Ремонтные дроны, светящиеся жучки, медлительные червеобразные камнеточцы принадлежали странному пространству между жизнью и не-жизнью. Были созданы разумом, который пути эволюции увели очень далеко от человека. Но ей они вовсе не казались экзотикой. Сколько Тереза себя помнила, они всегда находились рядом, вот точно такие.
– Эй! – позвала Тереза. – Ты тут?
Слова гулким эхом отдались в глубине.
– Привет, Кроха. А я уж гадал, когда ты вернешься.
Та часть пещеры, что принадлежала Тимоти, являла собой еще один фазовый переход. От природы через чужаков к человеку, хотя такое человеческое жилище и было Терезе непривычно. У стены стоял ранец с реактором, толстые желтые кабели тянулись к деревянному стеллажу с опрятными, ухоженными механизмами. Она узнавала среди них дрожжевой инкубатор и аварийный утилизатор замкнутого цикла – видела такие на экскурсиях в первые поселения. В общей сложности их хватало, чтобы на срок более одной человеческой жизни обеспечить Тимоти монашеское существование бежавшего в горы мудреца. Его постель – койка у стены, застеленная одеялом из поликарбонатной ткани, – как будто никогда не сминалась. Он обходился без подушки.
Сам он сидел перед обрезком бревна с ножом в толстой намозоленной лапе. Под ногами скопилась горка тонких завитых стружек – он занимался резьбой. Был он лысым, бледным, с густой косматой белой бородой, широкими плечами и руками, перевитыми веревками мускулов.
Она натолкнулась на него несколько месяцев назад, в одну из первых вылазок. Решила забраться повыше, чтобы сверху посмотреть на здание государственного совета, а он сидел там, запивал обед из побитого керамического водоочистителя. И больше всего походил на просветленного гуру, какие медитировали на горных вершинах в старых комиксах. Будь в его улыбке хоть толика угрозы, Тереза, наверное, испугалась бы. Но угрозы не было, и она не боялась. Да и Ондатра сразу с ним подружилась.
– Прости, – заговорила она, присев на краешек койки. – Занята была. Столько нового приходится учить. А ты что делаешь?
Тимоти осмотрел незаконченную резьбу.
– Мне бы нужен метчик. Один уже есть, но для тонкой работы грубоват.
– А тебе нельзя накапливать лишние инструменты, – подхватила Тереза.
Это была их общая шутка, и Тимоти ухмыльнулся.
– Что верно, то верно. Так что стряслось?
Тереза подалась вперед. Тимоти, нахмурившись, отложил нож. Не зная, с чего начать, она начала с отцовских планов ее подготовки.
Он умел слушать так, что она чувствовала: он действительно слушает, а не готовит ответ и не ждет, пока она замолчит. Он сосредотачивался на ней – так же, как на дереве, когда резал, или на обеде, когда готовил. Он ее не судил. Он ее не разгадывал. Она никогда не опасалась разочаровать его своими словами.
Ей мечталось, что так мог бы слушать ее отец – если бы не был ее отцом.
Она перескакивала с одного на другое, рассказывала Тимоти про Коннора с Мьюриэль, про встречи и совещания, которые отец ввел в ее расписание. И обо всех будничных тревогах и мыслях, что незаметно для нее складывались воедино, пока не привели к танцующему медведю Холдену и его странным словам: «Смотри на меня», – прозвучавшим так, будто под ними подразумевалось что-то большее…
Когда у нее кончились слова, Тимоти откинулся назад и почесал в бороде. Ондатра свернулась между ними на полу. Она тихо похрапывала, одна нога подергивалась – ей что-то снилось. Два ремонтных дрона общались между собой, низко и мелодично пощелкивая по нисходящей гамме. Выложив все, Тереза сразу почувствовала себя лучше.
– Да, – заговорил, помолчав, Тимоти. – Ну, что тут скажешь, ты не первая, кто чувствует, что капитан из тех щепок, что расколоть непросто. Он так действует на людей. Но раз он советует тебе за ним приглядывать, пожалуй, стоит приглядывать.
Тереза прислонилась к стене, подтянула к себе колени.
– Мне просто хотелось бы понять, отчего он меня так растревожил.
– Он обращался с тобой как с обычным человеком.
– Ты тоже так обращаешься. Мы друзья.
Тимоти поразмыслил.
– Или это оттого, что он считает твоего папу мерзавцем.
