Он наклонился ко мне и, понизив голос, продолжил: – Похоже, мы проигрываем эту войну, официально это не объявили, но вся группа «Север» исчезла. В Кёнигсберге русские, много русских. Третья танковая группа завязла в литовских болотах, а в Восточной Пруссии огромная дыра, которую затыкают сейчас всем чем можно. Да и противник совсем не тот, на которого мы рассчитывали. Их техника на два порядка превосходит нашу. Я начинаю верить в бога из машины.
После обеда Шелленберг передал меня на руки, вернувшегося из городской управы Оскара. Он завёл меня в организационный отдел, где я прослушал лекцию о структуре управления, одновременно подписывая стопку уведомлений о допуске к секретной информации и обязательств об ознакомлении. Взглянув на последнюю бумагу, я остановился. «Расписка об отсутствии еврейских предков и родственников».
– Это-то зачем? – спросил я.
– Бюрократия, – развёл руками Оскар. – Подписывай, всё равно никто проверять не будет.
Я расписался, и он, забрав толстую пачку моих бумаг, скрылся в кабинете начальника отдела.
Немцы есть немцы, даже конец света они постараются оформить и провести по правилам документооборота.
Через пять минут из кабинета вышел сияющий Оскар:
– Ну вот, теперь ты не работник какой то кинофабрики, а сотрудник серьёзного государственного учреждения.
– А как мне сейчас обращаться к вам, господин начальник отдела? – спросил я.
– Можно господин начальник, можно штурмбаннфюрер, а лучше всего просто Оскар, – улыбаясь, ответил он. – А сейчас идем в комнату операторов.
Огромные всеволновые радиоприёмники находились в отдельном флигеле, занимая большую его часть. Только за пятью из восьми приёмников, сидели операторы в наушниках.
– Ты знаешь, что нам пришлось срочно менять расположение, поэтому здесь такой бедлам, да и людей, хорошо владеющих русским, очень мало, – сказал Оскар. – Помоги нам.
По выражению его лица, я понял, что он что-то мне не договаривает.
– Каждый оператор работает в строго отведённом для него диапазоне – продолжил Штайн. – Когда начинается приём, включается магнитофон и над местом оператора загорается красная лампа, когда идёт поиск, горит зелёная лампа. К сожалению, со вчерашнего утра мы не можем поймать ни одной армейской радиостанции, только шум. Гражданские радиостанции тоже изменили сетку вещания и диапазон частот.
– Оператору нужно указывать частоту передачи и если возможно название радиостанции, – я прервал его монолог. – Радиостанции могут работать на нескольких частотах одновременно и тогда будет записано одно и тоже сообщение.
– Да ты прав, – Оскар подозвал дежурного офицера и передал ему мои слова.
Я продолжил:
– В одном диапазоне может быть несколько радиостанций и один оператор должен просматривать весь эфир.
– Я думал уже об этом, но у меня не было подходящего человека, – ответил он. – Поэтому, я поручаю эту работу тебе.
Тут один оператор поднял руку:
– Господин штурмбанфюрер, послушайте это.
Он включил общую трансляцию, и из динамиков послышался речитатив на немецком языке, сопровождаемый ударами барабана:
«Хочу, чтобы вы мне довеpяли
Хочу, чтобы вы мне веpили
Хочу ловить ваши взгляды
Хочу управлять каждым удаpом сеpдца»
Голос, наполненный дикой, первобытной силой завораживал
Странный рисунок мелодии, гипнотизировал слушателей.
«Мы хотим, чтобы вы нам довеpяли
Мы хотим, чтобы вы нам всем веpили
Мы хотим видеть ваши pуки»
Первым очнулся Оскар:
– Выключите это!
Никто не отреагировал на его приказ.
Он сам подбежал к рубильнику и отключил радиоприёмник. Присутствующие удивлённо оглядывали друг друга, пытаясь понять, что с ними произошло.
Я заметил, что один оператор неподвижно сидит, хотя над его приёмником горела зелёная лампа. Подойдя к нему и сдернув с головы оператора наушники, я услышал в них незнакомый низкий голос:
«Раз
И появляется солнце
Два
И появляется солнце
Три
Оно – самая яркая звезда из всех
Четыре
И появляется солнце
Пять
И появляется солнце
Шесть
И появляется солнце
Семь
Оно – самая яркая звезда из всех
Восемь, девять
И появляется солнце»
Оскар громко объявил:
– Внимание! Я запрещаю это слушать. Все кто услышит этого гипнотизёра, должны немедленно доложить дежурному оператору и перейти на другую волну.
