— Лень, но что взять с покойника? У них у всех на полшестого. Какой кайф имела Верка? — спросил Юрий Гаврилович.
— Сам удивлялся, сам сдирал с мертвецов. Черт знает! Может, они под ней оживали на время? Но точно говорю, всех пользовала. Уж и ругал ее, и грозил, говорил, что сдохнет от трупного яда, ничего не боялась стервозная, только борзей становилась лярва. Уже и не знаю, как остудить и чем. Ни живыми, ни мертвыми не испугать гадюку. Я помню, как первый раз искали ее вдвоем со сторожем. Весь морг обшарили, всех покойников обшмонали на лавках. Под лавками проверили. Даже в ледник заглянули. Нигде нет. Сторож крестится со страху и говорит: «А может, девку покойники сожрали ночью?» Тут я не выдержал и ругнулся, мол, они от своих живых блядей на тот свет свалили. Зачем им эта мокрощелка сдалась?
Петрович сморщился и продолжил:
— А тут за одним приехала родня. Хоронить решили. Ну, мы к гробу. Покойный с вечера был готов. Весь наряженный, в цветах. Здесь же глянули, а на подушке две головы. И сам мужик боком лежит в гробине. Одна рука у Верки на жопе застряла. Штаны с рубахой расстегнуты, у девки юбка на плечах. И спят оба… Жена того покойника как увидела, глаза по тазику, рот на пупке. Силится что-то сказать, а не может. Все слова приличные забыла. И давай мертвого по морде бить. Отборным матом кроет. Верка от того проснулась, давай линять от дружка. Жена того покойника как увидела, что девка ожила, со страху на пол упала без сознания. Верку я домой прогнал. Баба очнулась и не поймет, привиделось ей иль впрямь покойники в морге шабаш правят. Ну, к тому времени их мертвец лежал один, готовый в последний путь. Осмотрела его со всех сторон, ни к чему не смогла придраться и спрашивает: «А вы не видели молодую девку, что с моим мужем в гробу лежала?» Я ее кое-как успокоил — она хотела мужа оставить в морге и не хоронить… Но узнай она правду, мне от нее досталось бы хуже, чем покойнику. Все жалела, что не увидела, куда делась блядешка.
— Если б прижучила, отправила б Верку на тот свет следом за мужем! — смеялся главврач.
— Тебе смешно, а мне перед сторожем до сих пор стыдно, — отвернулся патологоанатом.
— Он же не видел. Только ты и баба!
— Да я не о том случае. О нем забыли через день. Все улеглось. Ну, наподдал я Верке дома, чтоб не позорила мертвых и не лезла в гробы, не конфузила покойных и живых вместе с ними. Она вроде поняла, и через день велел ей снова прийти на работу. Как назло, трупы целыми днями везли. Мы вдвоем со сторожем еле успевали. Но уже мыть и готовить к погребению не управлялись. И вот Верка пришла. Как всегда, она обмывала, одевала мертвых, но положить в гроб могла лишь вместе со сторожем. Потом уж оформляла цветами. И старик ждал, когда его помощь снова понадобится. Эту услугу родственники покойников оплачивали отдельно, и я в те дела не лез и никогда не интересовался, сколько заплатили. Я вскрывал, устанавливал причину смерти, писал заключение в журнале, заполнял справки, зашивал трупы и уходил домой. Все остальное делалось без моего участия. Этот распорядок был установлен давно, и его никто не нарушал. К какому времени управлялись они справиться, я тоже не спрашивал.
В тот день они управились быстро. Всего троих нужно было обиходить, и сторож пошел за бутылкой в ближайший магазин, а Верка взялась украшать цветами последнего. Я не запрещал им выпить в конце дня. Понимал, работа адская. Но сам с ними никогда не садился. Вот и тут: сижу спиной к ним, заполняю справки о смерти для родственников, в разговоры за спиной не вслушиваюсь, некогда. Да и зачем мне? О чем могут говорить дед и зеленая соплячка? К тому ж говорили тихо. Вовсе успокоился. Не приметил, куда они делись. Их не стало. Я подумал, что разошлись по домам, закрыл морг и пошел домой. А часов в десять звонит сестренка и спрашивает про Верку, мол, чего так долго не приходит домой с работы. Я обалдел! Последнего мертвеца она при мне нарядила. Что ей в морге делать до такого времени? И вспомнил, что я закрыл, даже не глянув, не окликнув их. Ну, уговорил, успокоил, а на душе гадко. Тут через полчаса жена сторожа звонит, чего дед на ужин не приходит. Ну, тут и вовсе понял, что натворил. Вернулся в морг — никого, вокруг тихо. Я позвал деда, потом Верку, никто не отозвался. Пошел проверить все помещения. На лавках пусто. Под ними никого. В леднике тихо. Мне жутко стало — куда делись люди, мои работники? Ну, стукнуло в голову глянуть в подсобку, где хранилась одежда, в которой хоронили покойных. Дернул дверь, она изнутри закрыта. Посильнее рванул. Открылась, сорвал крючок. Глядь, а эти двое прямо на полу лежат. Оба вразнос пьяные и ниже пояса голые. Мой дед еле дышит. Весь лиловый, глаза закатились, помирает. Воздуха ему не хватает. Укатала его Верка до седьмого пота. Нет бы отдохнул, он стакан водки выжрал. Его и разобрало, подвело давление, да так, что встать не мог. А эта дрянь лежит, голью бесстыжей светит. Деда в груди зажала и ноги на него забросила. От самой как из забегаловки прет. Слюни удовольствия аж по шее текут.
