После сего торжественного вступления, в котором инспектор постарался (правда, не совсем удачно) раскрыть свой литературный талант, следовал следующий пассаж:
«В соответствии с советом лорда Питера Уимзи (инспектор был человеком справедливым, умеющим отдавать должное успехам других, невзирая на противоречивые чувства, терзающие душу полицейского) были взяты отпечатки пальцев у тела (последняя фраза впоследствии стерта и заменена более удачным оборотом речи), после чего получен негатив с отпечатками пальцев трупа. При сравнении сделанных отпечатков с отпечатками, найденными на гаечном ключе, установлена их полная идентичность. В соответствии с инструкцией, и те, и другие отпечатки отправлены в Глазго на экспертизу».
В этом абзаце никак не проявилось все то горькое разочарование, которое постигло инспектора. Ему казалось, что теперь, когда у них появились отпечатки и их «владелец», дело будет закрыто, а он низвергнут в пучину забвения и обречен на зубовный скрежет. Однако Макферсон до последней минуты держался стойко.
— Просто счастье, — обратился он к Уимзи, — что ваша светлость высказали такую идею. Я бы до этого не додумался. Благодаря этим обличающим отпечаткам мы можем снять подозрение со всех шестерых подозреваемых. Просто грандиозная идея, милорд, грандиозная.
Тут инспектор все-таки тяжело вздохнул.
— Не расстраивайтесь, — махнул рукой Уимзи. — это обычное везение. Предлагаю пообедать со мной в «Мюрре Арме».
На этот раз ему не повезло.
На вечеринке в студии Боба Андерсона было многолюдно Добрый нрав Андерсона не позволял человеку, знающему этого живописца, даже допустить мысль о том, что Боб мог ненавидеть Кэмпбелла, как-то ему навредить или быть хоть каким-то образом причастным к тайне гибели своего собрата по кисти. Андерсон облюбовал Керкубри уже давно, приблизительно в те же времена, что и Гоуэн. В городе его очень любили все — не только коллеги-художники, но и местные жители, особенно рыбаки и портовые рабочие. Боб редко выбирался в гости, предпочитая проводить вечера дома, зато с радостью принимал друзей у себя. И все главные новости городка первым делом обсуждались именно в студии Андерсона.
Когда вечером в четверг любопытный нос Уимзи привел его в студию Андерсона, все общество уже было в сборе. Здесь обнаружились мисс Кошран и, конечно, мисс Сэлби, а также Джок Грэхем (в примечательном костюме, состоящем из рыбацкого свитера, связанного из тонкой шерстяной пряжи, подпоясанного багажной веревкой, бриджей дл» верховой езды и морских башмаков на веревочной подошве). Пришли Фергюсон (весьма неожиданно, так как он не имел обыкновения проводить вечера вне дома), начальник порта, доктор, Стрэтчен (его синяк заметно посветлел), миссис Террингтон, которая занималась чеканкой по металле долговязая молчаливая личность по имени Темпл (про него Уимзи знал лишь то, что у него на состязаниях по гольфу в Сент-Эндрюсе был гандикап [30]). И конечно, здесь присутствовали миссис, мисс и молодой мистер Андерсоны. В комнате царили непринужденная атмосфера и стоял страшный шум.
Появление Уимзи было встречено приветственными возгласами:
— А вот и его светлость!
— Вот и он! Заходите скорее!
— Вот человек, который сейчас наконец нам все расскажет!
— Расскажет что? — подозрительно осведомился Уимзи, хотя отлично знал ответ на этот вопрос. — Может быть, вернемся к обсуждению работ Леже[31]?
— К черту Леже! Выкладывайте все о деле бедняги Кэмпбелла! Это просто ужасно! Полиция ходит по домам… Никому не дает ни минуты покоя. Как хорошо, что у меня стопроцентное алиби, иначе я сам бы уже начал чувствовать себя преступником.
— Только не вы, Боб, — сказал Уимзи.
— Откуда вы знаете? Но по удачному стечению обстоятельств в понедельник вечером я как раз обедал у провоста и вернулся домой только к полуночи, а во вторник утром много народу видело, как я прогуливался по Сент-Катберт-стрит. Но скажите нам, Уимзи, вы, который на короткой ноге со всей полицией округа…
— Мне нельзя ничего говорить, — жалобно промямлил Питер, — и вы не должны меня искушать. Это нечестно. Как бы я ни любил вас, Боб, честь дороже. Мало того, предполагается, что это я должен выяснить массу фактов, при этом сам не разглашая никакой информации.
— Все, что нам известно, мы вам расскажем без утайки, — вступила в беседу мисс Сэлби.
— Правда? — обрадовался его светлость. — Тогда скажите, сколько еще сотен людей в графстве, кроме Джока, знали, что Кэмпбелл собирается во вторник в Миннох, а?
