— Убили, — говорит он, — меня. Без ножичка зарезали. Ограбили и всего добра лишили… — За сердце он держался. Видно, заболел человек, худо ему. А что случилось — ктой знаеть…
Отойдя в сторону, я предложил Борьке:
— Давай заглянем к нему.
Не пустит, — покачал головой Борька. — Мы же утром грузить отказались.
Пустит! — уверенно сказал я. — Принесем что-нибудь — и пустит.
Сейчас придумаем, — сказал я. — Пошли скорей… Встречаемся у меня в подвале.
Но напрасно я думал, что легко будет в нашем подвале сыскать что-нибудь интересное для такой Жар-птицы как дядя Сидор Щипахин. Переезжая из Катта-Каравана, мы оставили там всю рухлядь.
— Может, у меня посмотрим? — предложил Борька, и мы юркнули в лаз.
Ого! Борька явно не знал, какие сокровища таит их подвал. Тут в беспорядке громоздились старые утюги, грелка, чемоданы и даже трехколесный велосипед, на котором Борька катался, когда еще ходил в детский сад! Этот велосипед, а также утюг без шнура и грелку без пробки мы и прихватили с собой.
Входя в подъезд дяди Сидора, мы заметали, что объявление сорвано, болтались одни лохмотья.
— Вишь, как разделался с ним! — кивнул Борька…
Мы позвонили. Щипахин загремел цепочкой и открыл дверь. Голова его была перевязана мокрым полотенцем, а глаза воспалены. Щипахин болезненно поморщился:
— Чем обязан? Кажись, просил больше ко мне не заходить.
Мы показали велосипед, утюг и грелку.
— Вот — думали, может, вам пригодится, — сказал Борька. — Вещи хорошие.
— Продаете, что ли? — насторожился Щипахин.
Ну что вы! Так принесли. Зачем, думаем, хорошим вещам пропадать.
Ну, тогда проходите! — повеселел дядя Сидор, и мы опустили в щель турникета заранее заготовленные пятаки. Из-за плотно прикрытой двери спальни доносились чьи-то возбужденные голоса.
Там у меня ребята балуют, — сказал дядя Сидор. — Ну-ка, что у вас? — и стал осматривать принесенные нами вещи, а мы получили возможность оглядеться.
Комната, что и говорить, сильно опустела, недосчитывала многих вещей из тех, что видели мы здесь, когда пришли впервые. Было ясно, что КамАЗ не вернулся.
— А где все остальное? — участливо спросил я.
Дядя Сидор Щипахин замахал руками и лицо его болезненно перекосилось.
— Ой, ребята, лучше и не спрашивайте! — вздохнул он. — Такая досада, такой убыток… Тут кто-то объявление повесил, что студия реквизит для фильма ищет. А у меня его — сами знаете сколько. Вот и решил помочь киностудии. Очень я кино уважаю.
Так, значит, утром вы туда повезли… это… реквизит? — невинно спросил Самохвалов.
Туда, туда… — горестно вздохнул Щипахин. — Приезжаю, а они на меня как на полоумного смотрят.
Вы, — говорят, — товарищ, вернитесь поскорее домой и на календарь поглядите — какой нынче год. Объявление-то, оказывается, еще в прошлом году было напечатано. Одно никак не возьму в толк — какой болван, толком не разобравшись, пришпандорил его в подъезде?.. Ой, как пострада-а-а-л…
А где же весь реквизит? — деловито осведомился я. — Приняли его все-таки киношники?
Да чтоб у них все пленки засветились! — выругался дядя Сидор Щипахин. — Я с этим чертовым КамАЗом истинно в капкан угодил. Шофер попался злющий, как дьявол. Видит ведь, черт, что ошибка вышла, что назад везти надо — и уперся хуже осла: не повезу, говорит, и все тут! Слово за слово, поругались мы с ним малость, а он — хвать какую-то ручку — тут кузов и перевернулся. Весь реквизит на землю и попадал. Я было к нему с кулаками. Куда там! Нажал на свои педали и удрал.
— А как же вы? — спросил Борька.
Слушайте дальше. Тут уж все эти кинозвезды жалеть меня стали. «Вы, говорят, товарищ, пострадали по недоразумению. Поэтому, так и быть, заберем вашу отборную рухлядь на склад. Авось, когда-нибудь что-нибудь сгодится для съемок, а сейчас все это нам — как кинотеатру открытые окна. Это как бы вроде вашему Пирамидону — да пятая нога. Тут их главный по реквизиту пришел и говорит, грабитель:
Я вам за всю эту кучу целых сорок рублей наличными дам.
