— Да, — сказал адвокат, — бежать надо срочно. Отстрельщика доставили сегодня ночью в публичный дом. Я не думаю, что он хотел убить эту девушку. У тебя прошел шок? Мне надо уехать на полчаса. Я прикажу никому не открывать дверь, но на всякий случай… У меня в ночном столике в спальне лежит револьвер. Попробуй поспать эти полчаса.
Адвокат Дэвид Капа поехал на такси в сомнительный квартал, поднялся по темной лестнице на второй этаж убогой квартирки над хлебопекарней. Он не успел постучать, как горбун открыл дверь. Вероятно, прислушивался к шагам на лестнице. И адвокат окунулся в золотое свечение Далилы, сразу ослабев.
Есть разговор, — сказал он, не в силах отвести глаз от лица женщины.
Отстрельщик приехал в аэропорт и позвонил из автомата Хамиду. Он хотел говорить только с секретарем Феди.
— Не теряй время, — настырно сказал Хамид. — Получилось или так звонишь, отметиться?
— Я все сделал, только одна неувязочка вышла. Было темно, я очень спешил, и шесть частей не получилось. Так что, если есть время, съезди к особнячку Паши Закидонского и отсоедини руки и ноги. Умеешь?
— Я с тобой, шестерка, препираться не собираюсь и отбросами, как ты, не занимаюсь. Ты ее убил?
— По крайней мере, голову я отрезал.
Наступило молчание. Отстрельщик слышал шумное дыхание Хамида, потом стук трубки. Через несколько секунд трубку взял Никитка.
— Ты отрезал ей голову, — не спрашивал, а грустно констатировал секретарь, — и она тебя не покалечила?
— Слушай, секретарь, я сижу в аэропорту возле камер хранения. У меня с собой несколько монет мелких, и все. Пришлешь человека с моими документами и деньгами. Подбери небольшую дорожную сумку, положи туда бритву, пару рубашек, любых, лучше в размер, носки, еще кое-какую мелочевку, журнальчики, свитер, шарф, можно кинуть упаковку презервативов. Короче, мужик оттянулся пару недель на отдыхе и летит домой, понял? Человек должен подойти к ящику номер тридцать семь, подергать дверцу. Пока она закрыта, там чьи-то вещи. Если так и будет закрыта, пусть постоит и почешет себя за ухом, я подойду к нему, если открыта — пусть поставит туда сумку и быстро уходит. И не шути со мной, секретарь. Я свою работу сделал. Ты обещал мне жизнь. Если у этого человека хоть слегка оттопырится пиджак или брючина внизу у носка, я тебя найду, секретарь. Сегодня же найду. А сегодня у нас кончается через полтора часа.
— Не нервничай, — сказал Никитка. — Все сделаю, как ты сказал. Мы тебя поблагодарим, когда все подробно узнаем. Я найду тебя в Москве.
— У меня грязная одежда, — сказал отстрельщик, — нужна еще куртка.
— Прощай, — сказал Никитка.
— Прощай, секретарь.
Отстрельщик после звонка пошел в туалет и с наслаждением вымыл лицо, шею и даже голову, заливая джинсовку водой. Он причесывал растопыренными пальцами волосы назад, когда заметил на руках небольшие, но глубокие царапины. Отстрельщик застыл, вспоминая, откуда это. Потом потряс головой. «Вспомню потом, сначала — нож». Он крепко обхватил рукоятку и ловил великолепным лезвием отсветы ламп. Вздохнул с сожалением, вошел в кабинку и положил нож на сливной бачок.
В туалет ввалилась большая компания молодежи. Они шумно разошлись по кабинкам, переговариваясь между собой. Когда ушли, отстрельщик вошел в кабинку. Ножа не было. Отстрельщик удовлетворенно кивнул.
Есть ему не хотелось, он начинал есть после убийства обычно только на второй день, а женщину мог захотеть не раньше чем через пять дней. Поэтому отстрельщик ходил от киоска к киоску еще с полчаса, тупо разглядывая журналы и не реагируя на предложения мелких торговцев с лотками на шее.
Через полчаса он сидел у камер хранения и боялся задремать. Ячейка 37 была пустой. Еще через полчаса к ней подошел невзрачный старый турок и поставил туда дорожную сумку. Не закрывая ячейку и не оглядываясь, он быстро ушел, а отстрельщик забрал сумку. В его паспорте лежала записка: «Билет на самолет на шесть десять заказан на твое имя». Денег секретарь выделил достаточно, не поскупился. И куртку положил не новую, а ношеную, как и полагалось. Отстрельщик надел ее и пошел к кассам, кривясь от чужого запаха: бывший владелец куртки курил.
Получив билет, он нашел место поспокойней в зале ожидания, с удовольствием вытянул ноги, поставил сумку на колени и устроился подремать. Он не разрешал себе думать о деле. Нужен был временной отрезок часов в пять-шесть, чтобы успокоились нервы и расслабилось тело. Потом — сожаления и предположения, как можно было бы сделать лучше. Потом.
