и он решает, какой пешечкой ходить. А для того, чтобы перевести потенциал, есть шахматы, есть коробка, и мы должны сыграть. Перевели все это, реализовали кусок потенциала. Все. Но для того, чтобы игра шла, кто-то должен играть белыми, кто-то черными, а иначе все перепутается. И поэтому мы виноваты перед тем, кто вынужден быть плохим. Допустим, я хороший, считаю себя хорошим, добрым, честным, умным вроде Кука. Все правильно. Но кто-то ведь должен быть плохим в таком случае. Иначе как, если все будут хорошими? Это будет когда-нибудь. И это будет довольно страшно. Но будет. Мы виноваты перед ними, они виноваты перед нами. Почему понятие общей вины — конечно, только поэтому. Надо добиться, чтобы душа смогла говорить со всеми, чтобы тебе было что-то дано. Надо показать, что у тебя чистые руки, чтоб тебе можно было что-то вложить. Иначе тебе никто ничего не вложит, потому что душа откажется, твоя же душа. Она тебя будет сначала заставлять вымыть руки, и только потом она тебе что-то в них даст. А ты всегда пытаешься что-то цапнуть, она не дает — значит, ты цапаешь чужое, раз она тебе свое не дает. Это естественно. Значит, ты берешь чужое. А чужое в твоих руках никогда не будет живым, оно сразу мертвеет. Потому что ты только часть своей души можешь нести вот так. Живую воду. А все остальное, что ты будешь где-то там черпать, будет мертвая вода из чужих рук. Душа тебя сначала научит вымыть эти руки, чтобы ты был готовым к тому, что она тебе должна дать. И только через страдание. Это же очень мучительно — осознать вдруг, что вроде как я гитарист, у меня ансамбль, мы там играем, у нас название есть, и нам свистят, хлопают, а потом понять, что ты дерьмо в общем-то еще. В принципе понять — это не обидно. Это ни в коем случае не обидно. Это великая честь для человека — понять, что он дерьмо. Вот только после этого...
Интервью Андрею Кнышеву
11 мая 1986 года для передачи «Веселые ребята» на проспекте Калинина ТВ снимало материал с участием А. Башлачева. Передача вышла в эфир в декабре, отснятый в этот день материал в нее не вошел, — по неофициальной информации, благодаря спетому Сашей «Времени колокольчиков». Материал смыт, интервью подготовлено к публикации по сохранившемуся подстрочнику. С А. Башлачевым беседует А. Кнышев.
К.: Глядя на вас, трудно сказать, что вы тяготеете к западной эстраде, к западной музыке...
Б.: Видите ли, наш учитель Козьма Прутков учил нас — зри в корень. И вот, если зреть в корень, то корень рок-музыки — это корень человеческой души. И мы в свое время не поняли, что запутались в рукавах чужой формы. Я просто хочу сказать, что надо искать корень своей души. Каждый должен поискать корень своей души. Мы живем на русской земле, и мы должны искать корень свой, русский. И он даст ствол, а ствол даст ветви, а к ветвям подойдет музыкант. Он ветвь срежет, из коры сделает дудочку и будет на ней играть, а саму ветвь использует в качестве розги, скажем так, вицы. И вот будет он этой вицей сечь, а люди боятся, когда их секут, им больно. Они понимают, что секут не для того, чтобы сечь, а для того, чтобы высечь. А высечь можно искру из человека, если его сечь.
К.: Вы высекаете?
Б.: А вы как думаете? Давайте я вам лучше спою.
К.: Давайте.
Б.: Знаете, есть такая пословица: «Простота хуже воровства». Я понимаю эту пословицу так, что если ты не обрел в себе какой-то корень, то лучше сначала попробовать что-то украсть, попробовать на себя чужую форму. Потому что твоя простота никому не нужна, ты ничего не скажешь, если ты пуст. А вот уже потом нужно переодеваться. И когда мы переодеваемся, уже нужно видеть, что мы в своей форме, в своих рубахах, в своих... в том, что есть. Своя рубашка ближе к телу.
К.: Как вас принимают?
Б.: Меня принимают? Я не играю в залах, я не играю больших концертов, я играю тем, кто хочет меня слышать. Тот, кто зовет меня к себе домой, например, соберет двадцать, тридцать, может, и пятьдесят человек, я играю, меня принимают хорошо. Понимаете, самое главное, когда человек скажет: «Ты спел, и мне хочется жить», — мне после этого тоже хочется жить. А вот когда человек говорит: «Мне не хочется жить», — я бессилен.
К.: А как вас можно назвать? Раньше были барды. Как вы себя...
Б.: Как я себя величаю? Я — человек поющий. Есть человек поющий, рисующий, есть летающий, есть плавающий. Вот я — поющий, с гитарой.
К.: Человек летающий — он летает для себя.
Б.: И я пою для себя, а как же? Конечно, я пою для себя, это помогает мне жить, делает меня, я расту.
К.: Ну, это делает и нас тоже.
Б.: Конечно, мы живем единым Духом.
К.: Слава Богу, что вы поете такие песни, которые делают нас. А если бы вы пели другие песни?
Б.: Я бы не пел другие песни. Если кто-то поет другие песни, это его вина. Беда, скорее, а не вина. А я пою эти песни. А потом, если человек вообще поет песни, пусть они неграмотно сделаны, плохо — он поет, даже если это вредные песни. Есть такие песни. Я считаю, что вредная песня — это песня, которая не помогает жить, которая ноет. То есть если мне плохо и ко мне придет кто-то, кому тоже плохо, нам не станет от этого хорошо. Мне не станет хорошо от того, что кому-то плохо. Мне — не станет. Вот. И поэтому нытик разрушает, не создает. Но раз он уже ноет, значит у него уже болит, значит он запоет в конце концов. Своей болью запоет он. Когда человек начал петь, это был плач сначала.
К.: Вы, когда поете, себя со стороны слышите?
Б.: Да.
К.: Любуетесь собой?
Б.: Я же слышу, а не вижу. А любоваться можно глазами. Нет, конечно, не любуюсь я собой. Я собой редко бываю доволен. Ну, сегодня, может быть, больше, чем обычно.
К.: Дело критиков — подбирать термины, но вы могли бы согласиться, если бы вас назвали представителем русского народного рока?
Б.: Конечно, ради Бога, ради Бога.
К.: Этот термин вы не считаете
