Сухраб спрашивает у Хаджира имена и приметы предводителя иранского войска
Как только солнце щит свой золотойПриподняло над горною грядой,
Сухраб — в величье мощи, в блеске властиСел на коня-любимца темной масти.
Индийским препоясанный мечом,Блистая царским шлемом над челом,
С арканом на луке седла крутого,Он выехал — нахмуренный сурово —
На некий холм, чтобы издалекаВсе осмотреть иранские войска.
Он привести велел к себе Хаджира,Сказал ему: «Среди явлений мира
Стреле не подобает кривизна,Кривая,— в цель не попадет она.
Во всем всегда правдивым будь со мною,И милостивым буду я с тобою.
Что б ни спросил я — правду говори,Не изворачивайся, не хитри.
За ложь в расправе короток я буду,За правду будешь чтим у нас повсюду.
За правду,— я клянусь светилом дня,—Добра увидишь много от меня.
Счастливейшим ты будешь из счастливых,Богатство дам, почет, рабынь красивых.
А если ты от истины уйдешь,Темницу, муки, цепи обретешь».
Хаджир ему сказал: «На все правдивоОтвечу, что ни спросит царь счастливый,
Все расскажу я, что известно мне;Душою чужд я лжи и кривизне.
Я жил и говорил всегда правдиво,Поверь, что нет во мне и мысли лживой.
Душа достойных правдою сильна,Мне ненавистны ложь и кривизна».
Сказал Сухраб: «Средь вражеского станаТы мне укажешь витязей Ирана,—
Богатырей могучих и вельмож —Гударза, Туса, Гива назовешь.
Покажешь мне Бахрама и Рустама,Что ни спрошу,— на все ответишь прямо,
Но знай — за ложь сурова будет месть,Утратишь все — и голову и честь!
Чей там шатер стоит, парчой блистая,Полами холм высокий осеняя?
Сто боевых слонов пред ним. Смотри —Синеет бирюзовый трон внутри.
Над ним сверкает желтое, как пламя,Серпом луны украшенное знамя.
Чья это ставка, что простерлась вширьТак царственно? Кто этот богатырь?»
Хаджир ответил: «Это шах великий,Богатырей, слонов и войск владыка».
Спросил Сухраб: «Там, справа, на крыле,Толпится много войска в пыльной мгле,
Слоны ревут... Чей это там просторныйСредь гущи войск шатер раскинут черный?
Палаток белых ряд вокруг него,Слоны и львы стоят вокруг него.
Над ним — слоном украшенное знамя,Гонцы блестят расшитыми плащами.
На их конях попоны в серебре,Кто отдыхает в черном том шатре?»
Хаджир ответил: «Со слоном на стяге,Тус — предводитель войска, муж отваги.
Он родич падишаха, духом горд,В бою, как слон, неустрашим и тверд».
Сухраб спросил: «Чей тот шатер багряныйБлестит, как день, парчою златотканой?
Чье голубое знамя над шатром,Все в жемчуге, украшенное львом?
Чья рать вокруг шатра стоит большая,Кольчугами и копьями сверкая?
Скажи мне, как вождя того зовут,Смотри, не покриви душою тут».
Хаджир ответил: «Это — сын Кишвада,Гударз, отец мой, щит наш и ограда.
С ним восемьдесят витязей — сынов,Как восемьдесят тигров и слонов.
Пустыня перед ним полна покорства,Лев с ним не выдержит единоборства».
Сухраб спросил: «А чей там тешит взорИз шелка изумрудного шатер?
Как трон, у входа золотое ложе,Пред ним стоят иранские вельможи.
Звезда Кавы над тем шатром горит.{25}На троне в блеске царственном сидит
Могучий витязь. Средь мужей ИранаНи у кого нет плеч таких и стана.
Сидит — а выше на голову онСтоящих, чьей толпой он окружен.
Конь перед ним едва ему по плечи,Где ж конь такому витязю для сечи?
Я думаю, он на стезе войныНеудержимей яростной волны.
Вокруг его шатра стоят слоныИндийские, на бой снаряжены.
Я думаю, среди всего ИранаНет для него копья и нет аркана.
На знамени его — дракон и льваИз золота литая голова.
Его я слышу голос, словно гром,Кто этот воин? Расскажи о нем!»