– Чёрт побери, они используют против нас даже гипноз – пожаловался Оскар.
– Нет, это их культура. По-моему, то сообщение про «шестьдесят пять лет назад» это не обман, я слышал их передачи и их сообщения, это невозможно подделать. Поверь мне, они из будущего.
– А когда нам ждать марсиан на треножниках? – нервно засмеялся он. – Ты слишком много читал на ночь Герберта Уэллса.
Но я не смеялся:
– Хорошо, сейчас я начну работу, а вечером представлю анализ полученных результатов.
Оскар кивнул, соглашаясь со мной.
Недавно включённый приёмник уже прогрелся и шкалы настройки, светили мне приятным зелёным светом. Техник показал тумблер включения магнитофона и показал, как переключаются диапазоны. Я поблагодарил его, надел наушники и занялся любимым с детства занятием – стал слушать радио.
Сквозь треск и шипение помех я пробегал диапазон за диапазоном, в поисках русской речи. Стоп, а почему только русской? Только что я проскочил волну, на которой звучала английская речь, какая-то совсем не английская и не американская. Женщина на невозможном английском, но явно родном языке, глотая звуки и безбожно коверкая слова, беседовала с человеком, отвечавшем на довольно неплохом классическом английском.
– Налоговая система позволяет обеспечивать социальные льготы, недостижимые ни для одной страны текущего десятилетия, – доносился из телефонов хрипловатый мужской голос.
– Профессор, скажите, как недавнее событие может повлиять на экономическое развитие России? – спросила женщина.
– Я думаю, будет небольшой спад в доходах основной массы населения, а после капитуляции Германии, начнётся рост, ограниченный наличием производственных мощностей. Финансовый кризис двадцать первого века заставил законсервировать часть промышленности, но даже сейчас заводы господина Мордашёва, выпускают стали больше чем Германия, а «Русал» производит алюминия больше, чем весь мир.
Вот оно, доказательство того, что отрицал Штайн и чего опасался я сам.
Профессор продолжал:
– Режим в Германии довольно непрочен, ещё в тридцать восьмом году Карл Гёрдлер и Эвальд фон Клейст предлагали англичанам свергнуть Гитлера.
Канарис знал об этом, но молчал. Сейчас в группу противников Гитлера входят Эрвин Роммель, Эрих Левински, Артур Нёбе, Вальтер фон Браухич, Франц Гальдер и Альфред Йодль. Гиммлер тоже знал о готовящемся покушении на Гитлера. Когда взрыв бомбы в сорок четвертом году….
Резкий вой заглушил слова.
Только сейчас я понял, что не включил магнитофонную запись. Опасная информация, но учитывая, как с ней обращаются в Москве, это для них архивная пыль. Я снова попытался поймать эту радиопередачу, но ловил только музыку.
Бундесы, так я стал для себя называть русских из будущего, за постоянное употребление фразы Российская Федерация. Их радиостанции передавали много коммерческой рекламы и музыки. Песни на русском, английском и даже немецком языке чередовались без всякой видимой системы. Одна радиостанция передавала большевистские песни вперемешку с белогвардейскими, последних было даже больше. Похоже, гражданская война стала для них такой же историей, как для САСШ война Севера с Югом.
Так, а это что?
– Совместное заявление Министерства обороны и МИД Российской Федерации. Руководство Германской Империи, Генеральный Штаб предупреждаются, что невыполнение правил Женевской конвенции по военнопленным будет караться бессрочным юридическим преследованием виновных, так же будет караться исполнение закона о комиссарах, приказа ОКХ от 24 мая и Директивы о поведении войск в России.
Генерал-квартирмейстер Эдуард Вагнер, министраль-директор Рудольф Леман, генерал- майор Вальтер Варлимонт, доктор Латман и группенфюрер СС Генрих Мюллер, будут считаться персонально ответственными за жизнь и здоровье военнопленных.
Частота поплыла, но после нескольких поворотов ручки тонкой настройки, я снова поймал нужную частоту.
– Господин Исаев, что вы скажете о сегодняшнем состоянии дел в СС.
Я включил запись.
– Сила Генриха Гиммлера всегда была ограничена, он знал, что национал-социалистское руководство не допустит слияния партийной организации с государственным институтом и создания новой государственной сверхструктуры. Партийное руководство не желало, чтобы какой-то государственный орган, пусть даже возглавляемый верными национал-социалистами, получил возможность вмешиваться в партийные дела.