— Проще спросить, кто не знал, — усмехнулся доктор. — Он сам и заявил об этом здесь в воскресенье вечером. В тот день бедняга делал подготовительные наброски. В понедельник он намеревался пойти порыбачить в какое-то дивное местечко, о котором никому не собирался рассказывать…
— Я все равно знаю, где это, — вставил Грэхем.
— Молодец! А во вторник он собирался писать в Миннохе с натуры, если, конечно, продержится хорошая погода. Ты же слышала, как он это говорил, Мэри.
— Да, — подтвердила мисс Кошран.
— Я тоже был тогда здесь, — вступил в разговор Фергюсон, — и я отлично это помню. Кажется, я даже сболтнул об этом Фаррену в понедельник утром, потому что у него во вторник намечался пикник у залива Бриггауз и он сказал, что надеется не натолкнуться там на Кэмпбелла.
— Я тоже знал, — сказал Стрэтчен. — Мы с женой видели его в воскресенье, как, кажется, я уже говорил вам, Уимзи.
Питер кивнул.
— Какая нехарактерная разговорчивость для Кэмпбелла, — тем не менее заметил он.
— Ну что вы! — вступился за покойника Боб. — Кэмпбелл был не таким уж плохим парнем, если нормально его воспринимать. У него была несколько агрессивная манера общения, но, мне кажется, это все из-за того, что он всюду чувствовал себя некстати. Он не мог прожить и дня без того, чтобы не затеять с кем-нибудь жуткий спор.
— Кэмпбелл был упрямым человеком, — вставил свое слово начальник порта.
— Да, но тем забавнее он выглядел. Именно поэтому никто не мог воспринимать его всерьез.
— А Гоуэн почему-то воспринял слова Кэмпбелла серьезно, — заметил доктор.
— Ну да, Гоуэн все воспринимает слишком серьезно, и прежде всего самого себя.
— Все равно, — сказала миссис Андерсон, — Кэмпбеллу ие следовало так отзываться о Гоуэне.
— А где сейчас Гоуэн? Кто-то говорил, что он в Лондоне. Кстати, Уимзи, куда подевался Уотерз?
— Не имею ни малейшего представления. Насколько я мог выяснить, подразумевается, что он в Глазго. Фергюсон, вы его там видели?
— Нет. Полиция меня об этом спрашивала. Как я понял, во всем подозревают Уотерза?
— Уотерз был здесь в воскресенье вечером, — отметил доктор, — Но вскоре после появления Кэмпбелла ушел.
— Доктор, вам нет цены, когда дело касается фактов. Но если Уотерз был в Глазго, он просто не смог бы попасть в Миннох.
— Странно то, — сказала мисс Сэлби, — что никто не видел его в Глазго. По идее, он должен был ехать на том же поезде, что и мы. Но его в нем не оказалось, ведь так, мистер Фергюсон?
— Я его не видел. Хотя нельзя сказать, чтобы я специально таращился по сторонам. Вас двоих я сразу приметил — вы сели в поезд в Дамфрисе. Еще раз я столкнулся с вами на вокзале в Глазго, но потом уехал, довольно-таки поспешно. Мне нужно было кое-куда заехать перед тем как отправиться на выставку. Кстати сказать, дело было довольно неприятное. Что-то случилось с двигателем в моей машине. Иначе я мог бы рано утром выехать на автомобиле к поезду, отходящему из Дамфриса в половине восьмого утра, вместо того, чтобы ждать этого дурацкого состава в одиннадцать двадцать две, который останавливается на каждом полустанке.
— Чем путешествовать на этой безнадежной улитке, — заметил Уимзи, — я бы подождал еще немного и поехал на час сорок шесть пополудни.
— То есть на десять сорок шесть утра из Гейтхауса. Я правильно понял?
— Или на одиннадцатичасовом автобусе. Он прибывает в Дамфрис в двенадцать часов двадцать пять минут.
— Нет, — сказал Стрэтчен, — это воскресный автобус. По будням он отходит ровно в десять утра.
— Не будем спорить. В любом случае, я не мог задерживаться, — вернулся к своей одиссее Фергюсон. — В три часа пятнадцать минут после полудня у меня была назначена встреча на выставке, а поезд в час сорок шесть прибывает в Глазго только в три часа тридцать четыре минуты. Пришлось пойти на это мучение. Но самое противное, что тот человек в назначенный час не явился. В отеле я обнаружил записку, в которой было сказано, что он срочно уехал навестить больного родственника.
— Больные родственники должны быть запрещены законом, — изрек Уимзи.
— Да, это было уж слишком, черт побери! Ну что делать? Тогда я взял свой злосчастный двигатель и отнес его в «Спаркс энд Крисп», и он все еще там, пропади все пропадом! Что-то неладное с обмоткой… Насколько я мог понять, они и сами не разобрались, в чем там дело. И это практически в новой машине! Она прошла-то всего тысячу миль! Я предъявил иск по гарантии.