И вся душа Сухрабова хотелаУслышать: «То Рустам — железнотелый!..»
Но иначе судил коварный мир,—Трусливо правду утаил Хаджир.
Он думал: «Если все скажу я прямо,Лев этот юный истребит Рустама.
Я скрою правду. Может быть, тогдаИран минует страшная беда...»
Сказал Хаджир: «Приехал к нам из ЧинаПосол, предстал к престолу властелина».
«А как зовут его?» — Сухраб спросил.Хаджир в ответ: «Я имя позабыл».
Сухраб, чело нахмуривши сурово:«Как звать его?» — спросил Хаджира снова.
Хаджир ответил: «О владыка львов,О покоритель тигров и слонов!
Когда предстал он падишаха взору,Я в Белый замок уезжал в ту пору.
Посла я видел, имя же егоДо слуха не достигло моего».
Сухрабу сердце сжала скорбь тисками,Хотел он слово слышать о Рустаме.
И хоть отец в сиянии венцаСидел пред ним — он не узнал отца.
Он жаждал слов: «Рустам перед тобою!»Иное было суждено судьбою.
Все совершится, как предрешено,Что от рожденья нам судьбой дано.
Под крыльями судьбины роковымиИ зрячие становятся слепыми.
Опять спросил Сухраб: «А это кто жРазбил шатер из кеевых вельмож?
Слоны стоят там, всадники хлопочут,Карнаи там взывают и грохочут.
С изображеньем волка пышный стягПод свежим ветром веет в облаках.
На троне муж сидит, а перед трономИ счета нет почтительно склоненным.
Кто этот славный муж, откуда он,Кто столь великой властью облечен?»
Хаджир ответил: «Это ставка Гива,Он — сын Гударза, витязь горделивый.
Он столь высокой властью облечен,Военачальник кею близкий он,
Любимый зять Рустама Тахамтана,Ему подобных нет в войсках Ирана».
Спросил Сухраб: «А белый чей шатерТам, на востоке, у подножья гор?»
Пред ним, в парче румийской, муж могучий.Вокруг войска теснятся, словно тучи.
Их шлемы словно белые цветы,И серебром сверкают их щиты.
Парчой украшен белый свод шатровый,И трон из кости перед ним слоновой.
И все его убранство — дня светлей.Кто это — самый пышный из князей?»
Хаджир сказал: «То Фарибурз-воитель,Сын падишаха, славный предводитель».
Сказал Сухраб: «Венец ему к лицу,А войско поклоняется венцу.
Высок престол, и царственно обличье.Подходит сыну шахскому величье.
Скажи теперь, кто в желтом том шатре?Над ним — горя, как тучи на заре,—
Знамена алые и голубыеПолощутся, блестят значки цветные.
На шелке стяга булава видна,На древке серебром горит луна.
Кто в том шатре? Ты назови мне имяБогатыря меж львами боевыми!»
Хаджир сказал: «Зовут его Гураз,Он храбростью прославлен среди нас.
Он старший сын воинственного Гива,Неутомимый, быстрый, прозорливый».
Отца приметы лев-Сухраб искал,Но правду от него Хаджир скрывал.
Что в мире смертного произволенье,Где все предначертало провиденье,
Где тайным все венчается концом,Заранее решенное творцом?
Отравлен миром, в муках ты изноешь,Коль счастье в доме временном построишь.
И у Хаджира вновь Сухраб спросилО том, чье имя в сердце он носил.
О том шатре зеленом на вершинеХолма, о том могучем исполине.
Сказал Хаджир: «Мне нечего скрывать,Тебе я клялся правду отвечать.
Посол из Чина он, — я полагаю...А имени его я, шах, не знаю».
«Ты не правдив со мной,— Сухраб сказал,—Ведь ты Рустама мне не указал.
С войсками все иранские владыкиЗдесь на виду, а где ж Рустам великий?
Как может в тайне оставаться тот,Кого Иран защитником зовет?
Ведь если шах Ирана скажет словоИ тучей встанет воинство хосрова,
Не даст он знака в бой вступить войскам,Пока не встанет впереди Рустам!»
И вновь открыл Хаджир уста ответа:«Рустам могучий здесь, конечно, где-то.
Или в Забуле, у себя в горах,Теперь ведь время пировать в садах».
