Боргсдорф. Эмигрант Пётр Михайлов.
– Герр Михайлов, герр Михайлов! – к стуку и громкому голосу хозяйки пансиона добавились удары в дверь чем-то очень крепким и тяжёлым.
Это же мне уже снилось, или нет, подумал я. Боже, как болит голова, больше сотни маленьких кобольдов своими серебряными молоточками усердно стучали в моей голове.
Нет, похоже, это не сон. Бутылка шнапса сделала своё чёрное дело, и я с трудом пытался понять, что сегодня это уже сегодня или ещё вчера.
Стук в дверь становился всё сильнее, и мне ничего не оставалось делать, как открыть дверь.
– Доброе утро. Герр Михайлов, за вами пришли, – в голосе фрау Марты сочилась желчь.
За её спиной в коридоре, опираясь на лестничные перила, стояли два эсэсовца. Я даже не испугался, просто все эмоции, кобольды и головная боль исчезли, оставив холодную пустоту. Я как – бы наблюдал эту сцену со стороны, испытывая лёгкое восхищение оперативностью работы тайной полиции Рейха.
Эсэсовцы улыбались, их широкие, белозубые улыбки просто светились в утреннем сумраке коридора.
– Вот он, – торжественно провозгласила хозяйки пансиона. – Я всегда считала, что герр Михайлов опасен для общества.
– Фрау, я благодарен вам за содействие, но ваш комментарий сохраните при себе и возвращайтесь на своё место, – продолжая улыбаться, жёстко произнёс высокий эсэсовец.
– Оскар, пива нет, шнапса тоже, – я покосился на закатившуюся под стол пустую бутылку.
Высокий эсэсовец, а это был Оскар Штайн, мой товарищ по студенческим попойкам, которого я три года учил русскому языку, повернулся к своему напарнику:
– Что я говорил, он совсем не изменился.
Мы обменялись рукопожатиями и они зашли в мою комнату.
– А старушка не простая, уже два доноса на тебя написала, – всё ещё улыбаясь сказал Оскар.
На фрау Марту было больно смотреть, в её глазах застыл ужас.
Закрыв дверь, я повернулся к своим гостям и спросил:
– Чем я обязан такому раннему визиту.
– Пётр, сперва я представлю своего коллегу – мой университетский друг, указал на второго эсэсовца гауптштурмфюрер Пауль Вольф.
– А визит не такой уж и ранний, уже восемь часов, – продолжил он подошел к радиоприёмнику и включил его.
В коридоре скрипнула половица.
– Пауль, проследи пожалуйста, чтобы фрау Марта занималась только своими делами – тихо произнёс Штайн, разглядывая висящий на стене над приёмником плакатик с предупреждением о запрете прослушивания вражеских радиостанций.
На удивление, вчера уходя из комнаты, я вернул ручку настройки на частоту Берлина и сегодня радиоприёмник верноподданно засветился, но в эфире не было ничего, кроме треска помех.
Подняв с пола бутылку, Оскар понюхал её и брезгливо сморщился, укоризненный взгляд был красноречивее любых слов: – наш законопослушный обыватель пьёт дешевый шнапс, хотя на вечеринке в его распоряжении были лучшие вина Европы.
– Что, о вчерашнем говорит уже пол-Берлина, – спросил я.
Нет, но до некоторых слишком влиятельных ушей, слухи уже дошли – он усмехнулся – кое-кто получил вчера слишком большую оплеуху и очень жаждет крови. Трогать аристократов и военных они боятся, поэтому мальчиком для битья выбраны мидовцы и персонально твоя скромная персона.
Оскар внимательно смотрел на меня: – мы предлагаем тебе работу.
Увидев моё выражение лица, он отрицательно закачал головой: – нет, нет, я не предлагаю тебе стать информатором, для этого я слишком хорошо тебя знаю. Нам нужен хороший переводчик в службу радиоперехвата.
– А если я откажусь?
– Вывезти из Берлина я тебя смогу, но долго прикрывать не получится, ты слишком засветился вчера, – Оскар вытащил из кармана изящную стальную фляжку, открыл её и сделал большой глоток. – Пётр, это не шантаж, я и так сильно рискую, приехав к тебе.
Я немного помолчал и спросил: – МЫ, это КТО?
– Служба безопасности, группенфюрер Райнхард Гейдрих, а ещё точнее VI управление – произнёс, только что вошедший в комнату, Вольф.
Гестапо, одно это слово взывало ужас у большинства жителей Рейха, и я не был исключением. Труднее всего выбор делать, когда у тебя выбора нет.
Я прекрасно знал, что бежать мне некуда, скрываться я не умел и поэтому, недолго подумав, сказал: – спасибо Оскар, я согласен.
– Во первых, тебе надо умыться и привести себя в порядок, видел бы ты себя, когда открыл дверь – эсэсовцы снова заулыбались.
