— Киногруппа приносит вам извинения, товарищ. Не будьте барышней. Утром так, а сейчас все иначе. Это кино. Творческий процесс. Вы стоите, и дело стоит, товарищ. Дело государственной важности. Вас снимали утром?
— Снимали, ну?
— На вас израсходовали пленку. А пленка — это же деньги.
— Так снимали-то, как я ушел в баркасе на «Нырок», а вернусь, значит, на «Ястребе»? — засмеялся Кирюха.
— Какое это имеет значение? Этих мелочей никто не заметит.
— Это кино, — напомнил Кирюхе сам Горбов. — Важен принцип.
— Долго еще мне стоять? — заорал с сейнера Сашка Таранец. — Кирюха! Не валяй дурака!
— Товарищи! — обратился к ребятам на «Ястребе» Ван Ваныч. — Воздействуйте на своего друга!
И рыбаки с «Ястреба» загомонили, добрые от удачи:
— Киря! Иди сюда!
— Тебя же силком ссадили! Ты не сам.
— Киря! Без тебя «Ястреб» не «Ястреб».
— Не плавал, а всех держит!
Горбов ласково похлопывал Кирюху по спине, как норовистого коня, а сам подталкивал его к сейнеру. Кирюха шел, тормозя пятками, и повторял, мотая головой:
— Как я буду вам же в глаза смотреть?
Сима снова махнул рукой, и прожекторы накалились и отодвинули ночь подальше от причала. Да, ночь… Плыла уже совсем черная, плотная осенняя ночь над морем, какие бывают только на юге. Алик еще раз все проверил, и тут — ох! — обнаружилось, что нет стариков.
— Как нет? — не поверил своим ушам и глазам Горбов. — Где же они?
Пока хлопотали вокруг Кирюхи, приодетые старики исчезли. Алик обессиленно сел на кнехт, такую толстую металлическую тумбу, к которой приматывают мокрыми концами баркасы на ночь, но тут же подскочил, словно гладкий, как пестик, кнехт был вроде ежа, и забегал по причалу.
— Я с ума сойду!
— Кузя, — попросил Гена Кайранский Кузю Второго, оторвавшись от сочинения речи и найдя его глазами. — Ты можешь выяснить, куда делись старики? Не в службу, а в дружбу.
— Я могу! — сказал Кузя, как Ван Ваныч, вспрыгнул на мотоцикл и, пустив впереди пятачок фары, покатил по Аю.
Нет, как хотите, а Кузя Второй — отзывчивый хлопец. И Горбов сказал:
— Вот у нас Кузя Второй — человек! Всегда всем поможет.
Он услышал это, уезжая, и от внезапного сердцебиения прибавил скорость. Первого же старика, пойманного в поселке, Кузя привез на причал. Потом он стал ловить и свозить других. Последним попался дед Тимка.
— Ну, кто бы подвел! — встретил его укором взволнованный «пред». — Кто бы! А то!.. Дед Тимка! У-ух!
— А бинокль? — спросил дед Тимка.
Оказалось, старики ушли втихаря искать старый бинокль. У деда Тимки бинокля не сохранилось, но у кого-то, помнится, был, и дед Тимка отдал наказ откопать бинокль хоть из-под земли, чтобы подарить его Сашке, как по сценарию.
— Какой бинокль? — схватился за голову Ван Ваныч.
— Не нашли, — коротко повинился дед Тимка. — Фиг ее знает, куда она пропала.
— Кто пропала? — заплетаясь, спросил Ван Ваныч.
— Реликвия.
— Бригадир! — крикнул Алик. — Дайте ваш бинокль.
Сашка устало наклонил голову, снял с себя бинокль и кинул в протянутые руки Ван Ваныча.
— Вот вам бинокль! — сказал тот деду Тимке. — Держите.
— Так это же Сашкин.
— Его и подарите.
— Чудеса! — в растерянности прошамкал дед Тимка.
— В кино не видно, папаша, чей бинокль, — засмеялся Ван Ваныч. — Понятно? Как махну рукой, так подшагивайте и вручайте. Понятно?
— Никак нет, — сказал дед Тимка.
Дед — это дед. Пришлось ему долбить все сначала второй раз.
— Репетируем пока речь, — потребовал Алик от Горбова. — Гена! Речь! Начали.
— Товарищи, — с каким-то неожиданным актерским пафосом прогудел Илья Захарыч. — Вот вам и молодой бригадир! Знать, недаром слово молодец идет от молодой. И знать, не зря у нашего Саши такая фамилия, что мы можем сказать: «Молодец — Таранец!»
— Хорошо! — хлоцнул в ладоши Алик. — Только эту последнюю шуточку повеселей и погромче, а сзади все: «Ха-ха-ха!»
— И знать, недаром у нашего Саши такая фамилия, — повысил голос «пред», вслушиваясь в слова, которые ему шептал Гена.
— Ха-ха-ха! — подхватила толпа.
Алик оглянулся на сейнер, и вдруг лицо его напряженно исказилось. Вдруг он крикнул:
— Весь свет на сейнер!
