Ещё тревожнее были вести о действиях Амоса Балушина. С сентября 1792 г. по январь 1793 г. он разъезжал в Чугацком заливе по следам недавних поездок самого Баранова и в уже "замиренных" шелиховцами селениях требовал от эскимосов "других аманатов" для себя. Чугачи отказывались, поскольку уже выдали заложников Баранову. По сути то была попытка "переоформить" зависимость аборигенов в свою пользу - как то уже пробовал проделать с коломинцами Григорий Коновалов. Частично Балушину это удалось: он оставил зимовать среди чугачей трёх своих людей и эскимосы приняли их, не видя особой разницы между различными группировками заморских белых людей. Любопытно отметить, что в "незамиренные" посёлки Балушин показываться не решался, особенно после того, как тамошние чугачи "несколько его постращали", о чём с нескрываемым удовлетворением сообщает в своём письме Баранов.
Зато с "замиренными" аборигенами лебедевцы вскоре совершенно перестали церемониться. Весной 1793 г. они захватили и увезли с собой 15 чугачей из шелиховской промысловой артели, а затем практически поголовно вывезли на свою базу два эскимосских селения. База эта располагалась в Чугацком заливе на Грековском острове. Имя своё он получил от прежнего правителя шелиховских колоний Евстрата Деларова, которого и русские и туземцы зачастую назвали просто "Греком". Обосновавшись на месте его прежнего зимовья и "поправя старое строение", лебедевцы "отабарились, держа тех чугачей жен и детей под стражею, разъезжали с мущинами склонять других жил обитателей, но в том удачи им было мало, где разве нечаянно найти и напасть удавалось, тех захватывали". Так лебедевцы восполняли себе нехватку рабочих рук. Баранов не раз через мореходов требовал освободить "своих" чугачей, поскольку действия лебедевцев ущемляли его собственные интересы и подрывали его престиж. Он просил "хотя бы одно жило распустить для помощи при постройке в кормах", но в ответ получал "одно только ругательство".На "северной стороне от Аляксы" в том же духе орудовала лебедевская артель во главе с иркутским мещанином Александром Ивановым.
Ответные действия шелиховцев особого успеха не имели. Задуманный Барановым план захвата на Грековском острове зловредного Амоса Балушина провалился из-за двойной игры, которую повёл штурман Измайлов. По словам раздражённого Александра Андреевича, "господин Измайлов прикидывался во все стороны", постоянно поддерживал связь с Балушиным, часто встречался с ним, извещая о всех новостях. Когда англичанин Шильц готов был уже захватить лебедевского передовщика, штурман отговорил его от этой затеи, говоря: "Не наше дело мешаться в такие дела, а пусть сам правитель приедет". В итоге Шильц ограничился лишь тем, что мягко заметил Балушину: "Сколько приятна правительству тишина и спокойствие". На это лебедевский передовщик никак не отозвался и продолжал "единственно по своему поступать буйству".
После этого Баранов решил лично возглавить поход против Грековского острова. Однако, прибыв на место, он нашёл лебедевцев готовыми к обороне, а своих людей "разтроенных, с холодностию моим повинующихся приказаниям". Предупреждённые заранее, возможно тем же Измайловым, лебедевцы встретили отряд Баранова "выставленными из бойниц пушками … приготовясь защищаться, все были вооружены … не принимали никаких предложений, ругались толко, каждый сколко мог блевать". Александр Андреевич пытался повторить трюк, столь удавшийся ему в деле Коновалова, и заявил, будто имеет "секретные постановления государственной важности", дающие ему право творить здесь суд и расправу. Однако, пишет он, в ответ на это заявление из-за частокола прокричали, "чтоб я моими бумагами подчищал себе задницу всеми и что они на всё плюют, смотреть не хотят и к себе не впустят". Ему пришлось убираться несолоно хлебавши и он "едва мог удержать себя в пределах терпеливости".
Тесня шелиховцев в заливах, лебедевцы расширяли сферу своего влияния и на материке. В декабре 1792 - апреле 1793 гг. Василий Иванов совершает свой легендарный поход вглубь Аляски, добравшись до устья Квихпаха. Весной 1793 г. лебедевцы проникают к берегам Кускоквима, оставив среди здешних эскимосов долгую и недобрую память о военном хозяйничанье касяков. Ими были основаны поселения на Туюнаке и на озере Илямна. При этом вновь не были приняты в расчёт права первооткрывателей- шелиховцев - ведь ещё в 1792 г. на Илямне побывал Демид Куликалов, водрузивший там деревянный крест. В 1796 г. наблюдательный штурманский ученик Филипп Кашеваров дал живую зарисовку этого лебедевского заселения: "Мы нашли в той артели около 15-ти человек исправных русских и камчадалов. У них земляная с прислугами казарма, обнесено тыном … У ворот стоял с обнаженною саблею чесовой. Байдарщиком в ней был руской Такмаков. Но хотя у них и была общественная казарма, но в ней жило мало руских. Надо думать, блохи их безпокоили. Притом же у всех у них были жоны и дети, почти у каждого. Внутри крепости поделаны из лубьев барабарки, в коих они и жили". На острове Тхалка в заливе Нучек лебедевцы основали крепость Константина и Елены (Константиновский редут), что ещё более упрочило их присутствие в стране чугачей.