После таких оскорбительных слов я чуть драться не полез. Виданное ли дело — за такой роскошный подбор этих… как это… предметов быта, можно сказать — фотографии эпохи — да какие-то сорок рублей предлагать? Я, конечно, сразу отказался. Но тогда мне велели немедленно очистить проезд. А где я им еще одну машину возьму? Где?.. Вот и пришлось уступить. Еще и на склад помог все перетаскать, за это он мне, как грузчику, еще накинул. А устал… Ну как последняя собака. Ох, беда! Убыток. Один убыток… Как теперь его возверну?.. — Дядя Сидор Щипахин, держась за поясницу, подошел к двери в спальню и толкнул ее ногой. Дверь открылась, и мы увидели разгоряченных игрой Ромку Суровцева и Шакала, наклонившихся над «Краном».
— Эй вы! — сердито окликнул игроков дядя Сидор. — Ваше время вытекло, я следил. Гоните денежки и можете еще играть.
Ромка с Шакалом равнодушно скользнули по нашим с Борькой лицам. Им явно было не до нас. Ромка протянул дяде Сидору очередной оброк и вернулся к автомату, прикрыв за собой дверь.
На время играют?! — удивился я.
А я новый сервис придумал, — объяснил дядя Сидор. — Цепь на постоянную замкнул. Ничего — для себя, все — для народа. Для человечества… Плати рубль и играй целый час. Очень это игроку удобно и соблазнительно. Погодите, у меня эта штука еще поработает на личный бюджет Сидора Щипахина. Она у меня двадцать четыре часа в сутки вкалывать научится! — Щипахин сердито сжал кулаки. Глаза его мечтательно сощурились. Выплыв из сладостного оцепенения, он предложил нам, кивнув на дверь, за которой вновь слышалась возня Ромки и Шакала:
А вы тоже очередь занимайте. Очень интересная игра. И дешевле получается — вы сами посчитайте. Большая это вам будет экономия.
— Кому дешевле, а кому и нет, — сочувственно протянул я. — За час можно все призы переловить.
— Не переловите! — усмехнулся дядя Сидор. — У меня все призы гвоздями приколочены — и мыло, и игрушки — все.
— А как же тогда выиграть? — воскликнул Борька.
— У меня другой принцип, — веско разъяснил дядя Сидор. — Хватанул крюком приз — вот и считай себе, что победил, так сказать, условного противника, в плен его взял. Как это говорят? Главное — не победить, а участвовать. Верно говорю? Вы приходите… Приходите… — дядя Сидор, приговаривая это, легонько подталкивал нас к входной двери. — Только смотрите, никому ни слова об этой игрушке. А будете болтать — не пущу.
Уже в коридоре через приоткрытую дверь в ванную комнату, я увидел, что ванна доверху полна песку. Ванна была прикрыта фанерой, но один уголок сдвинулся…
На улице я сказал Борьке:
— Знаешь, а бабуся была права — песок у него, в ванне он его прячет.
В ванне? Здорово!.. Слушай, а если бы в ванне у него уже было что-нибудь?..
Не волнуйся! — усмехнулся я. — За дядю Сидора Щипахина будь спок. Он бы тогда засыпал ваш песок во все кастрюли, в чайник и даже в карманы пальто, которое летом все равно, висит без всякого дела в шкафу. Понял?..
Как говорит Акрам — «Трюм пустоты не любит». И еще — «У акулы в брюхе найдешь все, кроме сытости».
КРИЗИС НА ПОЧВЕ КРЯКИНА
Выбравшись на улицу, стали мы с Борькой размышлять — почему Ромка Суровцев так спокойно отпустил нас? Почему не набросился с кулаками?
Борька сказал:
А я знаю — почему. Просто они ему ничего про кассету не сказали.
Вот-вот! — подхватил я. — И знаешь, почему не сказали? Да просто потому, что и сами пока не прослушали, что там у нас записано. Неужели Сиропов ничего не сказал в аэропорту?
Не знаю. Может, и сказал. А может, просто так отдал, чтобы не подумали, что это он нас и подговорил незаметно включить диктофон.
Он бы нам, кстати, и сейчас не помешал, у Щипахина.
— А там-то он нам зачем?
Чтоб знали, что он автомат стащил и у себя держит.
— А что! — встрепенулся я. — Хорошая тема для заметки! Погоди, как рубрика эта называется?
«Можно ли об этом молчать?»— напомнил Борька. В голосе его не было ни капли энтузиазма.
— Ты что?! — возмутился я. — Считаешь, что это неинтересно? Это ж отличная тема для заметки. Давай напишем!
Самохвалов пожал плечами:
Боюсь как бы он снова не сказал, что это тема для взрослой газеты.
Ничего подобного! — запротестовал я. — Для самой что ни на есть детской. Айда творить. Пошли ко мне.
Я предложил пойти ко мне, потому что у папы в шкафу была огромная стопка белой бумаги — точно такой, на которой, как мы заметили, писали в редакции Сиропов и Маратик. Я достал бумагу, листков пять протянул Борьке, столько же оставил себе, и мы уселись в разных углах моей комнаты, чтобы не мешать друг другу. Не прошло и минуты, как вдруг Борька подходит ко мне и спрашивает:
