А ведь еще недавно у меня был четкий и простой план – исправить все и вернуться. Еще недавно я верила, что все может стать как раньше – ну, или почти так же. А теперь возвращаться было некуда. Без Михелей…
Без Михелей…
Горло сдавило.
Наверное, надо было дать выход горю, острыми льдинками впивавшемуся в сердце. Надо было выплакаться. Но слез не было – усталые глаза были болезненно сухими. Где-то глубоко внутри беспокойно ворочался шейд.
– Почему ты сидишь на полу? – раздался над головой знакомый голос. – Замерзнешь же. Оденься.
Я глухо усмехнулась, не сдвинувшись с места.
– Ты говорил, что тебе нравится, как я выгляжу в твоей футболке.
– Нравится, – ровно откликнулся Кессель. – Мне нравится, когда ты в моей футболке, в моей комнате, отдохнувшая, счастливая и удовлетворенная. А на холодном полу – нет. Оденься.
Не знаю, зачем, но я подчинилась. Было что-то в его тоне, в его голосе – какой-то неоспоримый приказ, проигнорировать который было нельзя. Неохотно я поднялась на ноги, стянула ботинки и футболку, не обращая внимания на манна. Если хочет, пусть смотрит. Какая разница…
Сама я старалась на него не смотреть.
Топ, джинсы и рубашка сели отлично – у Ракель действительно оказался наметанный глаз. Но одежда не помогла согреться. Холод пробирался даже под нее. Или это просто я окоченела изнутри…
– Сола.
Разговаривать не хотелось. Я подняла голову, чтобы попросить Кесселя оставить меня в покое, но поймала внимательный взгляд и промолчала. Не дожидаясь, пока я снова уйду в себя, он подхватил меня под руку, развернул к столу дежурного медика, мягко надавил на плечи, вынуждая опуститься на стул, и занял место напротив.
Нос уловил дразнящие запахи еды – настоящей, не синтетической. Кессель подтолкнул ко мне стоявший рядом полный поднос. На плоской тарелке лежали две тонкие свернутые лепешки, доверху набитые начинкой. Мясная котлета, желтая полоска сыра, свежие овощи, буквально истекающие соком, густой пряный соус. Лепешки еще дымились, на нежных светлых боках темнели полоски гриля. В глубокой миске масляно блестели хрустящие ломтики запеченных клубней, а рядом стоял доверху наполненный стаканчик кофе.
– Ешь.
Я коротко мотнула головой.
– Не хочу.
– Тебе надо восстановить силы.
Надо было отвернуться, но не вышло. Я чувствовала, что никакими объяснениями и отговорками Кесселя не проймешь. Если уж он решил, что меня во что бы то ни стало надо одеть и накормить, отвязаться не получится. Пальцы дрогнули и неохотно вытащили из миски самую тонкую дольку клубня. Под пристальным взглядом шейдера я механически прожевала ее, не чувствуя вкуса. Подумала и потянулась еще за одной.
А потом еще и еще.
От горячей еды и крепкого кофе лед, сковавший сердце, немного оттаял. Шейд откликнулся довольным урчанием. Тело немедленно потребовало свое – вернулся голод, замерзшая кожа обрела прежнюю чувствительность, а виски заныли от переутомления и переполнявших голову мыслей.
Проснулись эмоции, притупленные душевным опустошением и болью потери. Злость вскипела внутри, не находя выхода. Отчаянно захотелось добиться справедливости, отомстить… Но только кому, если о нападавших ничего не известно? Где искать виновных в безжалостной расправе над Михелями?
Хотя… вот же он, прямо передо мной, живой, невредимый и совершенно не раскаивавшийся в том, что вольно или невольно стал причиной гибели двух медиков. Он – Хавьер Кессель, боевик шиссова «Механического солнца», злокачественной опухоли Абисс-сити. Если бы не он… если бы не шиссов дротик… не зеленая гадость… если бы я, глупая жалостливая я, не ринулась спасать полумертвого шейдера, рухнувшего у порога клиники, Михели остались бы живы.
Остатки кофе выплеснулись на поднос, когда я с силой опустила стаканчик. Кессель поднял на меня раздражающе спокойный взгляд и вопросительно выгнул бровь.
