Мы входим в гигантский зал с портретами Императоров. Свет здесь тускловатый — видимо, чтобы не выцветали. Рамы у картин узкие, но глубокие, полотно далеко отстоит от стены. Все под матовым стеклом и в полный рост.
— Древнейшие изображения, — наш экскурсовод поводит рукой вправо, — не все сохранились. Вот этот портрет Огыра Исполина исходно был больше, но не поместился в Императорский дворец, и потому Император заказал уменьшенную копию. Портрет Эноя Вулканического сгорел при пожаре в столице, вы видите репродукцию. А это известный всем Аяу Кот, про которого говорили, будто бы он был оборотнем. Вот в этой части картину пришлось реставрировать, она была разрезана несколькими лезвиями при загадочных обстоятельствах…
Императоры на картинах один краше другого. Надо понимать, это всё очень красивые мужики, но по самым первым портретам трудно судить, потому что там изображены какие-то роботы-трансформеры с челюстями на шарнирах. Муданжская наивная живопись — это нечто. Портретное сходство начинает появляться примерно на середине зала.
Мама с Сашкой экскурсовода не слушают — всё равно почти ничего не понимают, — а просто ходят по залу, рассматривая лица из древности.
— О! — внезапно восклицает мама. — Эцаган, да это ж ты!
Эцаган оборачивается на имя и вглядывается в портрет.
— Хм, и правда похож, — замечает Тирбиш.
— Это Эйран Любвеобильный, — невозмутимо комментирует Старейшина. — Он пять раз вдовел, и каждая жена принесла ему от десяти до пятнадцати детей. По сию пору на Муданге многие люди являют с ним очевидное родство.
Эцаган и Тирбиш шушукаются и хихикают.
— И вот, наконец, последний из павшей династии, Император Аэда Хитроглазый. Это официальное прозвище, но многие ещё помнят более вульгарные варианты…
По портрету сразу видно, почему он хитро… э-э-э, глазый. Больше всего Император похож на сдобный каравай, весь такой круглый и румяный, в лоснящейся бороде. А из-под густющих бровей выглядывают очень чёрные и очень сощуренные азиатские глазки. Конь, на котором сидит правитель, тоже убедительный — поперёк себя шире и морда абсолютно пофигистичная.
— Да будет ваше правление уроком для меня, — бормочет Азамат и кланяется.
Репродукция портрета Азамата уже заняла положенное место справа от Аэды. Всё-таки мой муж даже в этом ряду выделяется в лучшую сторону.
— Ваш портрет, Ахмад-хон, станет подлинным украшением нашей коллекции, когда из новости обратится в историю.
В следующем зале нам демонстрируют портреты императриц. Этот зал гораздо больше, потому что с каждой императрицы портреты рисовали по количеству беременностей. В среднем изображений каждой тётки два или три — наследник и на всякий случай. Но, конечно, шесть жён Любвеобильного предка Эцагана занимают одну из стен целиком. А тётеньки, надо сказать, не маленькие. Понимаю, конечно, что беременные, но такие лица одной беременностью не наешь. И ещё интересно, что они все выглядят старше меня. Наш провожатый тоже это замечает:
— Обратите внимание, Хотон-хон, вы останетесь в истории как самая молодая жена Императора во всех муданжских династиях.
— А почему они все на таких тётушках женились? — спрашиваю.
— Женились-то на разных, но красивая женщина рано не родит, — Старейшина пожимает плечами, как будто это должно быть очевидно. Ну да, как же я могла забыть хоть на секунду, где нахожусь!
Тоскливая репродукция псевдо-меня совершенно теряется среди прочих необъятных тел.
— Что-то мне мой портрет не нравится, — говорю. — Надо будет ещё ребёнка сделать, и чтобы Бэр рисовал, а не это старичьё с идеями.
Азамат незаметно привстаёт на мысочки, а потом откачивается обратно на пятки.
— Как скажешь, милая, как скажешь…
— М-да-а, Ирлик-хон, помнится, о грядущих чадах говорил, — тихо замечает Алтонгирел, и тут же делает вид, что внимательно изучает шестую жену Любвеобильного, огромную бабищу, родившую двенадцать человек и пережившую своего мужа на тридцать лет.
