громче.
– Какая тишина, – заметила я, и учитель кивнул.
– Как тихо, – молвил через какое-то время мужчина, и теперь настала уже моя очередь утвердительно кивнуть.
На столе лежали комки фольги от сырных треугольников. Я собрала их и скатала в шарик. Вдруг вспомнилось, как я в детстве сделала довольно большой шар из фольги от конфет. Тогда я тщательно расправляла кусочки фольги и добавляла к шару слой за слоем. Попадавшиеся временами золотистые фантики я откладывала в сторонку. Кажется, потом я складывала их в нижний ящик стола, чтобы сделать звездочку на новогоднюю елку. Правда, к Рождеству золотые фантики все смялись из-за валявшихся в ящике тетрадок и коробочек с глиной для лепки.
– Как тихо, – прозвучало в который уже раз, но теперь мы с учителем произнесли эту нехитрую фразу одновременно.
Учитель поудобнее уселся на подушке. Я тоже немного изменила позу. Я сидела напротив учителя, катая в пальцах шарик из фольги.
Мужчина приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать, но не проронил ни звука. Морщины вокруг открытого рта выдавали его пожилой возраст. Сейчас он казался еще старше, чем тогда, когда жевал моллюсков. Я тихо отвела глаза. Одновременно со мной отвел взгляд и учитель.
За окном непрерывно шумели волны.
– А не пора ли нам отправиться спать? – тихо спросил учитель.
– Пора, – согласилась я. А что еще я могла сказать?..
Поднявшись на ноги, я вышла из номера, закрыла за собой дверь и отправилась к себе. У лампочек в коридоре собралось еще больше мотыльков.
Посреди ночи я вдруг проснулась.
Побаливала голова. Никого, кроме меня самой, в комнате не было. Я попыталась воскресить в памяти то бесформенное ощущение, что возникало рядом с учителем, но ничего не вышло.
Проснувшись, заснуть опять я уже не могла. Наручные часы, лежавшие в изголовье кровати, тикали прямо в ухо. Стоило об этом подумать – и тиканье отдалялось, хотя сами часы я не перекладывала. Странное дело.
Какое-то время я сидела неподвижно. Затем, запустив руку под юкату, коснулась груди. Не мягкая, но и не твердая. Затем я скользнула рукой ниже, погладив живот. Пальцы коснулись мягкой гладкой кожи. Моя рука спустилась еще ниже. Ладонь почувствовала влажное тепло. Я бесцельно потрогала себя там, но никакого удовольствия не получила. Может, стоит каким-то образом заставить учителя сделать это? Может, тогда будет приятнее? Но после некоторых раздумий я поняла, что все-таки нет.
Так я пролежала какое-то время. Я думала, что шум волн убаюкает меня, но сна не было ни в одном глазу. А вдруг учитель сейчас тоже лежит в темноте без сна?..
Стоит раз погрузиться в раздумья – и все, мысли уже не дадут покоя. Мне вдруг почудилось, что учитель зовет меня. Только расслабишься – фантазия может разыграться до неимоверных масштабов. Теперь я буквально не находила себе места. Даже не включая свет, я открыла дверь комнаты и, выйдя в коридор, добралась до туалета в самом его конце. Я подумала, что, если справить нужду, то и разыгравшееся воображение подуспокоится, но не тут-то было…
Ненадолго вернувшись в комнату, я чуть подкрасила губы и тихонько прокралась к номеру учителя. Я решила послушать, что там делает мой спутник, и прислонилась ухом к двери. Как воровка какая-то… Я услышала странный звук, не похожий на дыхание спящего. Прислушалась. Звук время от времени усиливался.
– Учитель, – прошептала я. – Учитель, что с вами? Вы в порядке? Вам плохо? Может, мне лучше войти?
Вдруг дверь открылась. Я зажмурилась от хлынувшего в коридор света.
– Цукико, не стой в дверях, заходи, – призывно махнул рукой учитель.
Я снова подняла веки. Глаза сразу же привыкли к свету. Учитель, судя по всему, что-то писал – по столу были разбросаны листы бумаги.
– Что пишете? – поинтересовалась я, и мужчина, взяв со стола один листок, показал его мне.
На листе было написано:
Чуть розовеет Вареный осьминог.
Глядя, как я серьезно вчитываюсь в эти строки, учитель сказал:
– Никак не могу решить, что делать с последней строчкой. Что писать после «осьминога» – ума не приложу…
Я плюхнулась на подушку на полу. Пока я пыталась сладить с мыслями об учителе, самого его занимал какой-то там осьминог.
– Учитель, – произнесла я низким голосом. Мужчина спокойно поднял голову.
На одном из разбросанных по столу листов бумаги красовался кривой рисунок осьминога. Голову моллюска украшала повязка в горошек.
– Что такое, Цукико?
– Послушайте…
– Да?
– Ну, это…
– Да-да?
– Учитель…
– Да что случилось-то?..
– А может, закончить строчкой «Слышен шум моря»?
Мне никак не удавалось докопаться до сути своих чувств. Да и есть ли вообще эта самая суть в наших с учителем отношениях?.. Этого я тоже не понимала.
– Что у нас тогда получается?
Чуть розовеет Вареный осьминог. Слышен шум моря.
Учитель записывал получившееся стихотворение, то ли не замечая моих трудностей, то ли только притворяясь, что не замечает. Писал он сосредоточенно, читая строки вслух:
Чуть розовеет Вареный осьминог. Слышен шум моря.
– А что, неплохо получилось. Цукико, у тебя хороший вкус.
Я в ответ только невнятно хмыкнула. Незаметно поднеся к губам обрывок бумаги, я стерла помаду. Учитель, что-то бормоча, продолжал заниматься стихотворением.
– А может, поменяем строки местами? Что думаешь, Цукико?
Слышен шум моря. Чуть розовеет Вареный осьминог.
Да какая разница?.. Я приоткрыла вытертые от помады губы и снова ответила бессмысленным набором звуков. Учитель же с довольным видом раз за разом менял и переписывал свои строчки, то покачивая головой, то кивая самому себе.
– Знаешь, было тут одно стихотворение у Басё…
У меня уже не было сил отвечать, поэтому я только и делала, что кивала.
– Есть такое стихотворение:
Закат на море. И утиный крик Отливает белизной.
Продолжая что-то писать, учитель начал читать мне лекцию. Посреди ночи.
– Можно сказать, что наше с тобой произведение опирается на то стихотворение Басё, что я сейчас вспомнил. Интересно, что в нем не соблюдается ритмический рисунок[25]. Но поменять строчки местами нельзя – тогда получится, что «белизна» относится не только к уткам, но и к закату. Так что это стихотворение может существовать только при исходном порядке строк. Понимаешь? Понимаешь ведь, да? Если хочешь, можешь тоже попробовать сочинить свое хайку.
Теперь и мне пришлось сочинять стихи вместе с учителем. И как вообще так вышло?.. Было уже больше двух часов ночи.
На закате дня На лампу сел мотылек – Верно, от грусти.
Такое бездарное стихотворение я написала, старательно считая слоги на пальцах. Нет, правда, почему я вообще этим занимаюсь?..
Я жутко злилась, но все-таки сочиняла стихи. Хайку я