– Папа не мерзавец. А Холден убийца. Не ему судить других!
– Папа-то твой таки мерзавец, – философски и буднично заметил Тимоти. – И поубивал он куда больше народу, чем Холден.
– Тут другое дело. Это война. Ему пришлось, потому что иначе некому было бы всех организовать. И мы бы ввалились в следующую стычку неподготовленными. Папа старается всех спасти.
Тимоти поднял палец, показывая, что понял ее мысль.
– Ты мне сейчас объяснила, почему ему можно быть мерзавцем.
– Я не… – начала Тереза и осеклась. Слова Тимоти напомнили ей урок философии и рассуждения Илича о консеквенциализме. «Намерения не существенны. Важен результат».
– Я никого не учу жить, – продолжал между тем Тимоти. – Но если ты ищешь моральных образцов в своей семье, приготовься к разочарованиям.
Тереза захихикала. Она бы ощетинилась, услышав подобные слова от другого, но это был Тимоти. Ему можно. Хорошо, что она нашла время к нему выбраться.
– Почему ты зовешь его капитаном?
– Потому что он капитан. Капитан Холден.
– Тебе-то он не капитан.
Тимоти так удивился, словно эта мысль никогда не приходила ему в голову.
– Пожалуй, что и нет, – признал он и после паузы протянул еще медленнее: – Пожалуй, что нет.
– Папа говорит, он боится, – сказала Тереза. – То есть Холден. Не папа.
– Они оба боятся, – уточнил Тимоти, снова взяв в руки нож. – Такие люди всегда боятся. Вот такие, как мы с тобой, не знают страха.
– Ты не знаешь страха?
– Я ничего не боялся с тех пор, как был моложе, чем ты теперь, Кроха. Меня с детства побило.
– И меня тоже. Мама умерла, когда я была совсем маленькой. По-моему, отец не хотел окружать меня женщинами, чтобы я не искала в них замену. У меня все учителя мужчины.
– Я своей тоже не помню, – сказал Тимоти. – Но потом я кое-как собрал себе семью. Неплохую семью для выросшего на улице паренька. Ее хватало – пока она не кончилась. Но что я тебе скажу: каким бы хреновым ни было мое детство, до твоего ему далеко.
– У меня идеальное детство, – сказала Тереза. – Я получаю все, чего захочу. Стоит только пожелать. Со мной все хорошо обращаются. Отец дает мне подготовку и образование, чтобы я могла править миллиардами людей и тысячами планет. Таких преимуществ и возможностей нет ни у кого другого.
Она замолчала, с удивлением уловив ожесточение в собственном голосе.
– Угу, – кивнул Тимоти. – Видимо, потому-то ты и озираешься через плечо всякий раз, как улизнешь со мной повидаться.
* * *
В ту ночь, вернувшись к себе, она не смогла уснуть. Тихие ночные звуки здания государственного совета почему-то стали отвлекать и пугать ее. Даже легкое потрескивание стен, излучавших дневное тепло, представлялось настойчивым постукиванием, словно кто-то добивался ее внимания. Тереза переворачивала подушку прохладной стороной к щеке, ставила тихую успокаивающую музыку. Не помогало. Стоило закрыть глаза и велеть себе засыпать, как через пять минут обнаруживалось, что она лежит с открытыми глазами, увязнув в воображаемом споре с Тимоти, Холденом, Иличем или Коннором. Далеко за полночь она сдалась.
Ондатра встала вместе с ней и проводила хозяйку из спальни в кабинет, но, когда Тереза села на табурет у конторки, собака свернулась в ногах и захрапела. Пса ничем не смутишь – во всяком случае, надолго. Тереза нашла старый фильм о семье, поселившейся на Луне в доме с привидением, но фильм удерживал от мыслей не лучше подушки. Тереза подумала, не выйти ли прогуляться в сад, но и от этой мысли только рассердилась. А когда поняла, чего ей на самом деле хочется, оказалось, что хочется-то довольно давно. Только признаться в этом было все равно, что признать поражение.
– Доступ к журналам наблюдения, – произнесла она, и система сменила полные призраков коридоры Луны деловым пользовательским интерфейсом. При всем почете и внимании к ее персоне доступ у нее был не ко всем журналам. Например, записи из боксов открывались, наверное, только отцу и доктору Кортасару. Это нормально. Да и она искала сейчас другое. О приватности Холдена никто не побеспокоился. Раз ей захотелось, можно было посмотреть, как он спит.
