Рейтинговые книги
Читем онлайн Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова) - Самуил Лурье

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 65

Правда, к этому времени суждения критиков-демократов обесценились. В Пушкине больше не видели блестящего, но безответственного рифмоплета, теперь в его произведениях следовало искать тайну судеб России. Это впервые было заявлено на торжествах по случаю открытия опекушинского памятника, - и М. Ч. Левитт подробно рассказывает, что там случилось.

Труд обстоятельный, с мыслями нетривиальными, - только жаль, что автор не воспользовался - хотя бы для эпиграфа - письмом М. Е. Салтыкова к А. Н. Островскому (25.6.1880): там его сюжет изложен, конечно, пристрастней. - а все-таки забавно:

"По-видимому, умный Тургенев и безумный Достоевский сумели похитить у Пушкина праздник в свою пользу, и медная статуя, я полагаю, с удивлением зрит, как в соседстве с его пьедесталом возникли два суденышка, на которых сидят два человека из публики. Достоевский всех проходящих спрашивает: а видели вы, как они целовали у меня руки. И по свидетельству Тургенева... будто бы прибавляет: а если бы они знали, что я этими руками перед тем делал!"

Не было, увы, между классиками настоящей дружбы.

У. М. Тодд III, однако, полагает, что толковать всерьез о дружбе подобает лишь масонам. Его книга "Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху" изобилует прелестными выписками из Карамзина, Жуковского, Вяземского, - но что такое литературный жанр? и почему дружба - не более чем литературная условность? -У. М. Тодд III не дает ответа.

И все же нельзя не восхититься: ученый текст изящен, - в научных сочинениях наших соотечественников этого не бывает почти никогда.

Книга В. Э. Вацуро "Записки комментатора" - исключение. Но о ней - а может быть, и о некоторых других изданиях Гуманитарного агентства "Академический проект" - в следующий раз.

Письмо XVII

12 июля 1995

Так вот: это хорошо, что филологи, как правило, пишут скучно, и что наука о литературе - странное создание человеческого ума! - состоит главным образом из непривлекательных текстов о текстах по преимуществу привлекательных.

Будь иначе, науке этой посвятили бы себя буквально все кому не лень вы встречали когда-нибудь человека, не разбирающегося в литературе? не берущегося о ней судить? Все мы от природы - товароведы, а значит литературные критики; высказаться очень многие не прочь - но ученые признают вас ученым, только если докажете, что читали их труды, - к счастью, не у всех такая сила воли. Это во-первых.

Во-вторых, одна только, например, наука о Пушкине заключена в горе сочинений, гораздо более высокой, чем Александрийский столп, - и если бы все они были толковые - то есть не наводи они почти все такое чувство, будто вы жуете горстями пыль, - добросовестному специалисту ничего другого не оставалось бы, кроме как всю жизнь читать молча.

Да и сам предмет науки - тот же А. С. Пушкин как один из главных ее героев - оказался бы в опасности, сумей наука нам внушить, что он ей - стало быть, и нам - в принципе понятен. Как раз именно с Пушкиным это почти удалось; упомянутый в предыдущем письме американский ученый Маркус Ч. Левитт приводит яркую цитату из речи президента АН СССР на юбилейных торжествах 1937 г.:

"Да здравствует Красная Армия, бойцы которой больше интересуются Пушкиным, чем им когда-либо интересовалась либеральная буржуазия прошлого, считавшая себя монополистом образованности!"

Действительно. В середине прошлого века А. Григорьев говорил: "Пушкин это наше всё" - от имени кучки снобов. В конце - Л. Толстой задавался вопросом, что скажет народ о Пушкине, когда узнает, "что вся заслуга его только в том, что он писал стихи о любви, часто очень неприличные". Освобожденный народ первым делом разорил усадьбу в Михайловском - чем, казалось бы, не ответ? Но всего за два десятилетия наука и школа под руководством партии добились поистине чудесного результата...

Говоря всерьез, пошлость и скука официального мифа спасли Пушкина: до сих пор он автор совершенно таинственный. Он в самом деле гений - он в самом деле писатель вдохновенный - это не метафоры, - но прямого смысла этих слов ни материализм, ни православие не знают, поэтому главное цело...

Это все к тому, что В. Э. Вацуро, чья книжка "Записки комментатора" тоже издана Гуманитарным агентством "Академический проект", - чувствует тайну русской литературы, как очень немногие. Он живет в истории этой литературы, как в романе - воображаемом, но удивительно связном, - и бесчисленными новыми подробностями уточняет сюжет. Похоже, он прочитал все, что читали Пушкин, Жуковский, Вяземский, Дельвиг, Лермонтов и Гоголь, - все, что только попадалось им когда-либо на глаза, - и сделался литератором их круга, их современником, обладателем общих с ними воспоминаний. А человек даже гений, что бы ни значило это слово! - состоит из воды и памяти; думает, говорит и пишет по большей части цитатами - то бессознательно, то нарочно; не расслышав их, не раскусить, в чем соль оригинальных мыслей. За несколько страниц из этой книжки - скажем, о происхождении реплики Сальери насчет того, что Бомарше был слишком смешон для ремесла отравителя, - можно не глядя отдать дюжину монографий.