– Саул и Хельми, – процедила я сквозь зубы, едва сдерживая кипящую внутри ярость, – были отравлены той же шиссовой дрянью, что и ты. Я видела, вы… этот ваш Химик, который даже дефибриллятор не может вовремя принести… он тестировал содержимое дротика. Что в нем было?
– Неизвестно, – коротко уронил Кессель.
– Не уходи от ответа! – закричала я. – Я хочу знать! Почему ты все от меня скрываешь? Нет… какое право ты имеешь все от меня скрывать? Михели, они… Ближе них у меня никого не было. И они… – голос сорвался, – мертвы…
– У нас нет точных данных.
– Кессель! – Вскочив на ноги, я перегнулась через стол и вцепилась в футболку манна, рывком притягивая его к себе. Удлинившиеся ногти пропороли черную ткань. – Кессель! Что! Это! Такое?!
Шейдер, не растеряв ни капли невозмутимости, один за другим отцепил от своего воротника мои когтистые пальцы. На футболке остались неровные дыры.
– Это литианская разработка.
– Откуда ты знаешь, что литианская? – Я снова дернулась к нему, отталкивая в сторону пустой поднос, и замахнулась второй рукой. – Ты же сам сказал, что у вас нет точных данных!
Крепкие пальцы сжали мои запястья.
– Потому что в ту ночь, когда ты меня реанимировала, на меня охотились литиане.
– Бред! – не задумываясь, выпалила я. – Махинации со счетами, обман, подлог… Может, хакерская атака – да, да, это по их части. Но охота… Бред, бред, бред! Как ты вообще себе это представляешь? Да большинство литиан в жизни ничего тяжелее коммуникатора в руках не держали. Как они, пусть даже толпой, пусть даже их сотня была, как они могли бы справиться с шей?..
Я замолчала на полуслове, с невыносимой болезненной ясностью осознав, как. И кто. В ожогах на руках Саула, в разбитых губах и простреленном языке Хельми, в следах удушения на шее медички чувствовался знакомый садизм. Отнимать то, что ценно. Избивать на глазах непокорного того, кто ему дорог. Ломать…
– Не может быть, – едва слышно прошептала я. – Нет, это же полный бред…
Манн передернул плечами.
– Ты спросила, я ответил. Хочешь – верь, хочешь – нет.
Рвано выдохнув, я почти рухнула на стул. Кессель тоже сел, но так и не отпустил мои руки.
– Что им нужно? – глухо проговорила я. – Что им нужно от тебя?
– Солана… – Хватка на моих запястьях усилилась. – Ты не хотела влезать в наши дела. Ты хотела держать дистанцию, хотела вернуться в свою обычную жизнь. И не задавать вопросов, ответы на которые…
Я дернулась, пытаясь вырваться, но шейдер не отпустил, наклонился ближе, заглянул в глаза…
– Мне нужны эти ответы! – выкрикнула я. – Да, когда-то… когда-то давно ты спрашивал меня, хочу ли я быть частью твоего мира, и я ответила нет. Тогда… тогда я не видела смысла. Тогда у меня была своя жизнь – клиника, Саул, Хельми… Мне было куда возвращаться. А теперь… теперь весь мой мир лежит в черных пакетах, готовых к сбросу в утилизатор. И у меня ничего не осталось. Ничего… кроме желания понять, кто и почему это сделал. Почему погибли хорошие шейдеры, медики… Почему…
Слезы обожгли глаза, и я часто заморгала, пытаясь не разрыдаться. Нельзя. Не здесь, не сейчас, не перед шиссовым Кесселем… у которого, как назло, было это невыносимое, душераздирающее сочувствие в глазах. И теплые руки…
– Если мне надо стать частью твоего мира, – срывающимся голосом выдохнула я, – я согласна. Хавьер Кессель, я согласна на все.
– Хорошо, – прозвучал короткий ответ. – Идем.
![]()
Новое собрание было перенесено из штаба в кабинет Кесселя. Шейдеры встретили нас напряженной траурной тишиной – о смерти Михелей здесь, похоже, уже знали все. Лица боевиков были хмуры, в глазах читались десятки невысказанных вопросов. И легкое недоумение – казалось, еще недавно Кессель лично уволок с собрания очередную не-фемму Анхеля, но не прошло и нескольких часов, как я вновь оказалась среди боевиков «Механического солнца». Было чему удивляться.
Но начинать разговор, чтобы выяснить подробности гибели медиков и моего появления в штабе, отчего-то никто не спешил.
