Не в пример мне, дураку, Порочестеру при желании было куда вернуться — его-то квартира стояла пустой, сдавать её он брезговал даже коллегам и родственникам, что вполне понятно — столько драгоценной мебели и вообще… Но вот он-то как раз домой и не рвался. Зато поторопился обставить чердак по своему вкусу (кстати сказать, он собрал к себе почти весь обнаруженный при раскопках антиквариат). И вот, в один прекрасный день зайдя, а, точнее, взобравшись к нему в гости, я испытал почти мистический ужас. В помещении стоял знакомый вишнёвый кумар и в нём возлежал патлатый Порочестер в розовом костюме, на застеленной розовым покрывалом кровати, упершись тойтерьеровыми глазами в ноутбук, — а рядом, на тумбе красного дерева, стояло блюдо с персиками и бутылка «Реми Мартен». Несколько секунд тупо стоя на пороге, я размышлял о том, стоило ли, в таком случае, вообще ехать в такую даль — раз уж ты вместе с собой перевёз сюда и все свои привычки.
Но спустя две недели стало ясно, что я неправ — загородная жизнь очень даже пошла ему на пользу. Он почти бросил курить (на свежем воздухе-то!) и заметно поздоровел — теперь он выглядел на хорошие сорок, а не на плохие пятьдесят, как раньше. На щеках появился румянец и даже комплекция изменилась: он похудел, постройнел, а хилые плечи, наоборот, налились силой. Пришлось перешивать и заново сажать по фигуре весь его гардероб, включая и пресловутый розовый костюм.
Это мне напомнило кое-что… Есть у меня один родственник, седьмая вода на киселе — священник. Давненько я его не видел, а в детстве мы часто вместе играли, да и в юности приятельствовали, и я несколько раз приезжал к нему в Троице-Сергиеву Лавру, где он учился. Бывал в монастырских «спальнях», которые очень глянулись мне своим аскетическим бытом — думаю, кое-что я потом незаметно для себя перенял. Моя городская квартира, ах, родная моя… — тоже чем-то похожа на такую спальню. Так вот, он мне рассказывал, что они, семинаристы, никогда не сидят без дела: на каждого налагается послушание — какая-нибудь полезная для монастыря работа. Цель её ещё и в том, чтобы отвлечь студентов от ненужных мыслей и соблазнов. (А я, глядя на Илью, как раз-таки недоумевал, как он со всем этим справляется — настоящий русский богатырь со свекольным румянцем во всю щёку и выразительными синими глазами).
Вот и тут было — послушание… Всегда находилось, что сделать по дому: натаскать воды, расчистить снег, прибраться или хотя бы подогреть ужин, пока Лена занимается с клиентом… Этим, видно, и объяснялось то, что Порочестер легко перешёл на моногамный режим и решительно дал от ворот поворот Эмме, Кате и Марго — своим прежним подругам, трём весёлым дамам — блондинке за двадцать, шатенке за тридцать и жгучей брюнетке за сорок, — чьими платными услугами пользовался много лет.
Вот только мне эти «послушания» почему-то не помогали. Даже наоборот. Здоровый образ жизни, свежий воздух и постоянный физический труд привели к тому, что во мне, напротив, начали бродить греховные желания и мысли — те самые, что не мучили меня уже лет десять. Пока что я одолевал их, как мог — и, возможно, именно поэтому предпочёл поселиться в фургончике, расположенном шагах в десяти от страшного и влекущего дома. Но долго ли я смогу держаться — я не знал. Хорошо ещё, что обычно я, намахавшись лопатой на морозце, засыпал мгновенно — падал головой на подушку и отрубался. Но порой меня начинала мучить непонятная бессонница, и вот тогда-то и начинался кошмар.
Обособленность, которой я так настойчиво добивался, сыграла со мной злую шутку. Ворочаясь на кровати без сна, я ощущал себя этаким бедным родственником, работягой, чуть ли не гастарбайтером, для которого выделили отдельное местечко, чтоб не портил интерьер. Странное дело: разумом я понимал, что сам настоял поселиться именно здесь. Но мерзкое ощущение не проходило. Мне хотелось плакать. В эти минуты я чувствовал себя страшно одиноким, отрезанным от жизни, заброшенным и бездомным. Тосковал по московской квартире, в которую не мог вернуться — чтобы поскорее погасить кредит, я на полгода сдал её знакомому знакомых. Силясь хоть как-то унять тоску, почувствовать связь с миром, я поднимал железную створку небольшого люка напротив — но видел снаружи лишь тьму да жёлтое окошко дома, в котором праздновали победу надо мной мои мучители, чужие, посторонние люди, с которыми невесть как и зачем связала меня судьба. Я ненавидел их. В мозгу вставали мрачные и разнузданные картины, которые я не мог отогнать. Порочестер виделся мне уродливым клопом-вампиром, которого я не знал, как придавить, Елена — развратной, хохочущей стервой.
