Сейчас придуряться легко, непонятливых легко корчить, никто ничего не понимает. Так вроде должны с голоду помереть, ан нет – живут припеваючи и жизни радуются.
– Что скажешь? – повторил Юмашев. Он знал, что Петр Алексеевич мужик тертый, опытный, потому и хотел услышать его слово. А чего тут говорить... Ясное дело... Тахир знает, на кого «наехал», и не боится, прет как танк. Сейчас сильней тот, у кого больше денег, но тот, может, и побогаче банка. А может, на другое рассчитывает: что очко сыграет, испугаются. Потому что сейчас они уперлись лбами на бревне над пропастью, дальше только один пройдет. После того, что сказал Тахир, других слов не произносят. Мол, извини, Владимир Николаевич, я вчера глупость сморозил, предложил мне все отдать и по миру голым пойти, так я пошутил, ты не бери в голову...
Нет, он все обдумал и решение принял. Не выполнит Юмашев ультиматум – получит пулю в башку. Причем не через год или два, а в понедельник или к концу месяца. Что остается делать? Если яйца резиновые, отдавать банк.
Только завтра у тебя могут и жену попросить... А если яйца железные – первому засадить маслину. Те, что вокруг, хоть так, хоть так придурятся: кто, да за что, да какой хороший человек был. Кодла, правда, мстить подпишется, но к этому надо быть готовым... К тому же, когда главный вопрос решится, генералы оставшегося поддержат: проведут рейд, оружие понаходят, уголовные дела возбудят, да побросают неудачников за решетку. Но только потом, когда выяснится, у кого яйца крепче...
Они отошли далеко от джипа, вот он – черная букашечка на снегу. Кругом все бело, только лед блестит над стылой водой, да у того берега буксир проложил дорожку – тянется вдоль набережной полоса темно-белого крошева. А выше придонских районов – новые кварталы, громады трех шестнадцатиэтажек, высотка «Интуриста», да стела в честь Победы – несуразная золотая баба, беспомощно раскинувшая ноги на двадцатиметровой высоте, будто бежит куда-то...
Решение тут ясное и однозначное, только как его исполнить? Тахир сделал ход первым и, конечно, подготовился к «оборотке». Усиленная охрана, дветри дежурные бригады с автоматами и гранатами, и сам он сейчас весь словно большое ухо, неспроста подослал этого психопата с микрофоном. Одно неосторожное слово, один намек – и кранты! Всех перестреляет или взорвет, хоть скопом, хоть поодиночке! А если специалистов искать, слушок вполне может просочиться...
– Какого черта ты молчишь?! – заорал Юмашев, и порывистый ветер унес крик к далекому крошеву темной воды и осколков серого льда.
– Стирать, и быстро. Проблема с исполнителями. Если информация уйдет, нам конец.
Слово было сказано, и Юмашев сразу успокоился.
– Специалисты есть.
– Откуда?
– Из «Консорциума».
– Ну, у Куракина асы... Когда они будут?
Юмашев внимательно посмотрел на начальника СБ. – Они здесь, уже два дня. Ждут команды.
– План?
– Он все время меняет маршруты. Остается свободное преследование. Надо будет только вывести их на него. Не привлекая лишних людей.
Тимохин понял сразу.
– Я сам сделаю. Тряхну стариной.
– Молодец! – Скупой на проявление эмоций банкир на миг обнял его за плечи и сильно прижал. – Холодно! Выпить хочешь?
– Хочу.
Все главное было сказано, и они молчали. Но упоминание «Консорциума» задело какой-то нейрон в мозгу Тимохина, развилось в ассоциативную цепочку, в конце которой находился конкретный факт.
– А зачем сюда Бачурин приезжал? – поинтересовался он, понимая, что, несмотря на возникшее между ними доверие, Юмашев может и не ответить.
– Не знаю, – вполне искренне ответил тот. – Темнил что-то, крутил...
У меня создалось впечатление, что он кого-то искал...
Два человека, сгибаясь под порывами ветра, шли по своим следам обратно к машине. С четырнадцатого этажа гостиницы «Интурист» рассмотреть их было, конечно, нельзя.
Глава четвертая
ОСТРЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
Тиходонская область, поселок Кузяевка, 16 часов, трасса местами покрыта льдом.
Комплекс областной психбольницы располагался в семнадцати километрах от Тиходонска, в Кузяевке. С годами название поселка превратилось в имя нарицательное, и в обыденную речь тиходонцев прочно вошли двусмысленные обороты типа: «Ему уже давно место в Кузяевке», «По тебе Кузяевка плачет», «Ты что, из Кузяевки вернулся?»
