. Теодерих Страбон не был вторым Аттилой, но ведь и Аттила не был еще одним Чингисханом. После убийства Бледы Аттила стал единоличным правителем гуннов, своего собственного народа, а также повелителем готов и гепидов. Он слыл сильным воином, не раз доставлявшим беспокойство римлянам, но никогда не был для них прямой и явной угрозой.
Романтическим натурам, которые все еще видят в Аттиле гегелевского „мирового духа на лошади“, следует прочитать документы Халкидонского собора. Среди весьма объемных материалов есть несколько писем со случайными упоминаниями сражений между римскими войсками и гуннами где-то во Фракии. В очень подробных протоколах встреч гунны не упоминаются. Епископы со всей страстью предавались спорам о церковных догмах – вероятно, им было не до гуннов. И все же невозможно понять их наплевательское отношение к смертельной опасности, располагавшейся всего лишь в 100 милях от них. Ведь она могла угрожать самому существованию христианского мира… если бы была действительно смертельной.
На западе Проспер ни слова не сообщил о вторжении в Галлию в 451 г. На это у него могли быть личные причины. В своей враждебности к Аэцию Проспер мог не желать отдавать ему должное за победу. Но он не мог обойти молчанием само вторжение, если только он сам, и не только, не принял его за очередной набег варваров. Вероятно, для него это был эпизод, один из многих, как позднее эпизодами стали мадьярские рейды. Как в VIII и IX вв. никто и мысли не допускал, что мадьяры могут стать хозяевами в Европе, так и римляне считали абсурдом предположение, что Аттила может захватить Константинополь и удержать его.
На западе, к югу от Дуная, Норик оставался римской провинцией. В 449 г. послы восточных римлян встретили Промота, губернатора Норика, при дворе Аттилы.
К северу от Дуная лангобарды успешно защищали от гуннов свою независимость. Представление о взаимоотношении между двумя народами можно получить, ознакомившись с историей об Агельмунде, Ламиссио и вулгарах. Она сохранилась в Historia Langobardorum Павла Диакона, который взял ее из Origo Gentis Langobardorum, труда, написанного примерно в середине VII в. И вовсе не несмотря на, а благодаря ее пробелам и несообразностям Origo является историческим документом первого порядка. Она стоит несравненно ближе к живым традициям лангобардов, чем History of the Goths Иордана-Кассиодора к готским cantus maiorum. История такова:
„Говорят, лангобарды в течение нескольких лет владели областями Антхаиб (Fynhaib) и Бантхаиб (Banthaib), а также Вургундаиб (Vurgundaib). Там они сделали Агельмунда своим королем. Он повел их через реку, которую защищали амазонки. Лангобарды перешли ее и, придя в страну на той стороне [реки], пребывали там долгое время. Когда же они ничего плохого более не предполагали и из-за долгого спокойствия стали беспечными, небрежность, всегда являющаяся матерью вреда, принесла им немалый урон. Ибо, когда они, ослабев в беззаботности, все однажды предались сну, на них неожиданно ночью напали вулгары и перебили многих из них, ранили еще больше и так свирепствовали в их лагере, что умертвили даже короля Агельмунда и увели в плен его единственную дочь.
Оправившись после этого удара, сделали лангобарды Ламиссио своим королем. Усердный воин, повернул он оружие против вулгар. Но в первом же сражении бежали лангобарды обратно в лагерь. Тогда возвысил король Ламиссио свой голос и воззвал ко всему войску… увещевал он их, защитить себя… силой оружия. Обрушились они, наконец, воспламененные увещеваниями и примером их правителя, бросившегося в бой первым на врагов, мужественно бились и нанесли противникам тяжкое поражение.
После смерти Ламиссио к власти пришел Лет, потом правил Альдихок, после него Годехок. Затем [при Годехоке] лангобарды ушли со своей территории, пришли на землю ругов и, поскольку она была плодородной, остались там на некоторое время“.
