— Говори, говори, что ты хочешь, — сказал капитан, протягивая к Девиду дрожащие свои руки.
— Дети мои, капитан! — вскричал Девид, бросаясь к ногам почтенного старца. — Дети мои… они выйдут из богадельни и принуждены будут просить милостыню…
— Они будут моими детьми, — сказал Стенбау, прерывая его. — Не бойся за них; я постараюсь, чтобы они простили меня в том, что я отнял у них отца, как ты прощаешь меня в том, что я отнял у тебя детей. Жены твоей я тоже не забуду; возвратясь в Англию, я буду просить за нее короля, и надеюсь, что за мою верную сорокалетнюю службу он не откажет мне.
— Благодарю, благодарю вас, капитан, — отвечал Девид, рыдая. — О, теперь, клянусь вам, теперь я не боюсь более смерти!.. Я даже благословляю ее, потому что она доставляет жене и детям моим такого благородного покровителя. Ох, теперь, капитан, благодаря вам, душа моя исполнена чувств христианских!.. Любовь моя усилилась, ненависть погасла: теперь я хотел бы видеть Борка между вами и мистером Джоном, и, клянусь вам, я поцеловал бы руку, которая меня губит.
— Теперь скажи мне, Девид, не могу ли я еще чего-нибудь для тебя сделать?
— Эти кандалы ужасно тяготят меня, капитан: я боюсь, что они не дадут мне спать, а мне нужно соснуть, чтобы не обессилеть завтра. Я бы хотел умереть с твердостью перед людьми, которые привыкли видеть смерть.
— Я велю сейчас снять их с тебя. Не нужно ли тебе еще что-нибудь?
— Есть ли здесь пастор?
— Я сейчас пришлю его к тебе.
— Боб просит позволения прийти сюда и переночевать с ним, капитан, — сказал я.
— Боб может прийти и оставаться здесь, сколько хочет.
— Вы осыпаете меня милостями, капитан, — сказал Девид. — Сегодня я благодарю вас за это на земле, а завтра буду молиться за вас на небе.
Больше мы с капитаном не могли выдержать. Мы постучали у дверей, тюремщик отворил, и мы ушли. Стенбау приказал, чтобы все, о чем просил Девид, было немедленно исполнено. Боб стоял в таком месте, где мы непременно должны были проходить. Ему хотелось поскорее узнать, согласен ли капитан на его желание. Я сказал ему, что он может идти к Девиду, что им принесут в тюрьму две порции ужина, вина и грога. Тут он так неожиданно и стремительно схватил и поцеловал мою руку, что я уже не успел ее вырвать.
Я должен был идти на вахту в четыре часа и, следственно, оставался на палубе до двух часов утра; во все это время я не видал Боба и догадался, что он сидит с Девидом. В два часа я сменился, но вместо своей комнаты пошел к тюрьме, узнать, все ли приказания капитана исполнены. Все было сделано: кандалы сняты, пастор пробыл у Девида до часу и ушел тогда уже, когда тот упрашивал его отдохнуть. Девид и Боб остались одни; я приложил ухо к двери, чтобы послушать, спят ли они; но они еще не ложились, и Боб утешал своего друга, как мог.
— Ведь это еще не Бог знает что! — говорил Боб. — Минутное дело, затянуть галстук потуже, да и конец. Случалось ли тебе когда-нибудь давиться? Ну вот, точнехонько. Я видел однажды, как повесили тридцать человек бразильских пиратов; в полчаса все было готово: так ведь это приходится по минуте на человека. Тебя еще скорее отправят; теперь мы все тут будем, а тогда кто там, кто тут, дела-то было вволю.
— Да мне страшно не то, когда уже придется умереть, а приготовленья-то! — сказал Девид довольно твердым голосом.
— Приготовленья, Девид, да ведь это между своими. Не то, как если бы повесили на земле, хотя бы за воровство. О, тогда дело бы другое; там бы пришлось возиться с палачом и его помощниками, а это, брат, не весело; да притом, на тебя стали бы глядеть чужие и толковать бы, что, дескать, стыдно, что мужчина не сумел прокормиться своими руками. А здесь дело другое: всякий о тебе пожалеет, Девид, и если бы можно было сложиться, отдать по месяцу жизни с человека, чтобы вышла тебе целая жизнь, так уж, верно, ни один матрос не отказался бы от складчины, а офицеры, пожалуй, положили бы по два.
— Но уже как быть, так и быть: но после-то, кто похоронит мое грешное тело?
— Кто? А я-то что? — сказал Боб, пыхтя, как кит. — Уж у меня пальцем никто до тебя не дотронется; я тебя зашью в койку чистенько, хоть бы пикадильской швее так смастерить. Потом привяжу тебе к ногам мешок с песком, побольше, чтобы ты разом нырнул ко дну; а там у тебя будет могила знатная. Девид, настоящая матросская; небось не тесно, как в сосновом гробу. Когда-нибудь и я к тебе попаду. Я уж непременно умру на корабле, как добрый матрос, а не на постели, как какой-нибудь нищий в богадельне. Будь уж спокоен, все будет справлено как следует.
— Спасибо тебе, Боб, у меня на сердце отлегло; теперь мне так легко стало, что хотелось бы заснуть.
— Ну, так прощай же, брат; я не хотел тебе сказать, а я и сам рад прикорнуть.
Они улеглись; через несколько минут я услышал громкое храпение Боба и более тихое дыхание бедного Девида.
Я пошел в свою каюту, но не надеясь успокоиться, как они. И действительно, я не спал во всю ночь, и на рассвете вышел на палубу.
Было еще довольно темно; идя к носовой части, я запнулся за что-то у подножия грот-мачты; я нагнулся посмотреть, что это такое, и увидел блок, прикрепленный к деку.
— Зачем это здесь блок? — спросил я матроса, который был ближе ко мне.
Тот, не говоря ни слова, указал на второй блок, прикрепленный к грот-рее, и третий, который приделывали к юту. Я понял, что приготовления к казни уже сделаны. Подняв глаза к верху мачты, я увидел, что два матроса привязывают флаг юстиции; он был еще свернут и опутан бечевкою, которая висела до палубы, чтобы можно было распустить его в минуту казни.
Все эти приготовления делались в безмолвии, которое прерывал только Никк, сидя на конце грот-реи.
В половине двенадцатого барабан вызвал всех на палубу. Морские солдаты стали в два ряда у правого и левого борта, в нескольких футах от обшивки и вокруг мачты.
В двенадцать часов без пяти минут Девид появился из люка носового трапа; с одного бока его был пастор, с другого Боб; он был очень бледен, но шел твердо…
Время, в которое происходила последняя церемония, сама по себе печальная и торжественная, придало ей еще большую мрачность. Солнце проглянуло на минуту на западе и ложилось за широкими полосами облаков в море, а сумерки спускались быстро, как обыкновенно бывает в полуденных странах; весь экипаж стоял с непокрытыми головами. Пастор прочел отпускные молитвы; Боб толкнул ростер, койка с трупом упала в море, которое закрылось за нею, и корабль величественно удалился, заглаживая своим следом круги, которые образовал труп Девида, канувший в море.
Это происшествие опечалило весь экипаж, и никто еще не развеселился, когда через десять дней после того мы пришли в Мальту.
