— Я искал дневник госпожи Харумэ, — тихо проговорил он.
— Как вы о нем узнали? — спросил Сано.
Лицо Кусиды стало несчастным.
— Я видел его в ее шкафу.
— Когда это было?
— За три дня до ее смерти.
— Значит, вы лгали, утверждая, что никогда не входили в комнату госпожи Харумэ. — Сано с досадой вспомнил, как Рэйко со слов кузины утверждала, что лейтенант был в личных покоях Харумэ именно тогда. Информация Рэйко оказалась точной. Поставив ее под сомнение, он оскорбил жену.
— Я лгал, — бесцветным голосом отозвался Кусида, — потому что не собирался отравить ее, как вы думали. И сюда я пришел не для того, чтобы навредить кому-то. Я должен был получить дневник. Явившись сегодня вечером на службу, я рассчитывал стащить его из ее комнаты. Но капитан сказал, что вы отложили мое восстановление. — Кусида бросил на Сано полный горечи взгляд. — Потом я узнал у одного солдата, что вы конфисковали дневник в качестве вещественного доказательства. Поэтому пришел за ним сюда.
Сано пожалел, что не изолировал вовремя этого опасного, неуравновешенного стражника. Может быть, хотя бы сейчас он получит какую-нибудь полезную информацию?
— Зачем вам нужен дневник?
— В первый раз мне удалось прочесть всего несколько страниц. — Голос Кусиды звучал отрешенно. — Я хотел узнать, кто был ее любовником, и думал, что она могла написать его имя в дневнике.
— Откуда вы узнали, что у Харумэ был любовник? — Сано и Хирата обменялись многозначительными взглядами: лейтенант не только признал, что входил к Харумэ, но и обозначил дополнительный мотив для убийства.
Утратив бойцовский дух, Кусида стал похож на маленькую печальную обезьяну.
— Когда я сопровождал госпожу Харумэ и других женщин во время выездов из замка, она убегала от группы. Я трижды пытался проследить за ней, но безуспешно. На четвертый раз я прошел за ней до гостиницы в Асакусе, но не смог войти в ворота, поскольку их охраняли солдаты. На доспехах не было гербов, и я не узнал, кто они.
«Люди Мияги, — подумал Сано, — охраняли покой своего господина во время его встреч с Харумэ».
— Я никогда не видел человека, которого Харумэ предпочла мне, — продолжал Кусида, — но я знаю, что он был. Почему же еще она убегала? Я не спал ночами, размышляя, кто это мог быть, и завидовал его счастью. Неизвестность невыносима. Она меня убивала! — Его глаза горели одержимостью, хотя Харумэ уже не было в живых. — Дневник все еще у вас? Прошу вас, дайте мне на него взглянуть, — отчаянно взмолился лейтенант.
Сано подумал, а нет ли у Кусиды другой, более веской причины, чтобы выкрасть дневник. Может, он боится, что там имеются какие-то свидетельства против него, которые хотел бы уничтожить?
— Когда вы были в комнате Харумэ, вы не находили флакон с тушью и любовное письмо, в котором содержалась просьба нанести себе татуировку? — спросил Сано.
Кусида нетерпеливо покачал головой:
— Я уже говорил вам, что никогда не видел ни флакона, ни письма. И не искал ничего подобного. Мне было нужно… что-нибудь из личных вещей Харумэ на память. — Он стыдливо опустил глаза. — Вот так я и нашел ее дневник. Он лежал среди нижнего белья. Я уже говорил вам, что не знаю о татуировке. Ее отравил не я.
— Я знаю, что прошлым летом госпожа Харумэ тяжело заболела, — сказал Сано, — и еще кто-то бросил в нее кинжал. Вы слышали об этом? Это ваша работа? — Сано хотел не только проверить сообщение Рэйко, но и понять, не этих ли упоминаний в дневнике боится лейтенант.
— Я знал об этом. Но если вы считаете, что я как-то с этим связан, то ошибаетесь. — Кусида с вызовом посмотрел на Сано. — Я бы ни за что не обидел Харумэ. Я любил ее. Я ее не убивал!
Перед Сано открылся путь решения собственных проблем, сияющий, словно залитая солнцем тропа через темный лес. Попытка ограбления делает лейтенанта Кусиду главным подозреваемым. Из-за прежней лжи все его потуги оправдаться кажутся неубедительными. Если Сано обвинит Кусиду в убийстве, того наверняка осудят: большинство процессов заканчивалось вердиктом «виновен». Сано избежит политических осложнений, связанных с продолжением расследования, и позорной казни в случае его неудачи. А когда исчезнет главный источник конфликта между ним и Рэйко, они начнут свою семейную жизнь. Но Сано не собирался закрывать дело.