После победы над ругами зимой 487/88 г. Одоакр в 488 г. сломил их последнее сопротивление. Земля ругов – это Нижняя Австрия, к северу от Дуная, к западу от Корнейбурга. Это первое идентифицируемое географическое название в Historia Langobardorum, a 488 г. – первая идентифицируемая дата. Все, что было раньше, покрыто непроницаемым туманом, и любая интерпретация представляется допустимой.
Кемп Мэлоун датирует войну между лангобардами и вулгарами второй половиной II в. и местом действия считает Прибалтику. Он приходит к поразительным результатам, посчитав vulgares латинизированной формой лангобардского *Wulg(w)aras = wulg, „волчица“ и германским суффиксом множественного числа. Трудно найти более фантастическую этимологию, придуманную с полным пренебрежением к тексту.
Некоторые ученые, убежденные, что лангобарды жили в Силезии до того, как переместились на земли ругов, считают, что сражение имело место на Одере. Клебель более точен. Он полагает, что лангобарды победили вулгар в районе Глогау или еще восточнее. Он считает, что вулгары – это булгары Южной России, и даже производит наименование племени от названия реки Волга.
Вопрос вовсе не в этимологии вулгар, а в том, что этническое имя означало в трудах Павла. В Historia Langobardorum вулгары: 1) враги лангобардов; 2) народ, живший среди лангобардов в Паннонии, позднее в Италии; 3) сторонники dux Alzeco, который покинул свою страну и присоединился к лангобардам при Гримоальде (662–671), поселенцы бывшего Самния; 4) вулгарианы на нижнем Дунае. Булгары 3) и 4) – явно не вулгары из нашей истории. Паннонийские булгары 2), возможно племя или племена, оставшиеся в Венгрии после краха царства Аттилы, появляются под этим названием только в 480 г., слишком поздно для нашей истории.
Origo и Павел, конечно, источники ненадежные, особенно при перечислении названий пунктов, через которые проходила миграция лангобардов[76] и имен царей, они следуют традициям, в которых, как у готов и бургундов, имена правителей и их наследников хорошо сохранились. Ламиссио правил 40 лет. Сколько правил его преемник Лет – неизвестно[77]. Если предположить, что правил всего полтора года – это кратчайший период правления лангобардского короля, известный из надежных источников, а также что Годехок повел свой народ на земли ругов на первом году своего правления, война с вулгарами имела место в 446 г. Средний срок правления лангобардских королей составлял девять лет. Выделив Годехоку эти девять лет, получим, что победа выпадает на 439 г. Разумеется, эти расчеты не точны, но они указывают на первую половину V в. Могучими врагами лангобардов, вероятнее всего, были гунны. Такую гипотезу выдвинули уже довольно давно, и до сих пор не она подвергалась сомнению. Но тогда почему Павел назвал гуннов вулгарами? Потому что, если бы он начал вести речь о гуннах, его читатели подумали бы, что он имеет в виду аваров. В Historia Langobardorum Hunni – это всегда авары, „которых сначала называли гуннами, а потом по имени их короля – аварами“ (qui primum Hunni, postea de regis proprii nomine Avares appellati sunt). Григорий Турский тоже называл аваров гуннами, как и лангобард, веком позже написавший Origo. В византийской историографии VI–VIII вв. это не редкость.
До недавнего времени было бы невозможно определить, где лангобарды схватились с гуннами. Но благодаря глубокому и всестороннему изучению Вернером (1962. 144–147) археологических свидетельств мы знаем, что до того, как лангобарды переместились на земли ругов, они жили в Южной Моравии. 24 места археологических раскопок указали на их продолжительное пребывание в этом районе.
Гунны в Италии
Общеизвестные источники, касающиеся гуннского вторжения в Галлию в 451 г., настолько хорошо изучены, что их пересмотр вряд ли может дать значимые результаты. Но все же еще остались некоторые труды, доселе проигнорированные исследователями. К примеру, из писем папы Льва (440–461), и только из них мы узнаем, что в начале лета 451 г. западные римляне ожидали вторжения Аттилы в Италию.
