Девушка лишь вздохнула.
— А когда Вас взяли на бал первый раз, во сколько лет, а платье у Вас было такое же красивое, как мое?
— Марго, — не нужно так тараторить, это некрасиво и невоспитанно. И, я не буду отвечать на твои вопросы, я хочу поговорить с твоей матушкой, чтобы ты ехала одна.
— Но почему? Вы не хотите? А, я поняла, у Вас, нет платья, да?
— Маргарита, ты несносна, при чем здесь платье…
Но 13-летняя девушка-подросток уже прыгала через три ступеньки по лестнице вниз к матери, чтобы решить этот вопрос.
Не смотря на все протесты княжны, вопрос был решен в сторону Марго.
— Моя дочь в ее возрасте не может появится на взрослом рождественском бале без гувернантки. Это не обсуждается, а наряд Вам сошьют сегодня же, я пришлю портниху, считайте это рождественским подарком, и потом, я не понимаю Вас, там будет много Ваших соотечественников.
На это замечание Елизавета скоромно промолчала, уже больше полугода она жила во Франции, но решимости уйти в монастырь не убавилось, и тоска по России, и прежней жизни, и еще чему-то, или кому-то, — девушка не хотела себе в этом признаваться, накатывала все чаще и острее.
Но хозяин, как говорится, барин, в назначенный день пришлось ехать с Венсеннами к какому-то маркизу де Гарне на бал по случаю Рождества и Нового 1920 года. Как из прошлой жизни перед Елизаветой шумело блестящее парижское общество, красивый зал, музыка, дамы и кавалеры в вечерних платьях, совсем как…как в ее безмятежной юности.
Здесь действительно было довольно много русских, она вежливо раскланивалась, поддерживала разговор. Это было тяжело сталкиваться с прошлым, оказалось, что о ее горе здесь знали, ей сочувствовали, приносили соболезнования, кто-то даже помнил ее ребенком, девушка стойко терпела. Для нее это была пытка. Марго подбежала к ней как раз вовремя, чтобы избавить от тягостного разговора. Щечки девочки ярко розовели, глаза сияли, она прямо-таки лучилась о счастья.
— Идемте со мной, скорее.
— Что случилось, Маргарита?
— Пьер вернулся, мой брат, он такой замечательный. Он в Тунисе был, я Вам рассказывала, помните, он военный, а теперь приехал на совсем.
Елизавета послушно шла, ведомая за руку. В обществе месье и мадам Венсенн она увидела высокого загорелого молодого человека лет 25–27 и даже услышала конец разговора.
— Пьер, мой мальчик, ну разве можно так, не предупредил, я бы встречала тебя.
— Мама, так вышло гораздо интереснее, с корабля и на бал. Постойте, а кого это ведет к нам наша Марго.
Мадам Венсенн обернулась.
— А, это гувернантка, помнишь, я же тебе писала, княжна, эмигрантка из России.
— Да, да я что-то припоминаю, — по инерции проговорил молодой человек, не отрывая взгляда от девушка. В нежно-голубом шелковом платье, как невидимой вуалью окутанная грустью в невозможных синих глазах, она показалась молодому офицеру сказочным видением.
— Пьер, милый знакомься скорее, это Елизавета, — пропел детский голосок Марго, княжна присела в изящном книксене и грациозно подала молодому человеку руку, нет не для поцелуя, в ее теперешнем статусе это было непозволительно, для пожатия. Но бравый офицер наклонился и поцеловал тонкие пальчики.
Елизавета вспыхнула, но взяла себя руки.
— Не стоит целовать руку гувернантке, сударь.
— А мне Вас представили как княжну.
— Да, но не в данных обстоятельствах.
Неловкая пауза затягивалась. И молодой Венсенн не придумал ничего лучше как пригласить девушку на вальс. Маргарита захлопала в ладоши от восторга, девушка вежливо улыбнулась, но отказалась.
— Я здесь только как воспитательница Марго, сударь, не стоит тратить на меня время, простите, — и решительно взяв девочку за руку, Елизавета зашагала в противоположном от них направлении.
— Мама, с ней все в порядке?
— Немного странная девушка, я согласна, кажется, у нее в России погибла вся семья. Ну да речь не о ней, я поговорю о ее поведении с ней лично.
За время вечера Пьер еще несколько раз видел девушку, она сторонилась людей, словно боялась, не танцевала, не пила шампанского. Когда приехали домой, проводив воспитанницу, сразу ушла к себе.
* * * *
С приездом Пьера настроение в доме изменилось, стало шумно и людно. Приходили гости, родственники, всем хотелось увидеть молодого человека, расспросить об увлекательной службе во французской колонии — Тунисе. Это тяготило Елизавету, она находила утешение в долгих прогулках по парку. Сейчас зимой, когда даже выпало немного снега, здесь было совсем безлюдно. Там-то и застал ее Пьер. Он возвращался с верховой прогулки и увидев девушку, бодро окликнул ее.
— Здравствуйте, затворница.
— Доброе утро.
— Вы так ото всех прячетесь или только от меня?
Девушка молчала, даже не смотрела в его сторону.
— Почему Вы не отвечаете на вопрос, это невежливо, так Вы говорите воспитаннице.
— А что Вы хотите от меня услышать? — синие глаза обожгли пронзительно и остро.
— Я же говорю как ежик, стоит подойти к Вам, так сразу вырастают иголки.
Девушка посмотрела на него с легким изумлением. Это сравнение никогда не приходило ей в голову, хотя было абсолютно точным. А он стоял и улыбался во весь рот. В голубых глазах задорный блеск, на щеках ямочки, кожа под бледным парижским небом после африканского, так и отливала теплой бронзой.
— Простите, сударь, но мне нужно идти.
— Да, я просто поговорить с Вами хочу, дикарка.
— Что Вам будет угодно?
На щеках Пьера заходили желваки, он начинал злится.
— Не прикидывайтесь служанкой, мадемуазель, Вам не идет. Сколько можно выставлять меня полным идиотом, то на балу, то теперь!
— Простите, — тихо и искренне сказала княжна, — я не хотела обижать Вас.
— Вот и славно, скажите, не желаете ли прокатится верхом по парку, все-таки пешком зимой прохладно.
— Но Вы же уже с прогулки? — неуверенно начала Елизавета.
А Пьер понял, что наконец подобрал к ней маленькую ниточку и осторожно, чтобы не спугнуть продолжил:
— Пустяки, я могу ездить верхом бесконечно. Идемте, подберем Вам лошадку.
Пьера удивила ее уверенная езда, в седле барышня держалась великолепно, от быстрой рыси раскраснелась, и наконец-то молодой человек впервые видел ее улыбку. С этой прогулки у них наладились отношения. Они стали часто выезжать верхом, подолгу разговаривали обо всем на свете.
Ее нелюдимость, некоторая старомодность во взглядах, даже манера одеваться не по моде, а в длинные в пол платья несколько озадачивали и в то же время притягивали молодого офицера. Было в этой девушке что-то такое, что цепляло душу, заставляло чаще биться сердце. Хотелось укрыть ее ото всех, успокоить, защищать словно ребенка.
