отстраненная, такая… изысканная. Себе на уме.
Она не могла охарактеризовать Наталью лучше, ведь толком не знала, что она за человек.
– Не представляю, – продолжила она, – почему она так сбежала. Зачем ей это?
Участковый пожал плечами, мало заинтересовавшись личностью пропавшей.
– Да кто их разберет, этих москвичей, – пробормотал он. – За туристами не уследишь: сегодня они здесь, завтра уже едут домой. Мое дело – местные.
Рина поежилась, услышав его слова, и подняла голову, взглянув на Крайста, но тот лишь поджал губы, ничего не сказав. Ей стало жутко от того, что при хотя бы небольшой вероятности того, что Наталья действительно попала в беду, у нее не было бы даже надежды на помощь. Она просто автоматически попала в разряд «непостоянных туристов», неинтересных переменчивых элементов. Сегодня здесь, завтра там…
Сердце защемило оттого, что однажды Рина оказалась на ее месте. Ее не было неделю, и никто не помог: ни полиция, ни родители – одна, без помощи и надежды. И только высшие силы подарили ей амнезию, хоть как-то поддержав в этом сплошном ужасе. Рина сама вышла из леса, в котором ее бросили умирать, и смогла остановить на трассе машину, трясясь, как лист на ветру, от страха и посинев от холода. Но, как оказалось, из этого леса нет выхода, и она до сих пор в нем одна.
Рина вдруг ясно вспомнила это ощущение и содрогнулась, представив, что точно такое же могла переживать и Наталья. Нет абсолютно никаких гарантий, что она действительно уехала, а, как выяснилось, искать ее никто не собирался. Не потому ли так и не нашли Веронику Лесовую? Никто даже не знает, точно ли она умерла, поскольку, кроме крови и погрома, в домике ничего не обнаружили. А если и не искали? Самому Лесовому это могло быть только на руку: меньше шума, никаких улик на него самого, деньги и дружба с местной полицией. Ничто не мешало ему жить дальше, завлекать в свои сети новую любовницу и безнаказанно делать с ней все, что вздумается. Она ведь говорила тогда что-то про старые грабли, наверняка напомнила ему о случае с женой. И что он мог с ней сделать?
Накручивая себя все больше и больше, Рина уже не могла остановиться. Она ощутила острую потребность покурить, и уже ничто не могло отвлечь ее от этого. Участковый молчал, а она не хотела больше разговаривать и поэтому просто сказала:
– Я правда мало знаю. Я пойду.
Не услышав возражений, она встала, только теперь заметив, как ладонь Крайста соскользнула с ее плеча, быстро покинула гостиную и под удивленным взглядом Данила выскочила на улицу.
Она не боялась простыть, стоя на террасе без верхней одежды, но морозный ветер забирался под рубашку, и кожа быстро покрылась мурашками – то ли от холода, то ли от безрадостных мыслей, что роились в голове. Внутренне она даже хотела замерзнуть, как тогда, в лесу, перестать чувствовать пальцы и нос, чтобы вспомнить, каково это, и никогда не забывать.
Никто не заслуживает такого. Ни она, ни Наталья, ни даже мерзкая Елизавета или любая другая женщина.
Ей пришлось несколько раз безуспешно чиркнуть зажигалкой, прежде чем огонек зажегся и сигарета начала тлеть, отравляя легкие. Рина затягивалась сильнее, чем обычно, стараясь почувствовать боль, чтобы заглушить то, что роилось у нее внутри, – отчаяние и зарождающуюся панику.
Никто не станет искать Наталью. Неважно, что с ней случилось, – никто даже не попытается. И эта мысль вызывала в душе такую неизбывную тоску, что Рина покрепче обхватила себя руками, стараясь успокоиться. Все приемы, которым она научилась у психологов, внезапно забылись, оставляя ее наедине с оголенными чувствами. Если бы кто-то в этот момент дотронулся до нее, мог бы получить разряд электричества и отлететь в сторону – так ей казалось.
В несколько глубоких затяжек она прикончила первую сигарету и тут же достала вторую. Алкоголя больше не было, и появилась обида – на себя, что не позаботилась о необходимом количестве, на Антона за то, что все выпил, на администрацию за то, что лишили постояльцев доступа к спиртному.
На глазах выступили слезы, Рина резким движением стерла их с лица, но тут же набухли новые. Подживающий лоб запульсировал, будто снова превращаясь в больной синяк. Желание выпить стало нестерпимым.