В следующем зале тоже портреты — несколько малолетних князей, дочери Императоров, Старейшины и просто всякие известные люди. Потом наконец мы добираемся до зала с нарядами и украшениями. Там свет сразу во много раз ярче, и все камни сверкают так, как будто на солнце смотришь. Старейшина Ойраг методично повествует, кто и для кого шил каждый наряд, в каком районе добыты для него камни, сколько они весят, сколько золота и платины ушло на оправы, и всякую подобную техническую информацию. Шатун с умным видом кивает, Азамат время от времени уточняет места добычи, а я рассматриваю сами вещи. Прелесть муданжских украшений в том, что они не ограничиваются ценностью. То есть не просто гигантский рубин впендюрили — и здорово, а действительно красиво делают каждую вещь, с задумкой, с сюжетом. Вся одежда обязательно расшита защитными орнаментами и благопожеланиями, но на большинстве предметов есть и ещё какие-нибудь, более художественные мотивы. Например, танцующие птицы или играющие тигры или прыгающие из воды рыбы, и все они расшиты камнями, так тонко подобранными по цвету, что выглядят как живые.
— А что они будут делать, когда зал кончится? — спрашивает мама у Азамата, остановившись в дальнем пустом углу. Табличка внизу гласит, что здесь скоро появятся вещи, из которых вырастет князь Алэк.
— Подвинут стену, — отвечает Азамат. — Саманные дома можно увеличивать. Музей уже много раз увеличивали. Когда-нибудь весь Долхот будет один музей.
Пятый зал содержит предметы домашнего обихода императорских семей. Это прежде всего посуда и книги. Над книгами Азамат надолго зависает и интересуется, можно ли как-нибудь на досуге прийти почитать старинные тексты. Конечно, они все давно перепечатаны и растиражированы, но он, дескать, полагает, что в старых рукописях могут обнаружиться неясные места — где протёрлось или смазалось — допускающие двоякое толкование.
— Конечно, приходите! — радуется Старейшина Ойраг. — Наш город всегда счастлив принять вас, Ахмад-хон!
— Лизка, гляди! — зовёт Сашка.
Подхожу — стоят мои и Янка и ржут. В дальнем конце ряда с посудой выставлены муляжи еды. Причём самой разнообразной. Запечённые птицы и звери, пирожки и лепёшки, копчёная и сырая рыба, фрукты и их сок, приправы в исходном состоянии…
— Да-а, здесь у нас собрание Императорской кухни, — гордо сообщает Старейшина Ойраг. — Можете полюбоваться, что подавали к столу Императорам в разные века. Например, при Императоре Огыре было принято запекать целого ягнёнка внутри сома. Император мог в одиночку съесть такое блюдо. Вот здесь, смотрите, если заглянуть в рот сому, можно увидеть голову ягнёнка… Император Иляк Нежноротый, наоборот, предпочитал, чтобы его завтрак был мелко нарезан и отделён от костей. Именно для его стола было изобретено блюдо хунь-бимбик. Прошу взглянуть, здесь оно тоже есть.
— Господи, какое безумие, — бормочет Янка, рассматривая искусственный бульон. — А из чего они?
— В основном, из дерева, но некоторые вещи из воска, — серьёзно отвечает Ойраг. — А что вас так забавляет, юная леди? Искусство приготовления пищи — это огромная часть нашей культуры, которую, к тому же, легко утратить. Тот факт, что среди древних книг присутствуют также и книги с наставлениями повару, вас почему-то не смутил, — он делает недовольное лицо и ждёт, видимо, что хихикающая Янка раскается, но тщетно. — Что ж, продолжим осмотр. Вот здесь, у противоположной стены, у нас отдел картографии. Мы собрали карты всех масштабов и областей за все времена. Как видите, самые первые карты изображают местность к югу от Худула и к западу от горной цепи Ахмадул, проще говоря, Великие Леса. Поясню для господ землян: мы полагаем, что первые люди, появившиеся на Муданге, обитали именно в Великих Лесах, хотя сейчас там практически никто не живёт в связи с великой опасностью этих мест. Худул был первой столицей Муданга, и назывался он тогда Урват, что на древнем наречии означает "земля, отвоёванная у леса". В Худуле до сих пор поддерживается традиция именовать детей на древнем наречии, — он поворачивается к Азамату и кланяется. — Мы счастливы видеть, что этот обычай жив и послужил для выбора имени вашего отца, вашего собственного и вашего сына.
Азамат с трудом сдерживает улыбку.
— Смею заметить, — Ойраг снова обращается к нам, что все эти три имени непосредственно связаны с основанием первой столицы. Арават — это просто перегласовка имени Урват, Азаматом звался вождь, основавший город, а имя Алэк получили многие горные реки в той области за свою стремительность и силу.
Азамат на сей раз открыто улыбается и кивает.
— Ни фига себе совпадение, — шепчу ему.
— Не хочу тебя разочаровывать, — хмыкает он, — но, я думаю, уважаемый Старейшина потратил не одну ночь, выдумывая, как вплести моё имя в историю, чтобы выглядело красиво.
