Инженер поднялся, но не сказал: «Пошли». Сердился. Может быть, на себя? А может, и на нее?
Он молча вскинул на плечо планшет, взял в руки ведерко и двинулся вперед.
— Александр Степаныч, а как же книги? Я без книг никак не могу. Мне надо доставить их в Систиг-хем — систигхемской библиотекарше… Я… я не могу.
— Не можете — и не надо. Никто перед вами на коленях, по-моему, не валяется. Оставайтесь. Дело, матушка, ваше. Только лодка, между прочим, тоже казенная и поценнее будет ваших книг. Я, надо думать, тоже не брошу казенного добра. Как-нибудь! Вам бы только книжонки. Э-эх, люди! Доберусь до первого поселения, а там, уж не беспокойтесь, обеспечу: ребят пришлю за лодкой и книжонками вашими. А вы как хотите. Я не привык возить с собой детский сад. Сидите, ходите, лежите, сморкайтесь. Одним словом, хоть стойте на голове.
Захватив туесок, она пошла за ним. Он оглядывался, щурился, казалось, не помнил о ней и, может быть, в самом деле не помнил, занятый заботами дня.
Они шли по тропке, и вдруг он сказал, остановившись:
— Вы слышите — петух?
Нет. Она не слыхала. И больше не верила ему: он слишком много лгал.
— Не слышу, — ответила Лера.
Слух у вас, Валерия Александровна, тонкий… Прямо как у змеи…
Он зашагал вперед, но минуты через две снова остановился и повторил торжествующе:
— Он самый — петух! А там словно дымок… Видите? Или тоже нет?!
Повернувшись в ту сторону, в которую он показывал, она на самом деле увидела дым. Дым — первый след человеческого жилья.
Взошло солнце. Стали видны копны трав, скошенные для скота. Значит, человеческое жилье было совсем близко: они заблудились около самого Систиг-хем а.
— Ну, выбрались! — сказал инженер и улыбнулся широкой улыбкой. — Выбрались, Валерия Александровна. Да я и не сомневался, я знал, понимаете… Видно, когда мы скалу проехали — вот где фамилии-то, — там бы нам с вами и остановиться. Но вы меня совершенно сбили с толку.
— Я?!
— Вот именно. Нытьем.
— Я молчала.
— У вас все лицо ныло, глаза, понимаете. Вот вы меня и сбили.
Она рассмеялась.
Он оглянулся и ответил улыбкой. «Простила ли?!» — спрашивала улыбка. «Нет!» — отвечали ее прямо глядящие на него глаза.
Вот река и берег. На той стороне — строения.
— Ого-го! — кричит инженер.
— Ого-го! — кричит Лера.
От берега отделяется лодка, а в лодке — человек. Человек гребет медленно.
«Скорей бы, скорей!..»
— Мы заблудились! — кричит Лера.
— Да молчите вы, на самом-то деле, — говорит инженер. — Ничего мы не заблудились. Полноте страмотиться!
Человек в лодке — тувинец. Он широко улыбается.
— Мы, мы… — говорит Лера.
— С каждым бывает, — отвечает тот на хорошем русском языке. — Садитесь, товарищи.
Они садятся в лодку. Лодка идет по тихой воде. На той стороне — дома, изгороди, орет петух, пасется корова. Систиг-хем!. Населенный пункт! Люди.
3
Прибыв с Лерой в Систиг-хем, Александр Степанович прежде всего зашел на почту за телеграммами.
Был ранний час, и почта оказалась запертой. Он стал энергически поколачивать кулаком в дверь, повернувшись к Лере спиной и, очевидно, совсем не понимая, почему и здесь она не отстает от него ни на шаг.
У его спины было сердитое выражение. К плечам, кепке и брюкам прилипли какие-то соринки — щепочки, соломинки — воспоминание об их общей жесткой постели.
Александр Степанович, его усталое, измятое лицо, покрывшееся за ночь частой щетиной рыжей бороды, его сердитые глаза с воспаленными от бессонницы веками; тусклое, бессолнечное утро; их общая усталость; ее босые, грязные, иззябшие ноги — все это, слившись, превратилось для Леры в нудную, долгую-долгую песню, похожую на завывание ветра в трубе.
Удар кулаком в закрытую дверь. Четкая дробь барабана. Постучит, постучит — и опустит руку. Устал он, что ли? Нет, опять стучит. Видно, у него такая привычка — все делать с передышками, не торопясь.
Стук-стук-стук! Тра-та-та!
Двери не отворялись.
Инженер уже начал было от досады посапывать, а Лера задремала, как конь на ходу, стоя.
— А вы-то зачем сюда пришвартовались, Валерия Александровна? Вам-то что?! — сказал он, видно, не в силах больше сдержать раздражения, и поднял рыжие брови. — Я телеграмму жду из Абакана. Мне лодки нужны. Палатки. Продукты, то, се… А вам что надобно? Пошли бы спать, право. Вот школа. Идите к учительнице. Приютит. Эх!.. Будь я на вашем месте — хорошо! Никаких забот.