Адвокат вернулся домой только через три часа. У входа стояли две огромные сумки. Пока адвокат медленно снимал пальто, по лестнице сбежала совершенно незнакомая женщина.
— Шо ж ты мне нервы портишь, а? Ты ж сказав, шо будешь через полчаса, опять по бабам шлялся, старый пень? — визгливо и быстро затараторила она, уставив руки в бока и гордо выпятив ужасающих размеров грудь.
Адвокат застыл, открыв рот. Пока он осматривал, начиная снизу, кроссовки, толстые вязаные рейтузы с начесом, свитер в тон рейтузам и нелепую стеганую дутую безрукавку поверх свитера, китаец стянул с него пальто. Адвокат дошел до лица женщины и вздрогнул, как будто его ударили. Лицо женщины было смуглым и раскрашено самым нелепым образом, глаза подведены так, что казались круглыми и удивленными. Рот намазан яркой лиловой помадой, рисунок — бантиком. Брови подведены нарочито сильно, наклеенные ресницы схлопывались с прилипанием. Но самым примечательным были волосы. У корней они призывно темнели, не сдаваясь никакому обесцвечиванию, к концам — почти сожжены до белого цвета. Такой пуделястой химической завивки адвокат не видел со времен своей молодости.
— Хрустный Олень, — сказала тем временем женщина, — у тебя хозяин сейчас шмякнется, так он удивился. Ну шо, адвокат, как я тебе, а?
— Ева? — Адвокат действительно нащупывал рукой позади себя пуфик.
— Шо-то я тебя не понимаю, я лечу или не лечу? Рассевся тут, давай баксы и вызывай машину! До самолета три часа!
— Минутку, позволь…
— Не, то ты позволь, ты ж мне так и не сказав, куда я эту шмотку должна привезти! — Ева потрясла на себе безрукавку.
— Принеси мне выпить, — попросил адвокат слугу, а когда тот ушел, поманил Еву к себе и взял за руку.
— Девочка, к тебе придут. Тебя найдут, ты ни о чем не беспокойся. Все заберут. На следующий день. Завтра. Будь вечером дома. Я привез тебе документы. Ты Пономарева Катерина из Краснодара, как и просила. Ничего не бойся. Машина ждет тебя на улице, ты великолепна.
— Будем прощаться или досвиданькать-ся? — спросила Ева своим голосом.
— Прощаться, — сказал адвокат, не отпуская ее руку. Он поднес ее к губам, чтобы поцеловать, споткнулся взглядом о нелепо раскрашенные ярким красным лаком короткие ногти. Ева потянула руку на себя, обхватила адвоката за голову и с чмокающим звонким звуком поцеловала в губы.
— Ну, прощавай тогда!
— Давай серьезно попрощаемся, Ева, — попросил адвокат, не отпуская ее, уже повернувшуюся к двери.
— Еще чего! — весело сказала Ева и освободила руку.
Дверь осталась открытой, адвокат слышал, как стукнула автомобильная дверца и завелся мотор. Китаец принес на маленьком серебряном подносе бокал.
— Я не буду пить, — устало сказал адвокат. — Запри дверь и приготовь мне постель. Лягу. До чего же я устал от этой женщины!
— Она не женщина, — неожиданно сказал китаец.
— Вот как? Впрочем, тебе видней. Кто же она?
— Судьба.
Адвокат задумался, уставясь перед собой.
— Она приказала, и я делать ей, как это?.. Клизма.
— Что ты сказал? — Адвокату показалось, что он слышит странный разговор-бред, где-то рядом разговаривают совершенно незнакомые люди.
— Я делать ей клизма.
— Ты делал ей клизму? — Адвокат внимательно осмотрел, словно только что увидел, почтительно застывшего с подносом в руке китайца.
— Если она попадаться, ее вывернут на-переизнанку. Залезут везде. Она хотеть быть в форме. Она говорит, что знает, как работают полицейские на перевозчиков. Как их осматривать, когда они попадаться. Во всех местах.
Адвокат встал, потом опять сел.
— Я пойду все же в спальню, — сказал он решительно и встал.
— Она говорить, что попадет в муху на стене, если станет вон там. — Китаец шел за адвокатом по лестнице шаг в шаг. — Я не верить, тогда она спорить, если она попадать в муху, я — делать ей клизму. — Китаец остановился на минуту, потому что адвокат внимательно разглядывал аккуратную дырочку на стене у лестницы. — Я говорить, что вы не хотите дырочку, она говорить — это память. Тогда я говорить, что у меня не бывает мухи, она говорить, что надо рисовать. Я рисовать муху, она в нее попадать вот оттуда и туда. — Китаец показал рукой.
— Замолчи! — закричал жалобно адвокат уже у двери своей спальни. — Ты только послушай, это же бред, бред!