(Кстати, о Бомарше: замечание Пушкина, что драматического писателя следует судить по законам, им самим над собою признанным, - не из предисловия ли к "Севильскому цирюльнику": "... допустимо ли меня судить, как это делали иные, на основании правил, коих я не придерживаюсь?"?)

Книга В. Э. Вацуро - сборник новелл - или кратких трактатов. Они написаны легко и повествуют по большей части о фактах незаметных: кому посвящение? откуда потайной мотив? (А впрочем, историю о том, как играл Гоголь с тенью Пушкина, маловажной не назовешь...) Но так рассказывать частности умеет лишь тот, кто знает главное. И тут наука возвращается наконец в литературу.

Одна беда - опечатки. Я против телесных наказаний. Но когда корректор пропускает "сведующего", а редактор - "крестьянскую барышню", - делается грустно.

Письмо XVIII

19 июля 1995

Как это пелось в прошлом столетии: осторожность, осторожность, осторожность, господа: г-н Искариотов, патриот из патриотов, приближается сюда. Начальники спятили совсем - охотятся на "Кукол".

Впрочем, как раз эта история вздорная и непременно кончится ничем особенно если "Куклы" применят тактику правильную, то есть самую незатейливую: с чего, дескать, вообразили вы, будто обожаемые руководители нашей страны похожи на этих нелепых уродов? Даже странно; расскажите-ка поподробней, в чем усмотрели вы так называемое сходство? - и т. д.

Вот В. П. Астафьев в апрельском номере "Знамени" напечатал повесть - и на одной из страниц этой повести разочарованный ветеран войны приходит на какой-то митинг, а там витийствует некто Рванов - "будущий Президент" и автор книги "Я - Рванов". О нем сказано:

"Дела на его заводе, материально и морально устарелом, шли ко краху, и пройдоха этот вместо того, чтобы покаяться вместе с партией, его и крах этот породившей, доказывает с помощью блудного пера таких шестерок, как Кащенко, что было все хорошо и его предприятие до ручки за несколько лет довели демократы, и ничего ему не остается, как по наказу народа идти вверх и наводить там порядок".

Представьте, нашелся кандидат в президенты с более или менее созвучной фамилией - обиделся, говорят, и чуть ли не к суду попытался писателя притянуть.

А Виктор Петрович как отрезал: Рванов - плод моего поэтического вымысла. Примерно как Т. Ларина у Пушкина. Желаете судиться - докажите сперва, что вы у нас один такой и что выдумать вас невозможно. Отрезал - и, как слышно, в суд его пока не волокут. Лишь по телефону без конца угрожают: мол, как только победим - сразу повесим. Но это и без угроз ясно.

Современность, благоухая, кипит - но в Петербурге, оказывается, кое-кто помнит, когда родился Державин. В прошлую пятницу 252 годка исполнилось бы Гавриле Романовичу, если бы стоило так долго жить. День выдался ветреный, солнечный. Во дворе державинского дома собрались литераторы и знакомые литераторов, человек шестьдесят: посмотреть, как вручат Державинскую премию поэту Олегу Охапкину.

Там во дворе - бюст классика на постаменте, и вокруг постамента призрак лужайки, черновик рощицы, аллея в несколько шагов. Настелили на какие-то ящики ковровую дорожку, некто в джинсах обтер Державину бронзовое лицо (надеюсь, платком), под бессильный на ветру клавесин спел разумным баритоном красивый господин во фраке: зря на Россию сквозь страны дальны из Тредиаковского, - и праздник начался.

Тут, на Фонтанке, 118, когда-то жили мои друзья - и рассказывали, что в одной из квартир прямо над чьим-то супружеским ложем вделана в стену доска, и текст на ней удостоверяет: именно у этой самой стены общался с Музой - Г. Р.

Теперь в здании - ресторан "Державинский", а также Интерьерный театр, и музею Пушкина что-то досталось.

Исключите ресторан, добавьте наш местный Пен-клуб и общество (вроде приличных людей) под названием "Дом Державина" - получите собрание основателей Державинской премии. Тысяча долларов и большая медаль - в данном конкретном случае за многолетнее служение одической традиции.

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 65
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова) - Самуил Лурье бесплатно.
Похожие на Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова) - Самуил Лурье книги

Оставить комментарий