Она не ответила.
За дверью раздалось звонкое шлепанье босых ног.
— Кто там?
— Черт. Бес. Дьявол. Ай да систигхемский телеграф! Ай да работнички!
— Сейчас.
Звякнул запор.
Молоденькая телеграфистка, мигая, глядела ка свет.
— Здесь должны быть для меня телеграммы. Из Абакана. Федорову. Александру Степановичу.
— Нету! — вздохнув, ответила телеграфистка.
— А мне? — очень тихо сказала Лера.
— Вам?
В глазах телеграфистки что-то запрыгало.
— А как ваша фамилия?
— Валерия… То есть Соколова. Соколова Валерия Александровна.
— Паспорт.
Удар был такой неожиданный, что Лера уронила на пол сандалии.
Инженер стоял, вздыхая, в уголке, задумчиво и досадливо покусывая губы.
— Ваш паспорт, — повторила телеграфистка.
И Лере опять показалось, что там, в глубине ее глаз, мелькнул веселый дрожащий огонек, как будто что-то пустилось в пляс в этих светлых, только что проснувшихся глазах.
— Вот, — сказала Лера, протягивая паспорт. — Вот, — сказала она с достоинством (и с ужасом поглядела на свои грязные ноги).
— Получайте, товарищ Соколова.
«Валерии Александровне Соколовой. Востребования. Тоджа. Тора-хем. Принято из Кызыла в 20.00. Передано в Систиг-хем 20.15».
А дальше на голубом бланке было одно-единственное слово, выписанное рукой все той же телеграфистки:
«Люблю».
4
Маленькая систигхемская библиотека расположен на во втором этаже большого деревянного дома.
Сквозь окошко библиотеки виден Енисей. Подхваченные течением, плывут по реке одинокие лесины, оторвавшиеся когда-то от своего плота. Несколько лесин лежит на желтых берегах, и непонятно, то ли их опять вот-вот подхватит вода, то ли они долго пролежат тут, будут греться на солнышке, сохнуть и превратятся в конце концов из мокрых лесин в высокосортный строительный лес.
Кроме лесин, из окна виднелись островки, предательски поросшие травой, песчаные отмели, косы.
Берега Енисея, если глядеть сверху, казались извилистыми. Тут Енисей делился на несколько рукавов — река мельчала, и сквозь ее воду просвечивало дно.
…А плотов на реке, как Лера ни вглядывалась, было почему-то не видать: то ли они успели уйти далеко вперед, по направлению к Кызылу, то ли еще не вышли из Кампы — поселка рубщиков, то ли сели на мель посередине реки.
— Ты видишь плоты, Хургулек?
— Нэт. Нычего нэ видать, товарищ Лэри, — отвечает систигхемская библиотекарша.
Хургулек пятнадцать лет. Она одета в голубое ситцевое платье. На голове у нее тюбетейка, на полные и широкие плечи спускаются две черные косы, переплетенные красными лентами.
Хургулек не то стоит на коленях, не то сидит на подоконнике, держась обеими руками за рамы. Ее голубое платье развевается от енисейского ветра.
— Ну что, Хургулек?
— Нэ видать… Нэ бэда. Сегодня нэ придут — завтра придут.
— Да что ты такое городишь, Хургулек! Мне нужно ехать не завтра, а сегодня!..
Хургулек молчит. Потом она неожиданно оборачивается к Лере и спрашивает, разводя руками:
— Зачем так говорить, товарищ Лэри?! Знаете, дорога какая? Мэли. Пороги. Водопад большой. Ночью кто пойдет по река?!. Зачем? Людей топить? Лес губить?
— А зачем же топить?.. — смущенно отвечает Лера. — У нас на море и ночью ходят.
— У вас одно море, у нас другое море — Енисей, Улуг-хем, — рассудительно говорит Хургулек.
И они спускаются с подоконника. Хургулек продолжает складывать в деревянный ящик читательские формуляры. Потом она бережно прячет в шкаф регистрационную книгу.
Эту книгу Лера прислала ей два месяца тому назад вместе с длинным сопроводительным письмом.
Приехав в Систиг-хем, Лера сразу потребовала у Хургулек регистрационную книгу. Пятнадцатилетняя розовощекая толстая Хургулек, сияя гордостью, отперла дверцу шкафа. Регистрационная книга была тщательно обернута газетной бумагой. Ее листки сверкали нетронутой белизной.
Лера от удивления даже слегка приоткрыла рот.
— Хургулек, почему ты не сделала ни одной записи?
И тут пришел черед удивляться Хургулек.
— А зачем? — сказала она. — Разве можно книги пачкать?! Я библиотекарь! Я и читателям так всегда говорю: «Нэ пачкайте книги, а то больше нэ дам».