Бросив окурок на землю, Рина резко развернулась и, растирая замерзшие ребра, вернулась в отель. У нее появилась отчаянная идея насчет того, у кого могло найтись хоть сто грамм алкоголя, пусть даже не крепкого – любого. Она поднялась на второй этаж и прошла в левое крыло, туда, куда раньше предпочитала не соваться.
Дверь открылась почти сразу, и Рина встретилась с глазами хозяйки номера, презрительно смотрящей на нее сверху вниз.
– И почему я предполагала, что ты припрешься? – растягивая слова, спросила Елизавета.
Рина лишь пожала плечами и сделала над собой огромное усилие, чтобы не отвести взгляд.
– Мне кажется, у тебя есть алкоголь, – бесцветно сказала она.
Елизавета фыркнула, скривившись.
– И что теперь?
Рина вздохнула, собираясь с силами, чтобы произнести это вслух.
– Можешь поделиться? Я отдам, как смогу.
– Ты что, охренела совсем? – Казалось, Елизавета ничуть не удивлена, но все равно говорит то, что ей положено. – Тебя там плетьми секли? Или ты просто окончательно поехала на фоне своих вселенских страданий?
Рина заплакала бы, если б смогла, но перед Елизаветой все слезы, что рвались наружу, будто высохли. Сама как пустыня, та превращала в пустыню все вокруг, даже чужую боль. Вместо слез на лице появилась покорная усталая улыбка.
– Лиза, я сейчас сдохну, – выдохнула Рина, задрожав всем телом.
Или слова подействовали, или женщина просто испугалась возможной реакции своей нежданной гостьи, но она молча развернулась и ушла в комнату, оставив дверь открытой.
Через проем Рина смогла разглядеть убранство Лизиного стандарта, мало чем отличавшегося от ее собственного, разве что все внутри располагалось зеркально. Вещи разбросаны по комнате в беспорядке, но не таком, как у Рины, когда повсюду мусор и вонь от табака, а таком… женском, когда цветное нижнее белье разложено по кровати, позволяя сделать выбор, а обувь и вещи рассованы по углам, все вытащенные из чемоданов, потому что могут в любой момент пригодиться.
Рина видела, как Елизавета «нырнула» в сумку, извлекая оттуда бутылку красного вина. На секунду задержалась, рассматривая этикетку. Вздохнула, наверное, смирившись с предстоящей потерей. Скорее всего, думала Рина, она берегла напиток для особенного интимного случая, иначе было непонятно, для чего до сих пор его хранила. Ей вообще было странно, что люди хранят спиртное, а не выпивают сразу.
Елизавета вернулась к двери и протянула бутылку Рине.
– Не думай, что я прониклась к тебе чувствами, понятно? – Она брезгливо отдернула руку, когда Рина случайно коснулась ее пальцев, беря бутылку. – Может, хоть теперь Крайст увидит, какая ты безнадежная и как относишься к себе и всем нам.
Рина беспомощно подняла на нее глаза и встретилась с неприязненным, горящим решимостью взглядом.
– Ты же все время лжешь, что хочешь выздороветь, – Елизавета сощурилась. – А на самом деле ты та еще алкоголичка.
Ее слова резали, словно росчерки бритвы. Рина никогда не сталкивалась с такой открытой агрессией в свой адрес и теперь была в шоке от того, что Елизавета себе позволяет.
– Что ты несешь? – неуверенно произнесла она. – Я очень хочу бросить пить и забыть прошлое. Ты ни хрена обо мне не знаешь.
Елизавета усмехнулась и закатила глаза.
– Именно поэтому ты пришла ко мне за вином? Я не достойна знать о проблемах нашей алкопринцессы, но, если что-то случилось, обязана помочь? Прежде чем проходить реабилитацию, дорогуша, надо сначала разобраться с основной бедой. А так ты только чужое место занимаешь.
Она скрестила руки на груди, заставляя Рину чувствовать себя неловко и виновато.
Рина опустила взгляд, не находя слов, чтобы как-то оправдать себя. Ей стало неважно, как это выглядит. Все, о чем она теперь могла думать, это бутылка вина и собственный номер, в котором можно закрыться ото всех и забыться, потеряться, как Наталья или Вероника Лесовая.
– Я верну вино или деньги, – бросила она.
– Разберись уже в себе, – сказала вслед Елизавета и хлопнула дверью.
Наконец Рина могла заплакать. Она ввалилась в свой
