Думаю, это был кот.
Корабль ее величества «Пинафор»[30]
Паркер сидел с несчастным видом в маленькой квартирке на улице Сент-Оноре. В три часа дня Париж был полон мягкого, но радостного осеннего солнца, однако окна выходили на север и помещение наводило тоску простой темной мебелью и застоялым воздухом.
Это была мужская комната — выдержанная в строгом стиле респектабельного клуба и соответствующая сухому вкусу покойного владельца. У холодного камина стояли два обитых красной кожей кресла. На каминной полке — бронзовые часы; по обе стороны — блестящие гильзы от немецких снарядов. В пепельнице из камня давно потухшая трубка. В рамках из грушевого дерева несколько превосходных гравюр и портрет маслом довольно напыщенной дамы времен Карла II. На окнах красные шторы, пол покрыт плотным турецким ковром. Напротив камина — высокий книжный шкаф красного дерева со стеклянными дверцами. Несколько томов английской и французской классики, большая подборка работ по истории и международной политике, французские романы, книги на спортивные и военные темы и известное французское издание «Декамерона»[31] с дополнительными иллюстрациями. У окна стоял большой секретер.
Паркер покачал головой, взял лист бумаги и принялся писать донесение. В семь он позавтракал булочками с кофе, тщательно осмотрел квартиру, допросил консьержку, переговорил с управляющим банка «Лионский кредит» и квартальным префектом полиции, но результат получился весьма плачевным.
Информация, почерпнутая из бумаг капитана Кэткарта, была таковой.
До войны Дэнис Кэткарт был, несомненно, богатым человеком: вкладывал средства в предприятия России и Германии и имел долю в процветающем виноделии Шампани. Получив в двадцать один год наследство, три года провел в Кембридже, много путешествовал, встречался с важными персонами, готовился стать дипломатом. Период с 1913 по 1918 год был интересным, тяжелым и удручающим. В начале войны Кэткарт получил офицерский чин. С помощью чековой книжки Паркер восстановил финансовую жизнь молодого британского офицера: обмундирование, лошади, вооружение, поездки, обеды и вино во время увольнений, карточные долги, плата за квартиру на улице Сент-Оноре, клубные взносы и многое другое. Скромные траты строго соответствовали доходам. Счета были аккуратно сложены и занимали целый ящик в секретере. Никаких расхождений. Но помимо этого, казалось, средства Кэткарта утекали куда-то еще. Начиная с 1913 года каждый квартал капитан снимал крупные суммы наличных, ставя на чеках в графе «Получатель» самого себя. Иногда чаще. По поводу того, куда уходили средства, секретер хранил молчание: в бумагах не было ни расписок, ни квитанций, ни листа учета расходов.
Потрясший мировые финансы удар 1914 года отразился и в депозитной книжке Кэткарта. Поступления из Германии и России прекратились, а из Франции, где война прокатилась по винодельческим регионам и оторвала рабочих от дел, сократились до четверти прежнего объема. В первый год еще продолжали поступать существенные дивиденды от вложений во французские государственные ценные бумаги. Затем кредитный актив сократился на 20 тысяч франков, а через полгода еще на 30, после чего все быстро покатилось под гору. Паркер мог представить, как в вихре повышающихся цен и обвала валют распродавались государственные облигации и таяли накопления. Доход становился все меньше, появлялось больше долговых обязательств.
Примерно к восемнадцатому году ситуация стала настолько острой, что записи демонстрировали безуспешные попытки поправить дела игрой на курсах валют. Через банк проводились покупки немецких марок, русских рублей и румынских леев. Паркер, вспомнив о собственных 12 фунтах, вложенных в подобные никчемные образцы гравировального искусства, лежавшие теперь дома в его письменном столе, сочувственно вздохнул. Он понимал, что они стоят не больше бумаги, на которой напечатаны, но его рассудительный ум не терпел даже мысли, чтобы их выкинуть. Кэткарт явно убедился, что марки и рубли — дело гиблое.
Где-то в этот же период банковская расчетная книжка Кэткарта стала демонстрировать поступления наличными — то больших, то малых сумм с разной периодичностью. В декабре 1919 года сумма достигла 35 тысяч франков. Паркер сначала предположил, что эти доходы представляют собой дивиденды от неких ценных бумаг, которые Кэткарт держал при себе, не проводя через банк. Он тщательно обыскал комнату, надеясь найти или сами облигации, или любой документ, где о них бы упоминалось, но напрасно. И был вынужден заключить, что Кэткарт либо держал их в каком-нибудь тайном месте, либо доход происходил из иного источника.
Кэткарт демобилизовался очень быстро (явно благодаря завязанным ранее знакомствам с важными государственными лицами) и долго отдыхал на Ривьере. Последующий визит в Лондон совпал с получением семисот фунтов, которые, переведенные по тогдашнему курсу во франки, составили неплохое подспорье счету. С тех пор расходы и поступления были примерно сбалансированы, выписанные на себя чеки существеннее, а начиная с 1921 года стали возвращаться доходы от вложений в виноделие.
Тщательно записав информацию, Паркер откинулся на спинку и обвел взглядом помещение. Он не в первый раз ощутил неприязнь к своей профессии, вырвавшей его из сообщества мужчин, которые относились друг к другу с доверием и уважали частную жизнь. Раскурив потухшую трубку, он продолжил писать донесение.
Информация, полученная от мсье Туржо, управляющего банка «Лионский кредит», во всем подтвердила данные расчетной книжки Кэткарта. В последнее время тот осуществлял платежи наличными, обычно банкнотами небольшого достоинства. Раз или два ненамного превысил кредит, но в течение нескольких месяцев погасил задолженность. Кэткарт, как все, страдал от сокращения доходов, но его счет никогда не доставлял банку неудобств. На последний момент положительный баланс составлял 14 тысяч франков. Мсье Кэткарт был очень приятным, но не слишком общительным человеком — и чрезвычайно корректным.