Меня такое зло разобрало. Ухватил веревку, на которых гробы в могилу опускают, да так врезал ей с размаху, что волком взвыла. Не успела понять и опомниться, еще добавил. Вмиг проснулась и протрезвела, хотела убежать, но не тут-то было. Сбил с ног и вламывал дочерна. Не слушал вопли. Потом сторожа поднял, окатил холодной водой. А когда в себя пришел, выругал. Да так, что взмолился, слово дал на Верку не смотреть. Но я на другой день нашу уборщицу привел. Отозвал из отпуска, оборвал отдых. Хорошо, что она никуда не уехала. Верку из морга под зад коленом выкинул.
— Значит, нынче их некому осквернять? — усмехнулся Бронников и спросил: — Ну что ж теперь с ней делать? Она уже приметила мужиков напротив. И если доберется туда, это будет цирк!
— Юр! Все понимаю, но она больная. У нее сдвиг. Когда и как это случилось, не знаю. Она не понимает родства. Ведь Толика возненавидела за то, что тот ничего с ней не утворил. Но ведь пацан умный — он если б мог, и то не полез бы на сестру. А она не понимает. По ее убеждению, если у мужика все на месте, он должен пользоваться этим всякую минуту.
— Ну, к отцу и к тебе не лезет! Ко мне не приставала, — не согласился Юрий Гаврилович.
— Мы с отцом ее колотим, потому нас она ненавидит люто и боится. А насчет тебя — не спеши и не зарекайся!
— Чур меня! Чур! Только не такое! — вздрогнул Бронников.
— Она непредсказуема, чем и опасна! Лжива! Я испытал с ней столько бед, что, случись с ней плохое, на жалость сил и тепла уже не осталось. Сколько раз я отнимал Верку у толпы разъяренных матерей и жен, когда девку собирались разнести в клочья. Конечно, не без причины. Может, и зря спасал. Верил, что сумею переломить. Но ни хрена не получается, кроме позора, стыда и сожалений. На кого мы тратим силы и здоровье? — Устало опустились плечи человека. Он глянул в окно и ахнул. Громко заматерившись, указал на водосточную трубу на мужском корпусе. По ней с кошачьей легкостью подкрадывалась к окну Верка. — Сука! — бросился к двери, дрожа от ярости.
— Ленька! Стой! Она не влезет! Решетки приварены. Все бесполезно. Иди, посмотрим, что будет дальше? — позвал главврач.
Сидоров вернулся к окну. Он вцепился в подоконник так, что пальцы рук побелели.
Верка медленно карабкалась вверх. Из окон корпуса за ней следили больные. Первым не выдержал Петухов. Позвав двоих санитаров, сам тоже побежал к водосточной трубе, прихватив пару одеял. Девчонка уже ползла по выступу, цепляясь за решетку окна. Но та не поддалась. Верка дергала ее со всех сторон. Изнутри девку подбадривали больные мужики.
— Вера, вернись! — услышала она крик снизу. Увидела Петухова, сморщилась, скорчила свиное рыло и осторожно поползла к другому окну.
Бронников не выдержал и бегом бросился из кабинета на помощь Петухову. Следом за ним выскочил Леонид Петрович.
— Верунька! Прыгай! Поймаем! — держали наготове одеяла санитары.
— Вера! Вернись! Зачем тебе они? — звал Иван, но девка даже не смотрела вниз и настырно лезла к окну. Вот она снова вцепилась в решетку, встала в полный рост, дернула решетку на себя, та даже не дрогнула.
— Твою мать! — злилась она и ударила кулаком по решетке.
Из окна на нее глазели мужики. Они пригибались к самому подоконнику, чтоб разглядеть бабу снизу, что-то кричали. Изо всех окон обоих корпусов следили люди за Веркой. Та еле стояла на чуть приметном выступе, крепко держалась за решетку, понимая, что обратно вернуться не сможет. Не хватит сил и смелости. Она уже проверила — решетки были приварены к прочным штырям, вбитым в стену намертво. Их ни за что не снять. Никаких сил не хватит, сколько ни дергай.
— А как быть? Выбить стекло? — Девка с надеждой всматривалась в лица мужиков, прилипших к окну.
Их много. Молодые и старые, они смотрят на нее, сгорая от взбунтовавшейся плоти. Но бить стекло не собираются. Знают, что через решетку не смогут протащить девку в палату.
