Рабыня вытаращилась огромными раскосыми глазами и потянула меня за рукав, качнула головой. Я в бессилии сжала кулаки: что ж, если это ловушка — я попадусь и буду наказана, но никогда не прощу себе малодушия, если, вдруг, упустила свой единственный шанс.
Я кивнула и решительно зашагала следом, стараясь ступать, как можно тише. Я все еще плохо знала дом. Весь мой путь сводился к каторжной дороге в покои де Во, куда никогда не ходила одна, в кабинет Ларисса и выходу в сад через склады и хозяйственное крыло. Девочка шла совсем другим путем. Мы свернули на узкую, заверченную спиралью каменную лестницу, вышли в пустую галерею с белыми колоннами, прошмыгнули вдоль стены и остановились у широкой лестницы. Рабыня вновь приложила палец к губам, прислушалась и толкнула меня в узкую затененную нишу. Я вжалась в камень, отчетливо слыша, как колотится сердце. Этот стук выдаст нас. Казалось, он мечется по галерее, гулким эхо, отражаясь от полированных стен. Рабыня прижалась рядом и вновь приложила палец к губам.
Через некоторое время я услышала отчетливые шаги нескольких пар ног. С лестницы спустились трое караульных — вольнонаемники, обходящие дворец. Они тихо о чем-то переговаривались, смеясь, прошли мимо нас и исчезли в глубине галереи.
Рабыня какое-то время прислушивалась, вероятно, как затихают их, уже неслышные мне, шаги. Кто знает, что в ней намешано. Возможно, ее слух тоньше моего. Наконец, она кивнула и повлекла меня по очередной лестнице. Мы вышли в жилую зону дворца. Стену кружевом прорезали огромные панорамные окна, в которых виднелся ночной сад и усыпанное звездами небо.
Я замерла, оглушенная очередным подозрением: здесь, за фонтаном, был кабинет управляющего. Значит, это все же он… Я посмотрела на рабыню, которая тянула меня за рукав, и послушно зашагала следом — уже ничего не изменить. Черт с вами, господин управляющий. Мы обогнули фонтан вдоль дальней стены. Вот и все — Ларисс был в кабинете и даже не запер зверь. Луч света ложился на белый мрамор четкой полосой.
Рабыня толкнула меня в угол и уже привычно прижала палец к губам. Долго прислушивалась, водя влажными глазами. Я вновь слушала свое обезумившее от страха сердце, стараясь смириться с тем, что это конец. Послышался звук шагов. Ларисс выключил свет и вышел, что-то разглядывая на зажатом в руке планшете. С легким шорохом сдвинулась и щелкнула дверь. Полукровка оторвал глаза от планшета, прислушался. Подошел к окну и мучительно-долго вглядывался в темноту. Нас разделяла лишь хилая тень и тонкая, увитая каменными цветами бондисана, колонна. Он повернулся в нашу сторону и долго всматривался, будто хотел разглядеть. Меня бросило в пот, я похолодела и вжалась в камень так, что заболела спина. Я сейчас выдам сама себя.
Ларисс отвернулся, опустил планшет, жестом уставшего человека провел ладонью по темному, почти неразличимому в ночи лицу. Наконец, развернулся на каблуках и зашагал в противоположную сторону. Я не верила своим глазам.
Мы миновали крыло вольнонаемной прислуги, спустились по очередной закрученной лесенке и оказались в подземной части дворца. Моя спутница огляделась, нажала что-то на стене, и открылась узкая затененная ниша. Она толкнула меня в темноту, вновь что-то нажала, и камень вернулся на место. Мы спускались по крутой узкой лестнице, снизу тянуло холодом и сыростью. Не знаю, видит ли она в темноте, но моя провожатая с легкостью находила дорогу, будто прекрасно знала ее. Я осторожно ступала за ней, шарила пальцами по шершавой стене, чтобы не терять опору.
Мы оказались в огромном полукруглом желобе, освещенном тусклой полоской света посреди потолка. Рабыня повлекла меня вдоль стены, мимо череды грузовых подъемников. Вероятно, это дворцовый грузоприемник, куда заезжают транспортные платформы и корветы. Наконец, она остановилась и почтительно отошла, опустив стриженную голову. От одного из подъемников отделилась темная фигура в накидке с капюшоном. У меня заходилось сердце. Я шумно дышала, стараясь унять дрожь, сжимала ледяные пальцы в кулаки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я узнала ее прежде, чем с головы опустился капюшон — Вирея. Все же Вирея... Я шумно вздохнула и, обессилев, прислонилась к холодной стене.
