Утром 25 декабря Марселену удалось на несколько минут скрыться от подозрительных взглядов царя Вуду. Дело было так.
Они только что покинули Хереми, где навещали нескольких заговорщиков, и направлялись к себе в горы. По дороге Марселен заметил несколько зрелых плодов гуявы, и так как от долгого пути на открытом солнце его стала мучить жажда, то он остановился сорвать несколько освежающих плодов.
Так как тропинка, которой они шли, была очень узка, то они принуждены были идти друг за другом. Случайно или намеренно Марселен оказался позади Флореаля — Аполлона; он сорвал несколько плодов и начал есть. В то же время он быстро сорвал с шеи бумажный платок, — необычайная роскошь для простого негра, — сделал на нем три узла и, скатав в комок, бросил его в середину кустарника.
В это время к нему присоединился Флореаль — Аполлон. Не слыша за собой шагов юноши, он с содроганием оглянулся; но, увидев его спокойно поедающим плоды, ни слова не сказал и сам подошел к нему. Освежившись плодами, они снова пустились в путь.
Едва они удалились, как кусты тихо раздвинулись. Оттуда вышел человек; внимательно оглянувшись кругом и не замечая ничего подозрительного, он нагнулся и поднял брошенный Марселеном платок, который внимательно рассмотрел, прежде чем сунуть в карман. Это быль Жюль Дювошель — господин Марселена.
В тот же день, к семи часам вечера, Вуду, мужчины и женщины, стали стекаться со всех сторон на обычное место своих собраний; они собирались обыкновенно поодиночке или небольшими кучками по два — три — четыре человека; все были вооружены: кто ножом, кто саблей, кто ружьем, кто топором, а многие имели только одну окованную железом палку.
Правительство так тщательно сохраняло в тайне плен, а потом и бегство Флореаля — Аполлона, что ни один слух не дошел до населения. Сами Вуду решительно ничего не знали о тех страшных опасностях, которым подвергался их царь, а Флореаль — Аполлон, со своей стороны, считал бесполезным, в видах поддержания своего престижа, рассказывать им об аресте. Поэтому все сходились беззаботно, вполне уверенные в своей безопасности и в успехе восстания.
Вскоре до полутора тысяч Вуду собралось у подножия пика Куридас; разбившись на небольшие кучки, они с воодушевлением рассуждали о восстании, с нетерпением ожидая начала празднества.
Флореаля — Аполлона еще не было. У клетки, заключавшей священную змею, стояла только одна Розеида Сумера — мамаша, или царица Вуду. Около нее лежали на земле связанные веревками два ребенка, четырех или пяти лет. Несчастные дети невыносимо страдали и тяжело стонали, но толпа не обращала на них никакого внимания. Невдалеке находился стол, заваленный бананами; тут же, на большом костре, кипел котел с водою. По всей долине были разложены, на некотором расстоянии друг от друга, костры, бросавшие яркий свет на поклонников змеи. Глубокое молчание царило на этом собрании.
Вдруг раздались резкие удары в бамбулу — и церемония началась. В то же время у клетки появились два новых человека. Это были Флореаль — Аполлон, царь Вуду, и Марселен, оби, признанный таковым поклонниками змеи.
Несмотря на все свои усилия сохранять хладнокровие, юноша невольно испытывал нервную дрожь; лицо его приняло пепельно — серый цвет; глаза кидали порою беспокойные взгляды. Он был в обыкновенном костюме, но только, в качестве оби, надел на себя крест — накрест широкую голубую ленту.
По сигналу, данному бамбулой, все присутствующие встали полукругом перед двумя вождями. Флореаль поднял свой скипетр; раздался второй удар бамбулы. Вуду приблизились ближе к клетке, на которую тотчас же вошел Флореаль — Аполлон, между тем как Розеида Сумера с одной стороны, а Марселен — с другой, положили руки на клетку, как бы желая поддержать ее.
Царь Вуду обвел проницательным взглядом собрание, и улыбка гордого торжества озарила его мрачное лицо.
— Дети змеи, — проговорил он громким голосом, слышным во всех концах поляны, — сегодня, двадцать пятого декабря, один из самых торжественных наших дней. Каждый год в этот день мы обыкновенно собираемся и приносим жертву, угодную нашему богу Вуду. Но нынче наше собрание имеет двоякую цель: теперь мы не только отпразднуем великий праздник, но и дадим сигнал к нашему освобождению. С пика Куридас, у подножия которого мы собрались теперь, этот сигнал пробежит, подобно огненной змее, по всему острову и призовет наших братьев к оружию, чтобы сбросить наконец ненавистное правительство и заменить его Пурра, святой религией наших африканских отцов.