Лучи прожекторов скрестились, и ребята на палубе позажмуривались и позакрывали ладонями глаза. Но Алик смотрел не на них. В том месте, где еще минуту назад стоял Сашка Таранец, наш молодец, зияла черная яма, зиял провал. Рыба была, а Сашки…
— Сашка! — первым позвал Горбов.
— Бригадир! — удивленно просипел Ван Ваныч и вытерся носовым платком.
Сашки не было.
10
Речь произнес Алик.
— Я, между прочим, молодой режиссер, а не мальчик, — сказал он. — Я еще не снимал в таких условиях ни одной картины. Это просто черт знает что. В конце концов, мы для вас стараемся, мы к вам ехали для вашей пользы, чтобы вас же показать и прославить. Не себя. Режиссер, сценарист, оператор и администратор. Лихтваген. Так называется этот большой автобус. Целая киногруппа. Областное телевидение. Возможно, всесоюзный экран. Так надо это ценить? Ценить! — вскрикнул он, будто с разбегу стукнулся лбом о свой собственный восклицательный знак.
Никто не оправдывался.
— Начинаем съемку, — тихо, но твердо сказал Алик. — Илья Захарыч! Мы снимаем вашу речь без Сашки, отдельно… Все равно ее монтировать… Объясняю: монтаж — это не обман, а профессиональный метод. Снимаем это, снимаем то, склеиваем…
Он быстренько посвятил в секреты монтажа всех, кто не плавал с ним на «Нырке», не слушал его там и еще не был приобщен к тайнам кинематографа. Оказалось, так снимаются все артисты… Говорит девушка в пустоту. Ну, что говорит? Например:
— Я тебя люблю.
А потом подклеивают того, кого она любит. Крупным планом. А снимали и его отдельно. Вот. Все просто.
Илья Захарыч откашлялся и неуверенно начал поглядывать на то место, где должен был стоять Сашка.
— Товарищи!.. Вот вам и молодой бригадир…
Пылали прожекторы. Трещал аппарат.
— Ты, Саша, действительно отличился, — бросил в воздух Илья Захарыч.
— Ха-ха-ха! — несдержанно и некстати грохнула и залилась непривычная к профессиональному методу монтажа толпа.
— Продолжайте! — крикнул Алик. — Этот смех отчикаем. Не волнуйтесь. Все в наших руках.
— Нет, простите, — остановился Горбов. — Я, между прочим, не артист, а председатель колхоза. И я хочу знать, куда делся бригадир Таранец.
По всему чувствовалось, что Сашке сейчас не поздоровится, попадись он под руку «преду».
Сашку искали за полночь. Прожекторы развернули на Аю, и свет шарил по всем улицам и по крышам. Старики смотрели в бинокль. Вся команда «Ястреба» вразброс и вместе металась по поселку. Напрасно. Включили сельское радио, и Кузя Второй трижды объявил о розыске бригадира Александра Таранца. Напрасно. Будто Сашки никогда и не было в нашем поселке. Будто его придумали.
А он, между прочим, был. Он лежал на клочьях старых сетей под крышей рыбного цеха, и весь шум, и вся эта суматоха окружали его и прорывались к нему, как дождь сквозь листья дерева, сокращая и сокращая сухое пятнышко внизу. Он лежал и курил.
«Только б миновало», — думал Сашка.
И в это время в слуховом окне чердака вылепилась из тьмы фигура. Уже не столько по привычке, сколько по необходимости Сашка задавил и размял в голых пальцах светлячок сигареты, затаился, не дыша.
— Сашка! — позвал его знакомый голос.
Хотите — верьте, хотите — нет, но это была Тоня.
Сашка не отзывался.
— Сашка, — повторила она. — Я же видела, как ты курил. Ты здесь. Вот дурак! Ну, чего ты прячешься? Сашка!
Он молчал.
— Я никуда не уйду, — сказала Тоня и села на чердачную балку у слухового окна. За ним вспыхивала иллюминация будничной ночи.
Сашка ткнулся лицом в мягкую гору рванья, на котором лежал, чтобы не выдать себя дыханием. Сети были такие старые, что от них даже и не пахло морем. Сети пахли тряпьем.
— Привез такую рыбу и сбежал как очумелый. У всех мозги набекрень. Ты можешь хоть мне сказать, в чем дело?
Сашка слышал, что она пришла не из одного любопытства. Сашке нравилось, что она волнуется. Сашка думал: вот так ляпнуть ей сразу про Саенко, про вымпел, который он подобрал, про то, как он один пошел к Синим камушкам и взял рыбу? Ах. Синие камушки, тихая вода… Ах, кино, кино! Ах, Тоня, Тоня!
— Пока тебя не найдут, не снимут, Горбов сейнер разгружать запретил.
«Снимут, — думал о себе Сашка. — Снимут с сейнера. Прощай, «Ястреб».
— Рыба твоя протухнет, — засмеялась Тоня.
— Кино спишет, — пробормотал Сашка.
— Сашка! — встрепенулась Тоня.
Луч киношного прожектора в косом полете обмахнул крышу рыбного цеха, и глаз Сашки сверкнул в глубине чердака, над горой сети. И Тоня увидела этот сверк, и сказала совсем неожиданное слово:
