домашнем декоре, когда слышу знакомый тон Маркуса.
— ШЕЙН, — орет он в трубку. — Что, черт возьми, происходит? Я ни хрена не вижу.
— О, черт. Извини, — я протягиваю руку под стол и хватаю телефон. Смесь адреналина и обезболивающих, пульсирующая в моих венах, значительно облегчает преодоление боли.
Я переворачиваю телефон, давая Маркусу лучший обзор, когда Роман снова тычет своим пистолетом в спину Антонио, делая три быстрых выстрела, ни один из них не смертельный, но их определенно достаточно, чтобы вызвать медленную и мучительную смерть, давая им достаточно времени, чтобы сначала поиграть с ним.
Антонио падает на пол, и я съеживаюсь, наблюдая, как его кровь проливается на пол.
— Черт, бормочу я. — Я сказала ему, чтобы он не проливал кровь. Ты знаешь, какая потребуется чистка, чтобы вывести это пятно?
— Ты издеваешься надо мной, детка. Брызги крови лучшая часть, — говорит Маркус. — Не могла бы ты подойти поближе? Мне нужно увидеть, как жизнь покидает его.
— О, да. Конечно, — сияю я, более чем счастливая протянуть руку помощи там, где это необходимо.
Я ползу по полу и оказываюсь распростертой на плитке, мое лицо всего в нескольких дюймах от лица Антонио, когда я поднимаю камеру, чтобы Маркус увидел.
— Привет, чувак, — говорю я, глядя в потускневшие глаза Антонио. — Тяжелая ночка, да? Держу пари, ты хотел бы быть где угодно, только не здесь.
Антонио плюет в меня, и я съеживаюсь, с отвращением отстраняясь.
— Не плюй, блядь, в мою девушку, чувак, — рычит Маркус в трубку. — Кто знает, какие микробы носила в себе такая маленькая сучка, как ты.
Прежде чем он успевает ответить, Леви хватает Антонио за руку и поворачивает его так, что он смотрит в высокий потолок, демонстративно избегая встречаться с острыми взглядами братьев.
— Мне не нужно напоминать тебе, что случается с мужчинами, которые начинают нести чушь, — говорит Леви, напоминая мне о той ночи, когда мы были в промышленной зоне с Дрейвеном Миллером. В ту ночь у него вырвали язык… и еще кое-что, и что-то подсказывает мне, что Антонио вот-вот присоединится к этому маленькому эксклюзивному клубу.
Леви присаживается на корточки и засовывает руку прямо в рот Антонио, съеживаясь, когда ублюдок кусает его так сильно, что у него идет кровь, но небольшой укус никогда не останавливал Леви. Мне следовало бы знать, я кусала его больше раз, чем могу сосчитать.
Роман наклоняется, хватает Антонио за нижнюю челюсть и отрывает ее, одним легким щелчком ломая кости, позволяя Леви свободно вытащить язык. Затем, без секундного предупреждения, Леви проталкивает короткий кинжал прямо в центр, как будто собирается сделать пирсинг, удерживая его во рту.
— Ты смотришь, Марк?
— Да, чувак, — говорит Маркус, перекрывая ворчание и приглушенные крики Антонио, возбуждение в его голосе свободно разносится по большой гостиной. — Сделай так, чтобы брызги летели. НЕТ, ПОДОЖДИ. Думаешь, ты сможешь выстрелить?
Роман усмехается, отступая назад, чтобы проверить все углы.
— Ни за что на свете. Сначала он получит по своему здоровенному носу, а если он будет стрелять отсюда, то попадет прямо в голову, и тогда игра будет окончена.
Я смотрю на них, разинув рот.
— Что, черт возьми, с вами не так? — Роман и Леви прекращают свои занятия, чтобы посмотреть на меня, прежде чем я закатываю глаза и ухожу с дороги. — Я знаю, что вы, ребята, воспитывались немного… по-другому, но, конечно, у вас есть немного здравого смысла? Если не можете зайти сверху или снизу, заходите сбоку. Тогда не будет мешать ни нос, ни мозг.
И Роман, и Леви переводят свои взгляды на Антонио, прежде чем отойти в сторону и изучить этот совершенно новый ракурс.
— Ну, черт возьми, — говорит Роман с признательностью, прежде чем оглянуться на Леви. — Она правильно подметила. Это может сработать, даже с такой плохой меткостью, как у тебя.
— Заебись, чувак. У меня, блядь, идеальный прицел.
Маркус усмехается и снова обращает свое внимание на меня.
— Что я тебе говорил? Ты будешь идеальной женой мафиози.
— Ты должен прекратить нести эту чушь, — говорю я ему, оглядываясь на Леви и обнаруживая, что он стоит надо мной с пистолетом, направленным в лицо Антонио.
— О, черт. ПОДОЖДИТЕ! Дайте мне сначала уйти с дороги. Вы, ребята, и так уже достаточно поиздевались надо мной. Мне не нужно случайное пулевое ранение в дополнение к моей коллекции шрамов.
Рука Леви дрожит, когда я отодвигаюсь в сторону, и когда его глаза скользят по моим, я вижу, как тьма снова накрывает его.
— Ну и зачем тебе понадобилось говорить что-то подобное? Теперь у меня в голове полный сумбур. Я не могу сосредоточиться.
— К черту это, — говорит Роман, отталкивая его с дороги и вытаскивая пистолет быстрее, чем Маркус успевает вытащить свой член. — Я сделаю это.
— Ни за что на свете, — огрызается Леви, нанося удар прежде, чем Роман опережает его, и заставляет меня подпрыгнуть, когда громкий ХЛОПОК эхом разносится по комнате.
— Твою мать, — выдыхаю я, кровь веером разлетается по комнате, поражая все и вся на своем пути. Тошнота подкатывает глубоко к моему животу, когда мои губы кривятся в презрительной усмешке. — Это так чертовски мерзко.
— ХА! — смеется Маркус. — Это было блестяще. Где язык? Он его достал?
Я оглядываюсь на Антонио, чье лицо приобрело призрачно-белый оттенок, и быстро понимаю, что у него осталось всего несколько драгоценных мгновений жизни, прежде чем закроется книга о том, что, как я уверена, было жалким существованием. Но есть более важные вещи, о которых стоит беспокоиться, потому что в его окровавленном рту нет языка, и уж точно он не лежит безвольно у моих ног.
— Ммм… он достал язык, но я не могу сказать, куда он делся.
— Тогда найди его. Тебе нужно принести его мне.
— Что? — Я задыхаюсь. — Я не собираюсь заворачивать эту штуку и нести домой. Вероятно, у меня от этого будет ЗППП.
— Ты должна это сделать, детка. Этот язык стоил мне десяти лет жизни. Он нужен мне на полке, как гребаный трофей.
— Технически, — вмешивается Леви, — он должно быть у меня на полке. Я выстрелил в него.
— Только потому, что я подал тебе идею. Возьми глазное яблоко, а еще лучше, одно из его яиц. Этот язык принадлежит мне.
Роман присаживается на корточки, его тошнотворный взгляд задерживается на теле Антонио.
— Я хочу его позвоночник, — бормочет он, от мрачности в его тоне по моей коже пробегают мурашки.
— Ооооооокей, — медленно произношу я, отворачиваясь от почти мертвого тела и начиная поиски языка. — Это стало слишком странным для меня. Я ухожу.
И