В конце концов я не выдерживал: с кряхтением садился на кровати, включал ноутбук — и, погружаясь в хоть и виртуальную, но привычную, знакомую и уютную реальность, понемногу успокаивался. Иногда я обнаруживал, что Лена или Порочестер, а то и оба вместе — тоже в Сети. Видно, им тоже не спалось.
Из озорства я слал кому-нибудь из них смайлик или писал на форуме какую-нибудь ерунду. А иногда и не слал, а просто наблюдал со стороны — за их баталиями в прежнем качестве или мирным флудом в новом. Так постепенно и засыпал.
В общем, интернетзависимость цвела у нас пышным цветом.
К концу марта я понял, что больше положенного здесь не останусь. Уже сейчас бы уехал, да некуда. Хорошо тем, кто может пожить у родителей. Но мои уже не первое десятилетие жили своими семьями, и, боюсь, не оценили бы жест по достоинству, если б я пришёл к ним «навеки поселиться».
Но ничего, я вернусь домой сразу же, как только освободит квартиру мой жилец — приехавший на стажировку профессор из Казани, у которого вроде бы уже почти решился вопрос с общежитием МГУ. А Порочестер, если хочет, пусть остаётся. Неясно, правда, как он будет без меня добираться на работу, но это уж его дело.
Приняв решение, я сразу почувствовал себя довольным и почти счастливым. Даже друзья временно вызвали у меня чувство давно позабытой симпатии.
А пока — чтобы хоть как-то скоротать время — я завёл себе дневник в «Живом Журнале». Туда я мог смело заносить все свои мысли, чувства и переживания, ибо хорошо знал, что мои друзья никогда его не найдут. Они просто не знают, где искать. И что вообще надо что-то искать. Потому что они обо мне и думают-то довольно мало…
«Неаристократические развлечения. 16 Мар, 2011 at 11:25 PM.
Tags: свечи, ненависть, ревность, жизнь
Сегодня вечером было очень славно. Собрались все вместе за круглым столом, пили чай, болтали о всякой ерунде. Снаружи мороз, а у нас тепло, уютно. Идиллия!.. И как же странно, что я предпочитаю совсем иные минуты, вроде недавней, — когда в доме внезапно кончается сразу вся вода, у Лены болит голова, машина не заводится от мороза, а Порочестер ссылается на то, что у него, дескать, ноги короткие, — и меня гонят к «святому источнику» пешком. Туда-сюда, по нескольку раз. Мокрый снег сечёт лицо, я поскальзываюсь на заледеневшей дорожке, разбиваю до крови колено, хромая, продолжаю путь. С пустыми баклагами, затем с полными, потом опять с пустыми, — пока эти гады, радуясь принесённой мною первой порции «водицы», нагло, не дожидаясь меня, с мещанскими причмокиваниями попивают свой пошлый чаёк.
Как я их ненавижу!.. Обоих и по отдельности! С их дружбой, любовью, идеями и авантюрами!.. И мне это нравится. Я упиваюсь этими новыми чувствами, — а, точнее, старыми, просто хорошо забытыми с детства. Я живу!.. Или когда отключается электричество и мы зажигаем свечи, одну за другой, и сидим за столом, и торжественно сопровождаем друг друга в туалет и по коридору к газовой плите, неся перед собой тройные бронзовые подсвечники, по одному в каждой руке, — и я чувствую себя настоящим средневековым Герцогом, но, опять же, не обходится без лёгкого укола ненависти, потому что всякий раз я думаю: недалеко то время, когда они заставят меня «держать над ними свечку» в прямом смысле. Зная моего друга Порочестера, не вижу в таком предположении ничего невероятного.»
«Гей, цыган. 17 Мар, 2011 at 00:01 АM.
Tags: искусство, глупость
Каждый день думаю том, какой же я дурак — столько лет прожил в Москве и почти не пользовался возможностями, о которых другие только мечтают. Сколько лет я не был в театре?!.. И ведь мог же себе позволить, так нет! Отдумывался всякой ерундой, вроде — одному как-то глупо идти… Дурак! Ну ничего, теперь дайте только выбраться из этой жуткой финансовой ямы — непременно сразу же закажу билет. Один!.. В оперетту!.. На «Сильву», а ещё лучше — на «Графа Монте-Кристо»!..
Театр, театр… Да, билет туда недёшев. Но в Третьяковскую-то галерею я и сейчас вполне мог бы сходить! Или в тот же ЦДХ… Боже, какой позор… Уже и не помню, когда я в последний раз был на выставке. А ещё искусствовед. По долгу службы слежу только за новинками актуального искусства. Ну, и, конечно, за деятельностью (не скажу — творчеством) друга и покровителя всех креативных художников — Кормильца. Наверное, вернее было бы сказать — за творчеством его «негров»… А настоящей живописи лет десять уже, наверное, не видел.