Восторженные крики прервали оратора. Флореаль жестом остановил толпу, как по волшебству воцарилось опять молчание. Царь Вуду продолжал:
— На этот раз мы принесем нашему богу не одну жертву, а целых две: одну в начале церемонии, а другую — в конце; потом, исполнив этот великий обряд и вкусивши мяса своих жертв, мы налетим, подобно стае коршунов, на жилища наших тиранов с криками: «Свобода!» и «Вуду!» и будем безжалостны к ним, как безжалостны они теперь к нам!
— Свобода! Вуду! — неистово заревела толпа.
Раздались удары в бамбулу — и Вуду выстроились в одну линию.
В это время какой-то человек почтительно приблизился к Флореалю — Аполлону и, наклонившись, прошептал ему на ухо несколько слов. Это был полковник Бразье, адъютант президента республики, но в каком ужасном виде! В полуизорванной одежде, с исцарапанными руками, с лицом, покрытым потом; видно было, что он долго бежал по лесу.
Флореаль выслушал его, потом отвечал с пренебрежительной улыбкой:
— Вы с ума сошли, полковник! Я уверен, что президент Жефрар ничего не подозревает, а все солдаты в настоящее время мирно спят в своих казармах, но пробуждение их будет ужасно.
— Клянусь вам честью, Флореаль, что мои сведения безусловно верны, — настойчиво продолжал полковник, — напротив, не только все солдаты на ногах, но они теперь уже занимают все горы.
— Повторяю вам, полковник, — что вы или сошли с ума или изменник, — отвечал свысока Флореаль; — я сам только что был на равнине и не заметил ничего подозрительного. А ведь мои глаза, полагаю, не хуже ваших! — Потом, обращаясь к юноше, прибавил, — а как вы думаете, Марселен? Вы ведь все время были со мною!
— По — моему, полковник ошибается, — хладнокровно отвечал тот, — солдаты — не кроты, чтобы могли скрыться под землею, и не рыбы, чтобы уйти под воду! Если бы они действительно находились там, где находятся теперь, по словам полковника, они непременно попались бы нам по пути и, стало быть, были бы замечены нами.
— Вы скоро раскаетесь в своем заблуждении, Флореаль! — печально отвечал полковник.
— Ну хорошо, — нетерпеливо прервал его царь Вуду, — я беру на себя все последствия! А теперь, — ни слова об этом!
— Слушаю, — отвечал Бразье, незаметно пожав плечами и, опустив голову, медленно удалился.
— Пусть начинают! — приказал Флореаль — Аполлон, снова поднимая свой скипетр.
Раздались опять мерные удары в бамбулу, и все присутствующие закружились около клетки со священной змеей под пение гимна. После этого они снова встали перед клеткой и в глубоком молчании ожидали продолжения церемонии. Тогда началась ужасная сцена, которая могла бы показаться читателю совершенно невероятной, если бы она не была целиком занесена в отчет «Гаитянского Вестника» (Moniteur Haitians) 20 и 27 февраля 1864 года, когда в верховном суде Порт — о — Пренса разыгрался последний акт этой удивительной драмы.
— Дети змеи, — вскричал вдруг шипящим голосом Флореаль, — помолимся богу Вуду, а чтобы умилостивить его, принесем ему жертву!
— Жертву! Жертву! — хором повторили все Вуду.
Из толпы выгнали нисколько человек и молча окружили стол. Это были — Франсуа Герье, Конго Пелле, Жанна Пелле, Жюльен Николя, Нереина Франсуа и Бейяр Проснер.
— Начинайте! — хладнокровно произнес Флореаль, сходя с клетки.
Герье Франсуа наклонился и хватил одного из двух детей, ближайшего к нему.
Но в тот момент, как Вуду выпрямился, Марселен, не спускавший с него глаз, кинулся к нему и с такою силою сжал ему руки, что несчастный с криком боли выпустил ребенка.
— Не эту! — глухим угрожающим тоном произнес Марселен.
Герье Франсуа машинально поднял тогда другую девочку, не рассуждая о том, что заставило поступить юношу таким образом. В это время к ним подошел Флореаль — Аполлон и, бросив на него мрачный взгляд, подозрительно спросил:
— Зачем ты заставил Франсуа Герье оставить этого ребенка?
— У тебя, видно, короткая память, царь Вуду! — надменно отвечал юноша.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Взгляни на эту девочку!
— Ну?
— Разве ты не узнаешь ее? Не ты ли поклялся отдать ее в мое полное распоряжение, чтобы я принес ее в жертву? Отвечай! — вскричал юноша с выражением неумолимой ненависти.
