Да-а! Впечатляющие прожекты!..
Мысли мыслями, но не торчать же здесь до скончания века. Надо было идти и выяснять для себя — на сколько это сотен тысяч лет я провалился в прошлое?
И вот — вниз…
Всегда был убеждён, что спускаться с горы значительно труднее, чем подниматься на неё. Но убеждения так и остаются убеждениями, пока сам не попробуешь сделать это практически. И оказалось, что не трудно, а почти невозможно. Ни веревки у меня, ни альпенштока, если он, естественно, здесь удобен. Только нож. Он-то и служил мне единственной опорой, засунутый в расщелину, расползающуюся прямо под рукой.
Когда я, наконец, добрался до первой более или менее удобной площадки, на которой можно было без опаски делать лишние движения при переходе, я проявился в неизвестном году и месте, лёг под пышный куст и мгновенно заснул, будто обрызганный мёртвой водой — без сновидений, чувств и мыслей.
Мне самому не совсем было ясно, почему я не осмеливался спать на дороге времени. Она для меня всегда оставалась пустынной, безжизненной. Встречи на ней с другими ходоками практически маловероятны, особенно в таком глубоком прошлом, но во мне таилось недоверие к пустоте пространства-времени, и в мыслях я её населял некими монстрами, для которых дорога времени, наша дорога, дорога ходоков, могла служить и местом существования, и тропой разбоя.
Впрочем, упоминание Симона о подобном у меня в голове отложилось плохо. Всё это я сам придумывал.
Глупость этих измышлений, пока я не узнал потом всю правду о поле ходьбы, о бродящих по ней всевозможных тварях, мне самому казалась явной и смешной. Но как только тело моё деревенело от усталости, а в глазах при моргании появлялся песок и мешал видеть, я вспоминал о них, этих мифических существах, называемых в фольклоре ходоков обобщающим словом, как я потом узнал, — «тарзи». Чертыхался, злился на себя, однако проявлялся, ища тёплого солнечного света и доверяясь миру, частицей которого я был. Хотя в этом моём, реальном мире, меня как раз и поджидали настоящие, а не мнимые опасности: и хищники, и змеи, и природные катаклизмы — обвалы, лавины, грозы, селевые потоки…
Именно здесь лили непредвиденные дожди и бушевали ветры…
Что говорить, коль это реальный мир?
С трудом переставляя ноги от усталости, я, в конце концов, дошёл до туманного монолита — настоящего — и проявился у себя дома.
Сарый, лоснящийся от сытости и спокойного житья, встретил меня всплеском рук:
— Ваня, на кого ты стал похож! Ах-ах!
Замельтешил, забегал. Приготовил ванну. С кухни поплыли зажигающие запахи.
Пока я отмокал в горячей воде, мылся и брился, Сарый приготовил обильный стол. Он ни о чём не спрашивал, а сидел напротив меня с умильным видом хлебосольной хозяйки, любящей, когда кто-то много и аппетитно ест, и довольной тем, что ублажила гостя разносолами.
— Симон? Когда будет? — спросил я, набиваясь едой и уже ощущая её приятную тяжесть.
— Кто же знает, Ваня, — приуныл Учитель.
— Как кто? Ты должен знать! — Глядя на него в упор, заявил я неласково. — Должен!
Сарый заволновался, беспомощно заморгал.
— Ты не представляешь, Ваня…
В прихожей звякнул звонок, и Сарый, не договорив, охотно кинулся к входной двери.
Как всегда, без лишнего шума и легко, вошёл Симон, поздоровался, сел на место Учителя, принял от Сарыя чашку чая и, отхлебнув из неё, попросил:
— Рассказывай.
Начал я рассказывать на кухне, а закончил своё повествование уже в комнате, оставив на попечение Сарыя кухню — наши роли переменились. Он там гремел посудой и шумел водой, а мы сидели на диван-кровати, и Симон задавал мне вопросы.
— И как далеко это было во времени?
Ответ у меня уже был готов:
— По моему счёту это восемьсот семьдесят второе тысячелетие до нашей эры. Триста шестнадцатый год, начало января.