— Лейтенант Кусида, — сказал он, — я помещаю вас под домашний арест до тех пор, пока не завершится расследование убийства госпожи Харумэ. Тогда будет решена и ваша судьба. А пока вы останетесь в своем доме под охраной, и выйти оттуда вам разрешается только в случае пожара или землетрясения. — Это были обычные условия домашнего ареста, который заменял самураям тюремное заключение — своего рода сословная привилегия. — Сопроводите его в бантё, — обратился Сано к детективам. Это был район в западной части замка Эдо, где жили потомственные вассалы Токугавы.
Хирата ошеломленно посмотрел на Сано:
— Подождите, сёсакан-сама. Позвольте сначала переговорить с вами.
Они вышли в коридор, оставив детективов охранять Кусиду.
— Простите меня, но мне кажется, вы совершаете ошибку. Кусида виновен и лжет, чтобы отвести от себя подозрение. Он убил Харумэ из ревности, потому что у нее был любовник. Ему нужно предъявить обвинение и отправить в суд. Почему вы этого не делаете?
— А почему тебя привлекает простое решение на ранней стадии расследования? — вопросом на вопрос ответил Сано. — Это не похоже на тебя, Хирата-сан.
Хирата покраснел, но упрямо повторил:
— Я думаю, что именно он убил Харумэ.
Сано не стал разбираться в проблемах своего главного вассала.
— В деле Кусиды масса очевидных слабых мест. То, что он тайком пробрался в ее комнату, говорит о его душевной неуравновешенности, но не означает, что он виновен в убийстве. Это во-первых. А во-вторых, мы не должны отвергать все, что он говорит, из-за его прежней лжи. В-третьих, если мы поспешно закроем дело, настоящий убийца останется на свободе, а невиновного казнят. И тогда могут последовать другие убийства. — Сано рассказал Хирате о версии заговора, услышанной от судьи Уэды. — Если существует угроза сёгуну, мы должны выявить всех преступников, в противном случае под угрозой окажется клан Токугавы.
Хирата, соглашаясь с доводами, нехотя кивнул. Сано заглянул в дверь.
— Выполняйте, — сказал он детективам, потом снова обернулся к Хирате: — Кроме того, пока остаются вопросы к другим подозреваемым.
Несчастный вид Хираты встревожил Сано, но он не собирался бросать следствие по Мияги… и госпоже Ишитэру.
18
— Ваше превосходительство, ваша спутница на ночь, досточтимая госпожа Ишитэру, — стоя в дверях спальни сёгуна, объявила отосиёри, госпожа Шизуру. Трижды, как полагалось по обычаю, ударив в маленький гонг, она поклонилась и ушла.
Величественной поступью госпожа Ишитэру вошла в спальню, держа в руках большую книгу, обернутую в желтый шелк. На ней красовалось мужское кимоно в черную и коричневую полоску с набитыми ватой плечами — чтобы казались шире. Грудь под кимоно была забинтована полосками материи, лицо полностью отмыто от пудры, губы не накрашены, волосы собраны в строгую мужскую прическу. Будучи тринадцать лет в наложницах у Цунаёси Токугавы, она знала, как угодить его вкусам. Теперь, когда до отставки осталось всего три месяца, вся ее жизнь подчинялась одной цели: во что бы то ни стало забеременеть от сёгуна. Она должна использовать любую возможность, чтобы соблазнить его.
— А-а, моя милая Ишитэру! Добро пожаловать. — Цунаёси Токугава возлежал в специальном будуаре со встроенными лакированными шкафчиками с позолотой и великолепными татами на застеленном целым ворохом цветных одеял матрасе. На стенных панно был искусно запечатлен горный пейзаж. Украшенные цветами ширмы защищали от сквозняков и задерживали тепло, исходившее от утопленных в полу угольных жаровен. Напольная лампа отбрасывала на одетого в розово-лиловое домашнее кимоно и цилиндрическую черную шапку сёгуна пятно мягкого, располагающего к интиму света. Воздух насыщали лавандовые благовония. Они были одни, если не считать телохранителей за стеной и госпожи Шизуру, подслушивавшей у двери. И все же настроение сёгуна нельзя было назвать романтическим.
— Это был очень, э-э, беспокойный день, — сказал он. На его бледном лице разлилась усталость. — Принять так много решений! Да еще это ужасное убийство госпожи Харумэ. Я просто не знаю, что делать.
Вздохнув, сёгун решил поискать сочувствия у госпожи Ишитэру. Она села, отложила книгу и устроила его голову у себя на коленях. Токугава жаловался на свои беды, а она мурлыкала утешения:
— Не волнуйтесь, мой господин. Все будет хорошо.
Они походили на старую супружескую пару, где она была ему другом, матерью, нянькой и — не так часто — любовницей. Ишитэру гладила его лоб, под внешней безмятежностью скрывая нетерпение. В далеком храме зазвонил колокол, напоминая о безжалостном времени, торопящемся к пугающему ее тридцатилетию. Но Цунаёси Токугава должен выговориться, прежде чем они смогут приступить к ласкам. Пока монотонно звучал его скорбный голос, ее мысли унеслись в прошлое, в то по-настоящему счастливое для нее время…
