Джек повернулся и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. У подножия лестницы Хэмиш продолжал спать, на него нервно поглядывал лакей. Показав жестом, чтобы лакей молчал, Джек бесшумно прошел по толстому ковру. Он почти подошел к выходной двери, когда Хэмиш заговорил:
– Куда вы собрались? Джек вздохнул.
– Ты наконец проснулся.
Хэмиш потянулся, и стул под ним жалобно заскрипел. Он почесал под мышкой, не спуская с Джека недоброго взгляда.
– Вы не ответили мне. Куда вы идете?
– А это не твое дело.
Хэмиш скрестил руки и ухмыльнулся:
– Куда вы идете – это мое дело.
– Тебя об этом попросила хозяйка?
– Нет. Мастер Грегор считает, что вы можете причинить неприятности хозяйке.
Джек почувствовал, что закипает от гнева.
– Я ухожу, – сказал он, натягивая перчатки. – И это все, что тебе нужно знать.
Хэмиш поднялся на ноги.
– Ну что ж, идите. А я выйду после вас.
Он проинформирует братьев Фионы. Они появятся и испортят вечер.
– Будь прокляты эти Маклейны! – в сердцах воскликнул Джек. – Все до одного.
Надев шляпу, он вышел из дома.
Войдя в дом герцога Девоншира, Лусинда Федерингтон задержалась перед большим зеркалом в позолоченной раме. Хотя огромная ваза с цветами немного загораживала зеркало, она увидела достаточно, чтобы понять: выглядит она превосходно. Белокурые с янтарным отливом волосы оттеняли ее лицо и полные губы. Брови были подсурмлены – не очень сильно, но вполне достаточно, чтобы глаза казались более яркими и выразительными.
Лусинда знала, что она красива, хорошо обеспечена и нарасхват в качестве гостьи и любовницы. Однако при всем этом она чувствовала себя в положении человека, который хочет чего-то такого, что находится вне пределов его досягаемости.
Она решительно сжала губы. Еще недавно она могла похвастаться, что ни один мужчина не устоит перед ней. И она имела больше, чем было бы справедливо, больше, чем кто-либо об этом знал.
Мужчины глупы. Они все хотят верить, что отличаются от других, что они особенные, но наделе таковыми были очень немногие из них. Сказать «я люблю» слишком просто.
Только раз в жизни Лусинда поверила словам, которые она произнесла. Только раз она почувствовала некое волнение и чувства, отличные от ощущения победы.
Это буквально сводило ее с ума.
В течение месяцев ее влечение трансформировалось и возрастало, пока она в конечном итоге не обнаружила, что не в состоянии спать по ночам и не может заставить себя не думать о нем.
А затем он без малейших признаков раскаяния вычеркнул ее из своей жизни. И сделал это в присутствии Алана Кемпбелла. Уже сегодня несколько человек делали ей всевозможные хитрые намеки. Она, красавица Лусинда Федерингтон, стала посмешищем всего Лондона.
В груди ее заклокотал гнев, отраженные в зеркале глаза недобро блеснули. Она приспустила локон на одну бровь, стараясь скрыть, что у нее от ярости дрожит рука. Она никогда не сдастся. Никогда! Она видела жену Джека – эдакую пухлую мышку. Он не мог полюбить такую серость. Нет, тут что-то другое. Должна быть какая-то причина, почему он никогда не упоминал об этой женщине раньше, а затем вдруг женился на ней.
Лусинда преисполнилась решимости раскрыть секрет, в чем бы он ни заключался. А раскрыв его, она…
– Красива!
Низкий голос произнес это с шотландским акцентом. Дыхание у Лусинды участилось, однако это был не Джек. Это был все тот же ненавистный Алан Кемпбелл. Черные волосы спускались ему на бровь, под горлом был повязан замысловатый галстук. Жаль, что она не питает чувств к Кемпбеллу. Этот брюнет идеально оттенял бы красоту ее белокурых волос. К сожалению, он не представлял для нее большого интереса – не в пример Джеку Кинкейду.
– Кемпбелл, я не знала, что вы будете здесь.
Он улыбнулся, и она вынуждена была признать, что он определенно красив. Жаль, что не обладает богатством. Иначе можно было бы с ним пофлиртовать.
Он прижался бедром к узкому мраморному столику, оказавшись неприятно близко от нее.
– Удивились, увидев меня?
Лусинда пожала плечами:
– Немножко.
Его улыбка превратилась в оскал.
– Вы не считали, что я заслужил приглашение на раут знати?
Она пригладила платье, с удовлетворением заметив, что его взор упал на округлость ее белоснежных грудей над декольте.
– Герцог Девоншир не скрывает своих симпатий и антипатий. Вам он явно не симпатизирует.
– Девоншир огорчен земельной сделкой, которая принесла ему ущерб. Он обвиняет меня в том, что я получил от этого выгоду.
– А вы действительно получили?
– Во всяком случае, это невозможно доказать в суде.
– В таком случае я вдвойне удивлена тем, что вижу вас в списке приглашенных гостей. Или вас нет?
Он засмеялся, хотя в его взгляде зажглись искорки гнева и вожделения.
– Я есть в списке. Очаровательная герцогиня и я играли на прошлой неделе в карты у Мейфилдов. Она была настолько растрогана, что пригласила меня.
– Нуда, она проиграла, и вы принудили ее пригласить. Говорят, у нее изрядные карточные долги.
– Да. Я слышал, что герцог собирается что-то предпринять, чтобы избежать конфуза.
– Как это ужасно! – проговорила Лусинда. Она посмотрела на Кемпбелла из-под ресниц. Хотя его манеры были безупречны, что-то в нем все же ее раздражало.
Тем не менее она не смогла удержаться от того, что представила отражения себя и его в зеркалах, окружающих ее постель. Его смуглая кожа отлично оттеняла бы удивительную белизну ее тела, ее белокурые волосы идеально гармонировали бы с его черными волосами. Они были бы красивой парой. Жаль только, что бедной.
Лусинда достаточно времени прожила в бедности. Она хотела денег. Хотела жизни праздной и богатой. Кемпбелл мог бы стать временным развлечением, и только.
Кемпбелл сделал шаг вперед, и его взор остановился на ее губах, а грудь почти коснулась ее груди.
– Вы не должны смотреть на мужчину таким взглядом. Это порождает у него мысли, что вы имеете в виду нечто… опасное. – Он скривил губы, глаза его холодно блеснули. – А тогда… ну, вы знаете, что тогда.
Лусинда вскинула подбородок:
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Разве? – Кемпбелл захватил выбившийся локон и пропустил его через пальцы, до нее долетел слабый аромат одеколона. – Мы – создания, стремящиеся к комфорту. Мы получаем удовольствие от чувственности. – Он находился настолько близко от нее, что Лусинда отчетливо видела его черные бархатистые глаза.
Ей следовало бы отодвинуться, он позволял себе вольности, которые разрешались немногим. Однако она еще не оправилась от оплеухи, которую нанес ее самолюбию Джек, и восхищение Кемпбелла проливало бальзам на ее душу.
