Янагисаву затопил поток противоречивых чувств. Сначала сомнение, что кто-то способен на подобное самопожертвование ради него. В мозгу вспыхнули яркие картинки из прошлого. В тот день, когда Янагисава получил пост канцлера, он устроил в замке Эдо роскошный прием с музыкой, танцами, с выступлением театра кабуки, изысканной едой и саке. Мужская часть гостей состояла из подчиненных, искавших его расположения. Все женщины были проститутками, купленными на свалившиеся на него деньги. Ни семьи — он по-прежнему был далек от нее, ни друзей — их у него не было. Гостям, с которыми он праздновал, не было до него никакого дела, если не считать власть, оказавшуюся у него в руках. Лживые улыбки и поздравления полностью его опустошили.
Теперь эта пустота распирала грудь. Его душа, стеная, требовала любви, которой он так страстно хотел, но никогда не знал. На глаза Янагисавы навернулись слезы, которые, как он думал, были выплаканы на похоронах брата, а оказывается, скопились в бездонном резервуаре одиночества. Порыв Ситисабуро тронул его до глубины души. Ему хотелось обнять молодого человека и пролить у него на плече благодарные слезы, ощутить на себе нежные руки, разрушающие броню, сковавшую сердце.
Потом из глубины времен он услышал голос отца: «…ленивый, недостойный быть моим сыном… жалкий, лишенный чести…» Янагисава не забыл удары деревянной палкой и вновь испытал чувство своей полной никчемности, невозможности заслужить любовь. Ненавидя это ужасное ощущение, стремясь прогнать его, он заставил себя вспомнить, кто он: второй человек после сёгуна. А кто такой Ситисабуро? Всего лишь жалкий простолюдин, настолько глупый, что изранил свое тело ради кого-то другого. Как он осмелился любить правителя Японии?
Страстное желание и благодарность Янагисавы превратились в ярость. Он вырвал руку.
— Как ты смеешь столь дерзко обращаться со мной?! — Он отвесил Ситисабуро пощечину. Молодой актер обиженно вскрикнул. — Я никому не приказывал меня любить! — Любой посягнувший на это не достоин даже презрения. — Как ты смеешь?!
Уроки, преподанные жизнью, наполнили его страхом, отчего он разозлился еще сильнее. Любовь делает человека уязвимым, зависимым, ведет к несчастью. Разве его родители не отвергли с презрением его детские попытки заслужить их любовь? Этот отказ был больнее, чем побои. В любви Ситисабуро Янагисава усмотрел возможность будущего отказа, новую боль… если он заранее не отведет эту угрозу.
— Я твой господин, а не любовник! — крикнул Янагисава, и от стремления побороть мятущиеся чувства его голос сорвался. — Покажи уважение! Кланяйся до земли!
Размахнувшись, он опрокинул стоявшего на коленях актера. Ситисабуро распластался на полу. Ужасаясь собственной жестокости, Янагисава поборол порыв броситься к молодому человеку с извинениями, отдаться своему страстному желанию любви. Жажда самосохранения одержала верх над всеми остальными стремлениями.
— Простите меня, господин! — заплакал Ситисабуро. — Я не хотел вас оскорбить. Я думал, что порадую вас тем, что сделал. Тысяча извинений.
Актер приподнялся на локтях. Янагисава ударил его в челюсть, и тот упал снова. Напомнив канцлеру о его одиночестве, сделав уязвимым, Ситисабуро унизил его, поменяв их местами. Янагисава не потерпит посягательства на свою власть. Это предвещает страдания и гибель, чего канцлер не может даже представить.
Он грубо сорвал белую хлопчатобумажную ленту, которая охватывала низ живота Ситисабуро, врезаясь между ягодицами. Потом стащил с себя халаты и, толкнув актера лицом в татами, оседлал его.
— Я покажу тебе, кто хозяин, а кто раб! — крикнул Янагисава.
Дрожа от страха, Ситисабуро плакал. Они часто позволяли себе грубые сексуальные игры… но сейчас была не игра, и он это знал.
— Если моему господину так хочется, я больше никогда не заговорю о своей любви! — закричал он. — Давайте забудем, что произошло!
Но им уже никогда не вернуться назад — все изменилось. Канцлер Янагисава бил кулаками по спине актера. Ситисабуро стонал, но не сопротивлялся. Это еще сильнее разъярило Янагисаву. Он схватил юношу за волосы и ударил лицом в пол, лихорадочно освобождаясь от своей набедренной повязки.
— Вы можете делать… что угодно… со мной, — выкрикивал Ситисабуро сквозь мучительные всхлипы. Пот блестел на его теле, запах его ужаса наполнял комнату, но он все же проговорил: — Я принимаю… боль. Даже если вам… не нужна моя любовь… я ваш навсегда. Я… все делаю ради вас!