Имперка протянула мне тугую сумочку красного волокна:
— Здесь пятьдесят тысяч геллеров золотом — хватит с лихвой, чтобы купить свою свободу.
Я приняла монеты дрожащими руками:
— Спасибо, госпожа.
— Сейчас сядешь в корвет. Мой человек отвезет тебя на границу пустыря. В Котловане знают о тебе. Спросишь Мартина-Добровольца.
Послышался тихий звук двигателя. Вирея подвела меня к маленькому челночному корвету, дверца открылась с тихим шипением. Она толкнула меня в черный проем:
— Надеюсь, никогда больше не увижу тебя.
Она резко развернулась и пошла вглубь тоннеля.
Я наблюдала за ее фигурой до тех пор, пока закрывающаяся дверца не погрузила меня в кромешную темноту. Я опустилась на дно, вдоль стальной стены, сжала ледяными пальцами сверток с золотом. Корвет тронулся с мягким толчком, запел нагретый воздух под стальным днищем. Я различила едва слышный шум открываемых створов ворот. Судно набрало скорость и понесло меня в неизвестность.
38
Я вышла в прохладную ночь. Поежилась, плотнее запахивая легкую накидку. Корвет сорвался с места, не медля ни секунды, и унесся в темноту. Я огляделась: за спиной возвышались слепые многоэтажки невольничьего квартала, казавшиеся отсюда хрупкими и полупрозрачными. Кругом лишь пустырь, покрытый серой пылью, которая едва заметно светилась в лучах четырех лун. Ни травинки, ни дерева. Лишь едкий навязчивый запах, который, казалось, губил все живое в округе. Но назад дороги нет. Я положила сумку с золотом на землю, сняла пояс и расстелила рядом — я не знала людей, к которым шла, но вполне представляла их повадки. Я отсыпала половину геллеров, разложила на поясе, свернула жгутом и подпоясалась. Остальные двадцать пять тысяч вновь вернула в сумку. Когда-то я имела доход в шесть тысяч геллеров в год — сейчас при мне имперское состояние. Я завернулась в накидку, прижала к груди сумку и пошла к серой клубящейся стене. Кажется, мне туда.
Пока я шла через пустырь — мучительно прислушивалась. Ежесекундно казалось, что вот сейчас за спиной раздастся знакомый ненавистный голос:
— Куда ты спешишь, прелесть моя?
Казалось, полукровка способен выскочить из-под лежачего камня, воплотиться из воздуха, спуститься с ночного неба, соткаться из тумана. Просто не верилось, что я больше никогда не увижу эту гадюку, не услышу истекающие ядом слова. Сейчас я боялась управляющего гораздо больше, чем его брата. Тот, по крайней мере, пока, далеко.
Плотная завеса то ли дыма, то ли пара имела четкие очертания, будто отделялась от пустыря невидимой стеной жидкого стекла. Я остановилась у самой границы. Протянула руку и с опаской дотронулась до дымных клубов — пальцы беспрепятственно погрузились в пустоту. Я глубоко вздохнула несколько раз, оглянулась на пустырь, инстинктивно задержала дыхание и шагнула в бурлящую стену.
Я ослепла и оглохла. Пробиралась мелкими шажками, будто через взбитый вонючий ком старой ваты, пока что-то жесткое не уткнулось в спину. Оружейное дуло.
— Стой.
Мужской голос. Гулкий, усиленный каким-то прибором. Я остановилась и замерла.
— Ты кто?
— Я ищу Мартина-Добровольца, — я даже не услышала собственных слов — звук поглотил туман.
Меня скрутили по рукам и ногам, куда-то швырнули, по ощущениям, на днище катера или корвета. Я вцепилась в свою сумку мертвой хваткой и лишь чувствовала дребезжание двигателя, но не слышала его. Наконец, раскатился едва уловимый рев мотора, и дребезжание прекратилось. Меня стащили на землю, поставили на ноги, но развязывать не стали. Я различила людей в шлемах с фонарями. У каждого в руках был тепловизор.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Кто ты такая?
— Я Эмма. Я ищу Мартина-Добровольца, — хотелось кричать, но слова вырывались жалким бормотанием.
Похоже, меня все же услышали. И даже развязали.
— Девчонка, о которой предупреждал Мартин, — послышалось над головой.