В разгар борьбы с диссидентами эта шутка имела зловещий оттенок. Потому что все они считались психическими больными и без лишней шумихи и судебной волокиты попадали на первый этаж режимного блока, где подвергались лечению без ограничения срока, до полного выздоровления. Старший лейтенант, капитан, а в последнее время майор Ходаков курировал кузяевский комплекс, он-то и определял – выздоровел пациент или еще нет.
Ворота были открыты настежь, Ходаков беспрепятственно проехал во двор, подивившись невиданному ослаблению порядка. Слева, за глухим, обнесенным колючей проволокой забором виднелись верхние этажи режимного блока. Сейчас здесь остались только проходящие экспертизу подследственные: убийцы, поджигатели, насильники, растлители малолетних.
Оставив машину на служебной стоянке, он мимо наркологической клиники прошел к длинному трехэтажному зданию, часть которого занимала кафедра Тиходонского мединститута, а часть – отделение острых психозов. Там же располагалась и администрация больницы. Стены здания недавно были выкрашены в грязно-желтый цвет, на окнах, как и повсюду, металлические решетки. Внутри помещение изрезано запертыми дверями. Пахло пылью, сыростью и человеческим горем.
По обшарпанной лестнице Ходаков поднялся на второй этаж. В отсек администрации дверь была открыта. Вытертая до тканой основы дорожка из красного ковролина, горшки с пожухшими цветами в проволочных подставках, мятые шторы на окнах, стенд с фотографиями лучших врачей, стенная газета «За разум!» – все осталось, как много лет назад. Ходакову показалось, что и номер газеты все тот же.
В приемной главврача стучала на машинке молоденькая девчушка. Нечаев и раньше подбирал в секретари студенточек, а потом несколько лет опекал их и, как сам говорил, «воспитывал». Курирующий опер должен выявлять слабости обслуживаемого контингента, поэтому Ходаков знал, где, как и какими способами главврач «воспитывал» своих подопечных.
– Вы родственник? – Девчушка вскинула большие серые глаза с длинными ресницами.
– Да.
Родственники считались в клинике самыми бесправными людьми после больных, только более надоедливыми.
– Сегодня неприемный день, – тонкие пальчики вновь забегали по клавишам.
– Леонида Порфирьевича, – добавил бывший куратор.
Казенный отпечаток на миловидном личике мгновенно растаял.
– Очень приятно. Как о вас доложить?
Он назвался. Девчушка повернулась к переговорному устройству.
– Леонид Порфирьевич, к вам Ходаков...
Либо главный стоял за дверью, но как он тогда ответил на вызов интерфона... Либо он вскочил и бегом бросился встречать гостя. Потому что дверь распахнулась мгновенно.
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Василий Иванович! – с подчеркнутой радостью пропел он, как будто Ходаков все прошедшие годы оставался действующим куратором. Вот что такое старая закалка...
Ходаков пожал почтительно протянутую руку.
– Здравствуйте, не менее дорогой Леонид Порфирьевич! Вы почти не изменились...
Это было не правдой. Нечаев изрядно потолстел, заметно постарел, а главное – утратил импозантность профессионального жуира. Обычный седой дядечка пенсионного возраста. Скоро у него появятся проблемы с «воспитанницами». Если уже не появились.
– Раздевайтесь, проходите. – Главврач принял сырое пальто и повесил в платяной шкаф рядом со своим.
– Присаживайтесь, рассказывайте, – добродушно бубнил Нечаев. – Какими судьбами в наши края, что хорошего в жизни?
– Да вот, ехал мимо, решил заглянуть. – Ходаков опустился в мягкое кресло. В отличие от остальных увиденных им помещений кабинет главного производил впечатление полного благополучия и процветания. Стандартная офисная мебель: огромный стол, приставной столик, пара кресел на колесиках, два глубоких для отдыха, широкий раскладной диван, мебельная стенка с телевизором и видеомагнитофоном.
– Это хорошо, правильно сделали, – кивнул Нечаев, как будто ни с того ни с сего съехать с трассы, чтобы поздороваться после пяти лет отсутствия, считалось в порядке вещей.
– У меня небольшое дело... – Ходаков дружелюбно улыбнулся. – Я же сейчас работаю в банке...
– Да, да, я слышал...
– К нам обратился клиент за крупным кредитом. А у него в свое время были серьезные проблемы с головой. Встал вопрос: можно ли иметь с ним дело? И я решил навести справки у вас, потому что он здесь лечился.
– А-а-а... – Леонид Порфирьевич перевел дух. – Хотите выпить?
Он успокоился, расслабился и сейчас лихорадочно искал предлог отказать. Что тут странного? Обычное дело... Вначале решил, что пришли по его душу, – мало ли какие неприятности могут выплыть из прошлого... А раз нет – зачем нарываться? Доступ в архивы психбольницы закрыт строго-настрого: здесь можно такого компромата накопать! И на таких людей!