С УФА проблем не будет, с сегодняшнего утра у тебя оплачиваемый отпуск на студии – в речи Вольфа проскакивал среднегерманский говор – по ряду причин, сейчас мы поедем в Боргсдорф.
Я удивлённо посмотрел на него:
– А в Берлине?
– В Берлине у нас возникли проблемы, – ответил Оскар.
Через пятнадцать минут, я в сопровождении эсэсовцев вышел из дома, и мы сели в служебный ауди. Фрау Марта даже не прикоснулась к своей заветной тетрадке.
В автомобиле Штайн вёл себя гораздо свободнее, чем у меня дома.
– Русские вчера нас разбомбили к чёртовой матери, но парням Мюллера досталось ещё сильнее и они ухватились за эту чёртову вечеринку, – Оскар говорил, сидя со мной на заднем сиденье автомобиля. – Наши спаслись в подвале.
– Но ведь в гестапо тоже есть подвалы? Это всем известно, – удивился я.
– Русские о них тоже знали, поэтому сбросили туда две хитрые штуковины, от которых остались воронки метров тридцать глубиной, – поддержал разговор Пауль: – Сейчас там всё оцеплено, но нас полиция пропустит.
Я с удивлением рассматривал знакомые мне городские улицы. Чем ближе мы подъезжали к центру города, тем больше видел выбитых в окнах стёкол и разбитых витрин. На тротуарах лежали неубранные кучи битого стекла.
– Новая хрустальная ночь, – пробормотал Оскар.
Посмотрев документы, наш автомобиль пропустили за оцепление, и мы поехали дальше по залитой водой улице, мимо ещё дымящихся развалин Рейхсканцелярии.
Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча.
Боргсдорф встретил нас шумом и суетой. Из трёхэтажного здания гимназии дюжие эсэсовцы выносили парты. Во дворе связисты раскатывали огромную бухту радиокабеля, а в расположенной неподалёку сосновой роще, устанавливали мачты антенн.
К остановившейся машине подбежал солдат и обратился к Вольфу:
– Господин штурмбанфюрер, здесь запрещено останавливаться, оставьте автомобиль на стоянке.
Он рукой показал на ряд машин, спрятанных под маскировочной сетью. Мы с Оскаром вылезли и, не дожидаясь Пауля, зашли в здание. В холле распоряжался молодой офицер с немного оттопыренными ушами, несмотря на чёрный мундир в нем чувствовалось что-то мальчишеское:
– Быстрее подключайте оставшиеся приёмники, электричество уже подали.
– Добрый день Оскар, это и есть ваш чудопереводчик, – обратил он на нас внимание.
– Приятно познакомиться, Вальтер Шелленберг, – он протянул мне свою руку. – Я руководитель всего этого сумасшедшего цирка.
– Очень приятно, Пётр Михайлов, – ответил я, пожимая его руку.
– Штайн, вы появились очень вовремя, – обращаясь к подчинённому, Шелленберг продолжал внимательно смотреть на меня:
– Организуйте, чтобы на детской площадке рядом со зданием играли дети. Обращайтесь к кому хотите, к школьному инспектору, бургомистру, в гитлерюгенд, хоть гауляйтеру, но с утра до вечера на площадке должно быть много детей.
– Герр Михайлов, давайте пообедаем, ведь вы, наверное, даже не завтракали? – казалось, что Шелленбергу доставляет удовольствие играть роль гостеприимного хозяина.
В классной комнате, отведённой под столовую, обедали уже несколько офицеров.
Сев за отдельный столик, и дождавшись, когда настоящий официант расставит все блюда, хозяин продолжил: – Оскар и раньше мне говорил, что вы хорошо переводите на слух, но получив отчёт о вчерашнем вечере, я понял – вы тот, кто нам нужен.
– Понять качество устного перевода можно только присутствуя там, – сказал я – или если у вас там…
– Быть слишком умным очень опасно. Как говорят у вас, русских «Будешь много знать, приблизится смерть», - с улыбкой прервал меня хозяин, улыбка исчезла, когда он продолжил. – Но если работаете на меня, то нужно быть очень умным.
– Кушайте, кушайте, герр инженер, а я введу вас в курс текущих событий, – На его лице снова появилась озорная улыбка.
– За полтора дня наши войска продвинулись на двести – триста километров, но завтра они встанут без горючего и, скорее всего, будут окружены. У противника на границе совсем не было войск, а все данные разведки были ложными. У нас огромное численное превосходство по всем направлениям – Шелленберг вздохнул – а теперь о грустном.
Он наклонился ко мне и, понизив голос, продолжил: – Похоже, мы проигрываем эту войну, официально это не объявили, но вся группа «Север» исчезла. В Кёнигсберге русские, много русских. Третья танковая группа завязла в литовских болотах, а в Восточной Пруссии огромная дыра, которую затыкают сейчас всем чем можно. Да и противник совсем не тот, на которого мы рассчитывали. Их техника на два порядка превосходит нашу. Я начинаю верить в бога из машины.
