— Не все же артиллерия, — скромно возразил Попов. — Видишь, целую батарею наши танки раздавили. А во-он, глядите, какие воронки. Наверняка авиация поработала.
— Да-а, — сумрачно протянул Семиров. — Ну и навредила эта проклятая война… Как теперь землю пахать? Что она сможет родить?
— Не печалься, кавалерия! — стал утешать его Александров. — Все образуется, увидишь… А пока я вам вот что скажу: это поле — дорогого стоит. Я бы всех будущих фюреров сюда на экскурсию водил. Смотрите, мол, мистеры, чем ваши планы оборачиваются. Да прямо бы носом их в этот смрад, в эту вонь, в трупы разлагающиеся тыкал…
Поздним вечером обогнули они рощу, опаленную и развороченную, видно, залпами «катюш». И вдруг по дороге, по слякоти — будто кто-то хлестнул кнутом — засвистели пули.
— Быстро в кювет! — крикнул Александров. — Бьют из глубины рощи, автомат немецкий.
Залегли, вытащили пистолеты.
— Меня предупреждали, что попадаются здесь еще группы вооруженных немцев, — вспомнил Попов. — Бродят по лесам, от войск прячутся, а на случайных прохожих нападают.
— Ну, мы, брат, не случайные, — отрубил Александров. — И мы сами сейчас на них нападем.
— С пистолетами — против автоматов?
— Плевать. Нынче сорок четвертый. И они от нас бегут. — И вдруг зычно прокричал: — Слушай мою команду! Давай свой взвод — справа, роту автоматчиков — слева. Огонь!
«Взвод» и «рота» расползлись по кювету в разные стороны и принялись палить из пистолетов в направлении автоматной очереди.
— Эх, гранат нет… — негромко сокрушался Александров. — Мы бы им врезали!
Подождали. Выстрелов больше не было.
— То-то же… Небось драпают без оглядки! — Александров торжествовал.
— Ишь какой оказался полководец… — похвалил ею Попов.
И все трое захохотали. Правда, смех был немного нервным.
— Стратег! Суворов! — смеялся на высоких нотах Семиров.
— Взвод туда. Роту — сюда. — Попов вытирал невольные слезы.
— Будет вам… — с трудом выдохнул Александров, отдуваясь от смеха, — пошли лучше.
До Корсунь-Шевченковского добрались они к полудню. На окраине основательно разбитого города заметили кавалерийский разъезд, Семиров заторопился к нему, будто и не было за плечами долгого, утомительного перехода, Попов и Александров подоспели, когда он уже завязал разговор.
— Да у нас тут — весь полк, — отвечал старший разъезда.
— А вы не слышали про такого офицера — Семирова? — с надеждой спросил капитан.
— Как, говорите, фамилия?
— Семиров.
— Есть у нас Семиров, как не слыхать! Это наш командир полка. Во-он, видите, землянка? Он там со своим штабом.
Сорвавшись с места, капитан побежал к землянке.
— Что это он? — удивился всадник.
— Да это его родной брат, — объяснил Попов. — Всю войну искал и вот нашел.
— Надо жe… Что на войне-то бывает! — протянул старший разъезда. — Война — разлучница, она жe и — «встречница»…
Как ни упрашивали счастливые братья Семировы остаться, отдохнуть с дороги, Попов и Александров отказались наотрез: каждого ждала своя дорога! Александрова — в часть, куда был направлен, Попова — разыскивать службу артвооружения. Когда Попов объяснил, что ему нужно, те задумались.
— Знаете, нормального целого склада боеприпасов вам тут не найти. И ничего путного оказаться тут не может. Отправляйтесь-ка лучше в Вапнярку, там, как я слышал, склад каким-то чудом уцелел…
Попову стало уже привычным добираться на попутных машинах и пешком. Когда он прибыл наконец в Вапнярку, то просто поразился: все вокруг сожжено и разрушено, но, действительно, как чудо из чудес, по соседству с этим разгромом стоит цел-целехонек большущий склад немецких боеприпасов. Штабеля ящиков… Целые аллеи из этих штабелей… Словом, город невостребованной смерти!
Старичок из местных, успевших уже вернуться на родимое пепелище, который довел Попова до склада, охотно рассказал ему, что знал и слышал от других — от партизан.
— Когда германцы отсюдова тикали, они со складом энтим никакой шкоды зробить не успели. Тогда оставили тут одного своего, а другого — из полицаев, значит. Велели им все непременно взорвать, склад проводами опутали. И скоренько убрались.
А полицай тот минутку выбрал и в спину немцу нож сунул. Партизаном оказался. В полицаях по заданию ходил. Потом с краю пару ящиков рванул и с ходу подался в отряд, оттуда минеры пришли, все провода поснимали и склад сохранили.
