Легендарного бабника, который так волновал сердце деятельной домработницы, звали Антон. Оказался он совсем молодым – на вид не больше тридцати, сероглазым, в неприметном темном костюме, с небрежной щетиной на подбородке, которая, однако, имела рыжеватый солнечный отлив и потому придавала его облику не искусственную самцовость, а очаровательный пофигизм.
Настя, когда его увидела, даже удивилась. Почему-то она ожидала, что у Анюты более грубый вкус на мужчин, что ей нравятся тестостероновые обладатели литых бицепсов и квадратных подбородков. А этот – такой интеллигентный романтик, с рассеянной улыбкой, да еще и в очках.
Увидела она его, когда принесла в гостиную блюдо с уткой под апельсиновым желе. Он обернулся – не на звук ее шагов, а на будоражащий аппетит пряный аромат утки, – и взгляды их встретились. Настя смутилась – Антона это явно развеселило.
Что-то такое было в его взгляде, чему она никак не могла подобрать определение. Как будто бы солнечный зайчик вырвался из его насмешливых глаз и станцевал лихую ламбаду на ее лице.
За столом находилась и его жена – болезненно бледная брюнетка, чьи восковые руки аскетично покоились на коленях, а тарелка была девственно чиста (Настя всегда с подозрением относилась к женщинам, которые опускаются до строгих диет). В ее ушах качнулись старомодные агатовые серьги, и равнодушный, какой-то рыбий взгляд апатично скользнул по раскрасневшемуся Настиному лицу.
«Надо же, насколько они не подходят друг другу, – подумала девушка. – И она явно старше его… Намного старше! Интересно, что может связывать таких людей?»
На кухне ее ждала взволнованная Анюта.
– Ну как он тебе? Ну как?
– Понравился, – сдержанно ответила Настя. – По твоим рассказам представляла его немного другим.
– Ну я тебе говорила! Говорила же! – Анюта сорвалась со стула и исполнила что-то вроде брачного танца племени мумбу-юбму: покручивая вертким задком и размахивая руками, на полусогнутых прошлась по кухне.
Той ночью к Анюте пришел любовник. Какой-то не то Ахмед, не то Ашот. Высокий, нахальный, с просверкивающим в нагловатой улыбке золотым зубом. Так посмотрел на Настю, столкнувшись с ней в дверях, что той стало не по себе. Непонятно, откуда Анюта его вообще взяла. Наверное, тоже в Интернете познакомилась.
– Зато у него огромный, – невозмутимо сообщила Анюта. – А мне так хочется любви.
– А ты откуда знаешь? – рассмеялась Настя. – Про его габариты?
– Он сам сказал, – в очередной раз удивила ее домработница. – Только ты это… Ольге Константиновне не говори. Она меня убьет, если узнает, что я сюда мужиков вожу. Я его через садовую калитку впустила.
– А вдруг он серийный убийца или какой-нибудь аферист?
– Да какой он аферист, – легкомысленно махнула рукой она. – Обычный мужик, одинокий.
Той ночью Настя долго не могла уснуть – непроизвольно вслушивалась в гортанные хриплые звуки за стеной. Анютина любовь звучала мощным духовым оркестром. Вибрирующе рычал и басовито постанывал контрабас, сладко рыдала скрипка, веселой свирелью вклинивался в джазовую импровизацию хрустальный хохоток.
Настя думала о любви.
Вернее, о сексе.
Не так, как раньше, – запустив руку под одеяло, оглаживая изголодавшееся по твердой руке тело, закусывая губу и представляя, как здорово было бы хоть на пару мимолетных минут переселиться в тело бразильской модели Жизель, да желательно в тот момент, когда загорелый Лео в поте лица трудится над ее оргазмом!
Нет, она думала о том, что вот странно: одна-единственная ночь, подробности которой запомнились ей смутно, перечеркнула все ее влечение. Как будто бы той ночью были израсходованы ресурсы сексуального желания Насти Прялкиной. Как будто бы больше никогда в жизни она не может захотеть мужчину.
И почему-то совершенно не к месту ей вспомнился сегодняшний Антон. То, как посмотрел он на нее поверх тарелки с десертными канапе и как принял из ее рук тяжелое блюдо.
Бред какой-то.
И вот, когда слетела вся эта праздничная шелуха случайного вечера, который для него был одним из будничных, ничем не примечательных вечеров, а для молодых обитательниц особняка – почти свиданием, Антон явился снова.
Под самым надуманным из возможных предлогов.
Он принес сумку. Новую. Louis Vuitton. Красную, лаковую, в форме трапеции, с тиснеными логотипами. Его жене, Светлане, привезли из главного вьюттоновского бутика в Париже. Стоит на триста евро дешевле, чем в Москве. Не хотят ли Ольга Константиновна с Оксаной приобрести. Выгодная, получается, покупка.
И так он неловко топтался с этой сумкой… А роль продавца подходила ему, как дурно скроенный пиджак. И, скорее всего, никакой сумки ему из Парижа не привозили, он купил ее в Столешниковом, с неприличной переплатой. Специально, чтобы был повод.
Настя почему-то сразу поняла, что на самом деле Антон пришел к ней.
С другой стороны, она могла ошибаться, ведь Анюта, громогласная, вульгарная, нарядная, тоже все сразу поняла – и по ее логике выходило, что Антон пришел к ней одной, к Анюте в бежевых с люрексом чулках.
Ольги Константиновны дома не было. В отсутствие матери Оксана вела себя как путана южнобутовского розлива, которая переборщила с «Балтикой № 9». Излучала сексуальность, так сказать, но на уровне примы районного ДК. Надувала губки, выпячивала в сторону гостя обрисовывающийся под домашней футболкой поролоновый лифчик, грела мужчину в фокусе коровьего приглашающего взгляда. Покачивала ногой, носком туфли задевая его лодыжку.
Странная.
Когда, наговорившись с Оксаной о карибской коллекции Готье, Антон заглянул на кухню и, с улыбкой глядя Насте в глаза, попросил ее фирменного какао, домработница тоже прибежала и мгновенно нарушила хрустальную идиллию.
– А я ведь тоже умею какао варить, – заулыбалась она. – По рецепту ацтеков, с красным перцем.
Настя только диву давалась: откуда было ушлой Анюте знать старинные ацтекские рецепты? Не иначе как в немом восхищении образом Джонни Деппа она посмотрела фильм «Шоколад».
Вот в такой странной ситуации оказалась Настя Прялкина.
Классическая комедия положений – чопорная госпожа, смазливая служанка и она, холодноватый сторонний наблюдатель, в сердце которого зачем-то распустился крошечный цветок. Был ли этот северный цветок сексуальным влечением? Вряд ли, с некоторых пор Настя считала себя фригидной. Было ли это влюбленностью? Тоже нет. Она, конечно, наивна и неопытна, но не до такой же степени идиотка, чтобы влюбиться с первого взгляда непонятно в кого. Так, смутная тоска, волнительное ожидание и надежда непонятно на что, но совершенно точно на нечто волшебное, не вписывающееся ни в этот серый город, ни в этот предсказуемый мир.