В противовес соперникам, Баранов занял Воскресенскую бухту, лежавшую на пути из Кенайского залива в Чугацкий и заложил Воскресенский редут. Дело шло успешно, несмотря на помехи со стороны лебедевцев. У Баранова пока не хватало сил для открытой борьбы с конкурентами, что наглядно показал провал похода на Грековский остров. Поэтому он, возможно, прибегал в этой борьбе к иным средствам, играя на вражде между лебедевцами и пострадавшими от них группами чугачей. По крайней мере, именно в июле 1793 г. чугачи совершили нападение на Грековский остров, перебив десяток человек из лебедевской артели. Год спустя Семён Зайков жаловался архимандриту Иоасафу, что одна из его артелей была истреблена чугачами по наущению Баранова.
Не менее активно действовали лебедевцы и в 1794 г. Партия Егора Пуртова и Демида Куликалова, выступившая на промысел 22 мая, была встречена на своём пути посланцем лебедевцев. Он передал им письмо Коломина и Балушина, "в коем приписывают, чтоб не приставали в их занятиях и прочее … стараясь воспретить путь нашего следования и устращивали, что нас не пропустят". Впрочем, такое недружелюбие отнюдь не помешало тем же Коломину и Балушину по возвращению Пуртова из его похода в Якутат прислать к нему нового гонца, Самойлова. Он "просил чтоб дать им знание, которых жил и тайонов колюжских народов взяты нами аманаты". Пуртов предпочёл сведения эти Самойлову дать, хотя в памяти свеж ещё был пример действий Балушина в "замирённых" чугачских жилах. Возможно, шелиховцы просто не хотели обострять отношений с опасными противниками и тем самым осложнять себе обратный путь на Кадьяк.
В ноябре 1794 г. лебедевцы, продолжая свои набеги, обратили внимание на ново-построенный шелиховский редут в Чугацком заливе, где на зимовку было оставлено семеро русских и артель кадьякцев. С тех пор зимовщикам постоянно приходилось быть настороже. Один из кадьякцев, захваченный Балушиным, был избит, ограблен и до 29 марта 1795 г. содержался лебедевцами под стражей. Подобными действиями Амос Никанорович стремился помешать упрочению позиций соперников в богатых промысловых угодьях Чугацкого залива. И отчасти это ему удавалось.
Между тем 24 сентября 1794 г. в Павловскую Гавань прибыл галиот "Три Иерарха". Среди пассажиров судна находились архимандрит Иоасаф, имевший особое поручение от Шелихова и Лебедева-Ласточкина, а также оправданый Григорий Коновалов, которого то поручение напрямую касалось. С этим же судном пришло письмо от охотского коменданта Коха к Зайкову с порицанием его деятельности.*(3) Противостояние компаний выходило на новый уровень.
Баранов же получил от Шелихова письмо с сообщением о новых проявлениях двуличности штурмана Измайлова. После заигрываний с лебедевцами, он будто бы пожелал "перейти в Кисилевскую компанию, с которой он, как видно, и съякшился". Проявилось это в том, что вместо своих, шелиховских, промышленных, он перевёз на Прибылова острова 25 работников компании Кисилева, которые дали ему взятку в 200 котиковых шкур.
Тем временем лебедевцы, с возвращением реабилитированного Коновалова, вновь погрязли во внутренних распрях. Архимандриту Иоасафу так и не удалось отделить среди них правых от виноватых. В мае 1795 г. он писал Шелихову: "Апреля 20-го приехал сюда в гавань (на Кадьяк) лебедевский передовщик Коломин и слышно ево вышлют в Охотск, а маия 5-го и Балушин приехал, слышно по ордеру комендантскому вышлется в Охотск же … а поступки Коновалова ежели и были нехороши, то не с промышленными, а с Коломиным, но тот и сам стоит тово, чтоб с ним так или ещё хуже поступать".
Впрочем, Александр Андреевич отнюдь не бездействовал, хотя и двигался к своей цели окольными путями. Зная, что отношения лебедевцев с аборигенами зачастую оставляют желать лучшего, он всеми силами старался упрочить своё влияние на эскимосов и индейцев, представляя шелиховскую компанию с наиболее выгодной стороны. Опережая соперников, он основывает новое заселение в Чугацком заливе. Местным влиятельным вождям преподносились подарки; аборигенов приглашали на русские празднества с угощением и плясками, сулили им защиту от лебедевских набегов. Всё это повышало престиж шелиховцев и лично Баранова. Результаты подобной политики не заставляли себя долго ждать. Туземцы покидали лебедевцев, всё более подпадая под влияние их конкурентов.