— Да-а-а! Вон куда их занесло… И я думаю, что ты прав. Совсем не случайно там они собрались вместе, а у тебя к тому времени отнесён предел. Отстойник, говоришь?.. Неудачное слово, но дело не в названии… — Он задумался, потом повторил: — Дело не в названии, а в сути его… Ты, Ваня, отдохни тут, а затем займись вот чем… Нет. Отдыхай пока. А я передам твой рассказ в будущем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он уже уходил, когда я вспомнил ещё об одном.
— Почему они посчитали меня каким-то перлем? Даже из-за этого вначале говорить со мной не хотели.
— Они подумали, что ты — перль? — мгновенно отреагировал Симон и вновь присел на диван. — Вон оно что… Тебе повезло, что после этого ты смог к ним приблизиться и поговорить.
— У вас что, в будущем кастовая система?
— Какая там кастовость?! — вдруг вспылил всегда вежливый Симон.
Таким я его видел впервые и пожалел, что спросил. Не хотел я его таким видеть. Подумаешь, назвали перлем. Мало ли как меня могут назвать незнакомые люди при первой встрече. И Эй, ты! и товарищ, и дорогой, и друг, и даже какого чёрта!. На каждый роток, как говорится, не набросишь платок. Перль так перль. От меня не убыло, а Симон сам на себя не стал похож. Даже испарина на его умном морщинистом лбу проступила. А заглянувший к нам Сарый, заслышав произнесённое слово, охнул и вновь убежал на кухню.
Симон, не моргая, смотрел на меня, поглаживал колени вздрагивавшими руками и жевал губами.
— Перль… это… это… — несвязно заговорил он. — Жаль, что мы с тобой об этом не поговорили раньше. Мне трудно тебе это объяснить, чтобы ты понял… Вот если бы ты узнал, что некто… например, эльфы, гномы там… лешие и водяные… Существуют и могут каким-то образом тебе помешать или навредить, а то и убить… — Он тяжело вздохнул. — Нет, Ваня, так сразу просто всё не объяснить. Надо слишком много рассказывать, прежде чем…
Он бормотал, а я заводился. Обиделся я. В груди словно зашипело от возмущения. Я болтаюсь бог знает где во времени, а у них тут от меня опять какие-то тайны!
— Опять ты торопишься, — неожиданно спокойно и внятно охладил Симон сосуд обиды, готовый взорваться во мне и выплеснуться на него потоком слов. — И полгода не прошло, как ты стал ходоком во времени, а хочешь сразу узнать всё многообразие существующих вокруг тебя проблем. Даже живя в своём времени, о многих ли из них ты догадываешься? Лишь о малой доле, да и то из газет. А теперь, когда перед тобой раскрылись двери во времени, надо помножить эти проблемы на каждую секунду прошлого. Представь себе этот бесконечный и бездонный океан проблем, и ты поймёшь, сколького ты никогда не узнаешь. И у нас, и в будущем… Там и здесь — своё. В том числе и проблема перлей, выходцев из параллельных миров нашего временного потока… Такое возможно и на грани будущего времени… Я тебе уже говорил. Будущее, в бытовом понимании, и будущее время — разные понятия…
Мне его последнее рассуждение ни о чём не говорило. Будущее — всегда будущее! Поэтому я передёрнул плечами и фыркнул.
— Мне не хотелось пока говорить тебе, рановато ещё, но уж слишком пренебрежительно ты относишься к моим словам. А ведь ты можешь двигаться не только в прошлое, но и в будущее.
— Ну, уж?..
Вот так Симон всё время. Спокойно, медлительно говорит о таких вещах, что дух захватывает.
— Чего же тогда молчали?
— И сейчас зря сказал. Зато как туда попасть, мы воздержимся пока, пожалуй.
— Сам пройду! — выпалил я.
— Не уверен… Впрочем, с тебя станется. Поэтому я тебя попрошу, Ваня, повременить. Успеешь ещё… Всё ещё успеешь. В твои-то годы!.. Сейчас отдохни. Здесь или в прошлом.
Я вышел в город, купил газету. На четвёртой странице в небольшой заметке Стихия разбушевалась прочёл о катастрофическом цунами, обрушившемся на один из японских островов. Сообщалось о жертвах.
Цунами я никогда не видел и с возникшим желанием бороться не стал…
В небольшом, утопающем в зелени, прибрежном посёлке уже знали о надвигающейся опасности. В глубь острова, в гору, по двум нешироким улочкам двигался густой поток людей и машин. Раздавались крики, сигналы клаксонов.