Сказал Сухраб: «А поведет их кто же?Нет, это на Рустама не похоже.
Подумай сам: все вышли воевать,А вождь Рустам уехал пировать?
Нет, не поверю я такому чуду,Я много говорить с тобой не буду.
Рустама ты покажешь мне сейчас,И будешь возвеличен ты у нас.
Тебя я высшей чести удостою,Сокровищницы пред тобой раскрою.
А если тайну будешь ты скрывать,Хитрить и предо мной бесстыдно лгать —
То будет коротка с тобой расправа.Сам выбирай: бесчестье или слава.
И притча есть: когда мобед открылХосрову тайну — так он говорил:
«Несказанная истина таится,Как жемчуг в перламутровой темнице.
И, только долгий плен покинув свой,Она заблещет вечной красотой».
Хаджир ему ответил: «Если самЗахочет боя исполин Рустам,
Противоборца ищет он такого,Что ломит палицей хребет слоновый.
Ты видел бы, каков он — Тахамтан,—Его драконью шею, плечи, стан.
Ты видел бы, как демоны и дивы,Бегут, когда идет Рустам счастливый.
Он палицей скалу рассыплет в прах,Он на войска один наводит страх.
Кто ни искал с Рустамом поединка,Растоптан был могучим, как былинка.
А пыль из-под копыт его коня,Как туча, заслоняет солнце дня.
Ведь он владеет силой ста могучих,Велик он, как утес, чье темя в тучах.
Когда душой он в битве разъярен,Бегут пред ним и тигр, и лев, и слон.
Гора не устоит пред ним. Пустыня —У ног его покорная рабыня.
От Рума по Китайский океанПрославлен в мире воин Тахамтан.
О юный шах, я искренен с тобой,—С Рустамом грозным ты не рвись на бой!
Хоть видел ты мужей в степях Турана,Афрасиаба знаешь и Хумана,
Но всех туранских витязей одинРазвеет в пыль забульский исполин».
И отвечал Сухраб вольнолюбивый:«Я вижу — под звездою несчастливой
Гударз тебя отважный породил,—Отца и братьев честь ты омрачил.
Где видел ты мужей? Где слышал топотКоней в бою? Где взял ты ратный опыт?
Ты только о Рустаме говоришь,Ты, как на бога, на него глядишь.
Когда я встречусь с ним на поле боя,Вся степь вскипит, как хлябище морское.
Тебе стихия пламени страшна,Когда спокойно плещется волна.
Но океан зелеными валами,Затопит землю и погасит пламя.
И мрака ночи голова падет,Лишь солнца меч пылающий блеснет».
Смолк, отвернулся от него угрюмоИ загрустил Сухраб, объятый думой.
Хаджир подумал: «Если я скажуВсю правду и Рустама покажу
Туранцу юному с могучей выей,Тогда он соберет войска большие
И в бой погонит своего коня—Он навсегда затмит нам солнце дня.
Могучий телом, яростный, упрямый —Боюсь, что уничтожит он Рустама.
Кто выстоит против него из нас?Рустам на бой с ним выйдет в грозный час.
А ведь учил мобед нас величавый:«Чем жить в бесславье, лучше пасть со славой».
Пусть буду я рукой его убит,Но смерть моя Рустама сохранит.
Кто я? — восьмидесятый сын Гударза,Я младший сын прославленного барса.
Пусть будет круг богатырей счастлив,Пусть будет жив завоеватель Гив,
Пусть вечно не увянет мощь Бахрама,Пусть не падет вовек звезда Руххама!
Пусть я умру, они же устоятИ за меня туранцам отомстят.
Что жизнь мне, коль Иран постигнут беды?Я помню, как учили нас мобеды:
«Коль кипарис поднимет к небу стан,То на кустарник не глядит фазан».
И молвил он Сухрабу: «Ты упрямоМеня расспрашиваешь про Рустама,—
Отколь такая ненависть к нему?Зачем тебе он нужен, не пойму?
Зачем ты к неизвестному стремишьсяИ в гневе мне расправою грозишься?
А если хочешь голову мне снять —Руби, не надо повода искать.
Не обольщай себя мечтой незрелой.И если здесь Рустам слоновотелый,
Поверь — он пред тобою устоит,И сам тебя во прах он превратит».
Миниатюра из рукописи «Шах-наме» XVI века.