За мгновение до того, как необоримая волна удовольствия, гнева и желания захватила его, канцлер Янагисава понял, что должен делать: прервать связь с Ситисабуро — или утратить свое могущество, потерять самого себя. Однако пока молодой актер слишком полезен, чтобы его лишиться. Он успешно выполнил приказ. Все готово для уничтожения Сано Исиро и другого соперника канцлера. Но если план сорвется, Янагисаве снова может понадобиться работа Ситисабуро.
16
Последнее, что Сано нужно было сделать за день, — это выслушать доклады своих детективов. В его кабинете они поведали о поисках поставщика яда и действиях в Больших Внутренних Покоях. Поиски среди врачей и фармацевтов пока не дали результатов, беседы с обитателями женской половины и обыски помещений также не выявили полезной информации или улик. Сано распорядился продолжить работу на следующий день. Он выделил специальную группу, которая должна отследить путь тушечницы и письма Мияги до госпожи Харумэ. Затем детективы ушли, оставив Сано и Хирату обобщать результаты их работы.
— В полицейском управлении мне дали ниточку, которая, возможно, приведет к торговцу лекарствами, — сказал Хирата. — Старик продает по городу любовное зелье. И я задействовал одного из своих информаторов — Крыса.
Сано одобрительно кивнул. Торговец лекарствами, которого ищет полиция, вполне мог продать индийский яд для стрел, убивший Харумэ, кроме того, ему были известны способности Крыса.
— Ну а что с госпожой Ишитэру?
Хирата отвел глаза:
— Я говорил с ней. Но… у меня нет ничего конкретного, чтобы доложить вам.
Он казался необычно рассеянным, а его глаза подозрительно блестели. Сано удивило состояние Хираты и то, что тот не смог добыть информацию по очень важному подозреваемому. Но ему не хотелось упрекать его.
— Думаю, что завтра нам удастся закончить следствие по госпоже Ишитэру, — сказал он.
Видимо, в его голосе все же прозвучало сомнение, поскольку Хирата начал оправдываться:
— Вы же знаете, что не всегда можно с первого раза получить все сведения. — От смущения он не знал, куда девать руки. — Может, вам лучше самому допросить госпожу Ишитэру? Вы мне не доверяете? После Нагасаки?
Сано помнил, как намерение в одиночку противостоять опасности едва не стоило ему жизни и только профессионализм и преданность Хираты спасли его.
— Конечно, я доверяю тебе, — сказал Сано. Меняя тему, он рассказал об осмотре тела госпожи Харумэ и беседах с лейтенантом Кусидой и супругами Мияги. — Мы сохраним беременность в тайне, пока я не доложу сёгуну. А ты постарайся тайком разузнать, кто знал или догадывался о том, что у Харумэ будет ребенок.
— Вы уверены, что она сама знала? — спросил Хирата. Сано задумался.
— По крайней мере должна была подозревать. По-моему, она не сообщала о беременности, потому что не была уверена, кто отец. — Сано заметил, что Хирата не слушает, рассеянно глядя в пространство. — Хирата?
Тот вздрогнул и покраснел.
— Да, сёсакан-сама! Что-нибудь еще?
«Если Хирата не возьмет себя в руки, — подумал Сано, — нам придется серьезно поговорить». Но сейчас Сано очень хотелось увидеть Рэйко.
— Нет, больше ничего. Увидимся утром.
* * *
— Как это ее нет? — Сано удивленно уставился на слугу, который встретил его в личных покоях известием о том, что Рэйко уехала утром и еще не вернулась. — Куда она поехала?
— Она не сказала, хозяин. Сопровождающие запиской сообщили, что возили ее в различные места в Нихонбаси и Гинзе. Но неясно, что она там делала.
В душе Сано возникло неприятное подозрение.
— Когда она вернется?
— Никто не знает. Простите, хозяин.
Раздосадованный тем, что романтический вечер откладывается, Сано почувствовал, как сильно проголодался — с полудня, когда он съел чашку лапши в материнском доме после беседы с лейтенантом Кусидой, у него не было во рту ни крошки. Но прежде надо было смыть с себя грязь после незаконного вскрытия.
— Пусть мне приготовят ванну и принесут вечернюю еду, — сказал он слуге.
Вымытый и одетый в чистые халаты, Сано устроился в теплой, освещенной лампами гостиной и принялся было за обед, состоявший из риса, вареной рыбы, овощей и чая, однако раздражение, вызванное отсутствием Рэйко, скоро сменилось тревогой. Не случилось ли с ней чего?
