окно впереди.
— Эта не такенная? — отмер всё таки Глеб и подошел поближе, махнув на море.
— Да хрен её знает, все они вот такенные, — я поморщился, увидев очередной гребень перед нами.
Мы врезались в него, двигатель надрывно загудел, но справился. Водой накрыло до рубки, тряхнуло, но я уже приноровился выставлять ноги так, чтобы качка не особо влияла на устойчивость.
Монах схватился за длинную ручку, что размещались у объемной приборной панели. Ну хоть не нажал чего случайно. Мужик рассматривал лампочки, но тоже ни хрена не понимал.
— Дед мой капитаном был... — зачем-то сообщил он мне, с тоской глядя во тьму за окном.
— Хочешь порулить? — хохотнул я.
— Да боги упаси! — монах шарахнулся в сторону, но опомнился и сжал губы. — Тебя назначили, а капитан тут вышестоящая инстанция.
Понятно, зассал. Я, в общем-то тоже, но какой выбор? Глаза боятся, руки боятся, задница... Но делают. Паникуй не паникуй, а отступать некуда. Даже реши мы вернуться, в такую непогоду к тому берегу подходить ещё опаснее. По-любому расшибёт и повезет если не о камни.
Внутренняя рация захрипела, но слов я не разобрал. Обернулся, все дружно пожали плечами. Связь молчала несколько секунд, затем снова разрезала слух чем-то непонятным. Сквозь помехи наконец пробилось:
— Да ебани ты по кнопке!
Я аккуратно утопил поверхность указанной кнопки внутрь, почувствовав отклик. Внутренности мерно загудели, помпа принялась откачивать воду. Возможно, мы даже доберемся...
Вернулся дедок без Карла. На наши тревожные лица отмахнулся, объяснив что оставил его как самого глазастого присматривать, чтобы ещё что не развалилось. Капитан с гордостью посмотрел на то, как я уверенно держусь и довольно крякнул, забирая штурвал.
— Ну а теперь выжмем полную, — он ухватился за рычаг, медленно толкая его от себя. — Пошла, родная! Дадут боги, дотянем.
Через десять минут по рации, на удивление отчетливо, прозвучал голос Карла:
— Тут дымится что-то.
— Не горит? — спокойно уточнил капитан.
— Неа, шипит и дым валит. Белый.
— Ну, нормально тогда, отбой, — дедок глянул на приборы. — Дюжина узлов, почти предел. Поднажмем!
Мы все затаили дыхание. Капитан что-то нажимал и переключал, задорно матерясь, но сейнер пер вперед, как ледокол. Хоть стенания и вздрагивания металла пугали, как и творящееся вокруг, но это была настоящая магия. Дедок, кажется, даже отрезвел полностью в схватке со стихией и возрастом судна.
— А вас правда зовут Жорж? — завел светскую беседу после долгого молчания Герман.
И я ему даже благодарен был. Напряжение нарастало и молчание, нарушаемое лишь ругательствами капитана, обстановку лишь накаляло. Дождь превратился в ливень и видимость вообще пропала. Я и без того уже не понимал где мы, теперь же мы мчались реально сквозь воду.
— Юра я, — признался дедок и наигранно нахмурился. — Юрий Федорович Алексеев. Жоржем меня прозвали за страсть к бабам. И французскому языку. Шибко они велись на все эти пардоньте и эскузэ муа пиж ву впердолить, — закончил он объяснение снова демоническим хохотом, перешедшим в кашель.
В глазах графа вспыхнула ностальгия, но тут же погасла, потому что нас опять подбросило вверх и, кажется, оторвало от поверхности воды. Наш летучий голландец плюхнулся обратно, и всех раскидало по рубке, завершив обсуждение бурной молодости пирата. Может там то он палец и потерял...
Затрещала судовая рация. Тон с той стороны был удивленный и сейчас удалось разобрать несколько слов, сводящихся примерно к одному. Какого хрена мы делаем там. И что нам нужно тут же разворачиваться и сваливать к матерям.
— А вот сейчас весело будет, — подмигнул нам Жорж и вышел на связь с береговой охраной: — Пан-пан, пан-пан, пан-пан. Это Стремительный, прием. Нужен проход в доки, у нас поломка. Нужен проход, поломка. Днище пробило! Повторяю, пробило днище!
— Алексеев! — заорало в ответ, затем зашуршало помехами и более спокойно продолжили: — Береговая охрана, прием. Створки ворот уже закрываются. Проход невозможен. Невозможен, как поняли, прием!
Пока капитан обдумывал как изящнее послать береговую охрану, та снова ожила и добавила:
— Разобьетесь к ебеням! Прием!
— Васильев, старый хрен! — гаркнул дедок в переговорное устройство, которое и оказалось той самой тангентой. — Я по любому разобьюсь! Днище говорю пробило, ты глухой штоль? Пан-пан, ёпт! Успею пройти, пусть притормозят, не бзди! Прием!
— Вы там совсем сдурели? — возмутился эфир новым голосом. — Это судопропускное сооружение эс один, прием! У меня батопорты четыре тыщи тонн весят, как я вам их приторможу? Разворачивайтесь, Стремительный! Прием!
Капитан хмыкнул и втопил на полную, уложив рычаг до упора. Корабль вздрогнул, но ходу реально прибавил. По внутренней связи сразу прозвучало радостное от Карла:
— Пошел черный дым, огня нет!
— Лима, Алекссев, сигнал Лима, мать твою! Остановись, — отреагировало на наше ускорение с берега.
— Сигнал Дельта, ёпт, сигнал Дельта! — жизнерадостно прокричал дедок. — Пройду! Да хрен я уже остановлюсь, ребятки. Держите створки!
Тут мы все увидели предмет спора. На адски качающемся горизонте забелела громадная конструкция. От двухсотметрового прохода осталась считай что щель. Ещё достаточная для прохода судна и в пять раз больше, но нас так болтало по волнам, что попасть на ту сторону казалось нереальным.
Если нас приложит об эти четыре тысячи тонн, места мокрого же не останется.
— Стремительный, ты долбанутый! Я снимаю с себя ответственность! — истерично завопили с сооружения.
— Да выкуси ты свою ответственность! — ответил капитан, но хоть не по связи, туда он вежливо сообщил: — Это Стремительный, прием. Принято. Иду на таран, ахах!
Мы все похватались кто за что. Попрощались друг с другом многозначительными взглядами. Жорж, управляясь одной рукой, второй достал фляжку и сделал несколько мощных глотков. Прочистил горло, занюхнул подмышкой и закурил сигарету, пережав её зубами в оскале.
— Эй, весельчак! — перекошенная радостная рожа повернулась ко мне. — Что-то тихо тут, давай сигналь. Продолжительными, пока не прорвемся!
Пока я оглядывался в поисках рычага, который почему-то в моем воображении должен был выглядеть как в старых паровозах, капитан вдарил по ещё одной кнопке, утопив её и прижимая. Снаружи раздался гудок, громкостью перекрывающий даже буйство стихии.
Показав мне как долго и часто сигналить, дедок полностью переключился на управление. Даже распухший от употребления нос заострился, а профиль его стал хищным. Так мы и понеслись на морские ворота, оглашая на всю округу, что мы ещё живы.