— Здорово. Словно специально для меня! — сказал Попов.
— Стал быть, ты, сынок, и будешь им заниматься? — спросил старичок. — Тогда по строгости дело веди, будь такой ласковый. А то пацаны и бабы, которые совсем одурели, лезут в склад, берут оттуда разные штуки, порох вытрясают для растопки… Ну, что ты скажешь? Вот оглашенные! Уже хлопцу одному ногу оторвало, бабенке — лицо и руки пожгло, а все нету им угомону.
— Конечно, конечно, дедушка, — успокоил его Попов. — Все по строгости будет, и часовых тут поставим обязательно.
Так начались радения Попова на складе. Естественно, первым делом проверил он, не осталось ли какого-нибудь подвоха. Мало ли чего не заметили впопыхах? Облазил склад снаружи, потом — каждый закоулок внутри. Оказалось, партизанские минеры потрудились на совесть, хотя работа была для них совершенно непривычной. Казалось, куда сподручнее, проще было взорвать все это скопище вражеских боеприпасов! Но нет, видно, приказал им кто-то сохранить склад.
Когда Попов принялся за осмотр ящиков с краю, то в первом же обнаружил выстрелы к немецким гаубицам. Со всей осторожностью вывинтил он капсюльную втулку, открутил со снаряда взрыватель. Все тщательно, с немецкой педантичностью смазано, резьба не забитая, отвинчивалось легко.
Потом расшатал и отъединил от гильзы снаряд. Вытащил из гильзы полиэтиленовые мешки с порохом. Вот, значит, до чего добирались местные жители… С ума сойти! Это — при капсюльной-то втулке и взрывателе! Кого-нибудь просто на части могло разорвать!..
Еще ящик, еще, еще… Надо было уловить логику расположения боеприпасов на складе — по различным системам и калибрам, по видам и назначениям снарядов и выстрелов. На это у Попова ушло несколько дней. И все время он сталкивался с уже хорошо знакомыми, изученными и освоенными образцами. Новинок не обнаруживалось.
Дождь то прекращался, то принимался снова. По дороге мимо склада, натужно ревя, шли артиллерийские тягачи с колесами, обмотанными цепями. Только они и танки могли проходить по бездорожной мартовской распутице. А Попов все трудился, все искал, до ломоты в пояснице и рези в глазах, нет-нет да и возвращаясь мыслями в Москву.
Вспомнилось Попову, как перед самой войной поручил Снитко ему, самому молодому сотруднику, сделать специальную установку на кафедре взрывчатых веществ академии. Как же он старался, досконально все рассчитал… В общем, поработал на совесть.
Когда доложил Снитко, генерал сначала даже не поверил — очень уж быстро. «Не напортачили ли?» — спросил недоверчиво и пошел сам все проверять. Проверил, остался доволен, пожал руку. «Вижу, что я в вас не ошибся», — только и сказал.
Смутился тогда Попов — ведь многие в академии ему говорили, что генерал ох как скуп на похвалы, и иногда ее, даже заслужив, от него не дождаться.
Интересно, как бы Снитко и Клюев оценили его работу здесь, в Вапнярке? Ведь все делается обстоятельно и точно! Вот только никак загадочный снаряд не попадается, хоть тресни. А может, его тут и нет вовсе? Вполне вероятно, но в этом надо точно убедиться. А пока отсюда — ни ногой…
Чего он только не находил! Осколочно-фугасные, малых и больших калибров… Чисто фугасные и чисто осколочные… Бронебойные и бетонобойные… Кумулятивные — уже известных и изученных образцов… Каких только маркировок и клейм не насмотрелся! По ним тоже многое можно было уяснить — навыки такие, благодаря Алексею Игнатьевичу, уже выработались.
Когда добрался до центра склада, увидел на земле мышиный хвостик провода. От дождя или от стоявшего снега этот обрывок побурел и как-то игриво загнулся вверх.
Попов подавил в себе мальчишеское желание дернуть за провод.
Все, стоп, машина! Пока не выяснится, откуда тянется непонятный и уже потому неприятный провод, трудиться дальше никак нельзя.
Со всеми предосторожностями начал Попов разгружать, а точнее — перегружать центр склада. Важно было не нарушить при этом уже определившуюся систему расположения тех или иных боеприпасов, ничего не перепутать, чтобы потом не проделывать двойную или даже тройную работу.
Наконец докопался он до самого низа и инстинктивно отпрянул, увидев, что обрывок провода тянется к какому-то кургузому черному предмету: ни дать ни взять — бочонку, малость обледеневшему. С февраля, значит, внизу, под прикрытием всех штабелей, сохранилась такая наледь. Попов присел и стал взглядом буквально ощупывать каждый сантиметр поверхности странного предмета. Но ничего особенного не обнаружил.
