– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, – сказал он скрепя сердце. – Ваша девушка хранит при себе психотропные вещества. Конечно, пока я не могу вам сказать их название, но это дело времени. Эксперты исследуют содержимое флакона, и тогда мы посмотрим, что вы скажете.
Дубровская поняла, что изначально выбрала неверную тактику общения со следователем. Нужно было не цитировать ему отдельные положения своей кандидатской диссертации, давно почившей где-то на родительских антресолях, а проявлять такт и понимание, а иногда и откровенную лесть. Ведь прихлопнул он Уголовным кодексом муху! Значит, столь же ловко он может провести расследование и найти виновных. Но менять позицию было уже поздно.
– А как вы все-таки поступите с водителем автомобиля? – спросила она, цепляясь за последнюю надежду. – Ведь потерпевшая получила серьезные повреждения. Я была в больнице. Доктор надеется только на ее молодой организм. Неужели зло останется безнаказанным?
Следователь поднял брови. Теперь он осознавал свою значимость.
– Первоначальные действия, которые мне удалось провести, включая осмотр места происшествия и опросы свидетелей, пока не подтверждают вины водителя, – сказал он с расстановкой. – Тот сделал все, что мог, предприняв попытку экстренного торможения. Скажите спасибо, что она хоть условно цела осталась. Ей еще повезло…
Примерно это же говорил доктор.
– Водитель не получил травм только благодаря сработавшей подушке безопасности. Пассажирку на переднем сиденье тряхнуло куда сильнее. Женщина даже вынуждена была обратиться в больницу. Ей не помогли средства безопасности – ремень и подушка. Сильнейшее сотрясение мозга. Я думаю, они тоже сожалеют, что живут не в Брунее.
Дубровская повесила голову.
– Я не знала, что положение столь серьезно, – сказала она. – Вы говорите, при потерпевшей обнаружили какие-то вещи?
– Совершенно верно. В сумке находился студенческий билет на ее имя, бумажник с парой сотен рублей, записная книжка и флакон с лекарствами. Понятно, что последнюю находку мы направили на исследование.
Елизавета кивнула головой:
– Вы позволите взглянуть на записную книжку?
– С чего бы это?
– Я всего лишь хочу вам помочь.
– Вы не знаете порядок? – Теперь уж в тоне следователя звучала насмешка. – Ее ежедневник является вещественным доказательством, и предъявлять вам его сейчас я не обязан. Другое дело, если у меня возникнут вопросы по его содержанию, но на них будете отвечать не вы, а ваша клиентка. Вот так!
В его голосе звучало торжество.
– Но Кристина находится в больнице без сознания, – напомнила Лиза. – Кто знает, сколько пройдет времени, пока она придет в себя и начнет давать показания. Стоит ли терять время? Опять же сроки…
– О, об этом не беспокойтесь! – махнул рукой мужчина.
Дубровская внимательно посмотрела на него. Действительно, он не беспокоился о сроках расследования, если тратил время на погоню за бедной мухой. «Мухолов! – подумала она сердито. – Вот как его я буду называть!»
– Вам часто предлагают помощь? – спросила она, изо всех сил пытаясь скрыть неприязнь. – Ту помощь, которая не будет стоить вам ничего? Я собираюсь побеседовать с мачехой девушки, ее лечащим врачом. Неужели вам не интересны результаты? Или вы предпочитаете все делать самостоятельно?
Следователь задумчиво посмотрел на яркое летнее солнце, щекотавшее в эту минуту спины людей на многочисленных городских пляжах. Идея показалась ему привлекательной.
– Так и быть! – решился он. – Заключим перемирие. Я дам вам посмотреть записную книжку. Выписывайте оттуда, что хотите. Но выносить вам ее отсюда я не позволю.
– Ну, разумеется. Я же знаю порядок! – сказала Лиза, мягко улыбаясь.
«Запомни! – говорила ей некогда мама. – На сладкую бумажку прилипает больше мух». Мама, как всегда, оказалась права…
Ежедневник Кристины оказался небольшой книжечкой в кожаной обложке c истертыми уголками. На первой странице были четко выведены фамилия, имя владелицы и даже ее группа крови. Похоже, девушка трудилась над ним в первые дни нового года, когда чистые страницы еще навевают надежду на то, что свою жизнь можно переписать заново, оставив разочарования в прошлом. Она старательно заполняла графы, отмечая занятия в университете, дни экзаменов и зачетов. Почерк казался красивым, не размашистым и не бисерным, в самый раз. Она не меняла пасту и не рисовала на страницах рожицы. Все было чинно и аккуратно, как и подобает круглой отличнице. Ближе к маю характер записей изменился. Заметки стали короткими и сухими, а в июне и вовсе большая часть страниц остались чистыми. Конечно, это было тяжелое время для Кристины, и ежедневник, как честный свидетель, фиксировал изменения в жизни девушки без прикрас. Появились каракули, грязные разводы на страницах. Потом ситуация нормализовалась. Заметки стали объемными, но аккуратный почерк изменился до неузнаваемости. Должно быть, девушка писала на ходу, где-то в транспорте, в кафе, да бог ведает в каком месте!
Дубровская нашла вчерашний день. Страница была пуста. Она перевернула еще несколько листов. Та же самая картина. Должно быть, следователь поторопился причислить записную книжку к числу вещественных доказательств. Никаких встреч, телефонных звонков, других важных дел на протяжении трех последних недель не было вовсе. Только на одной из страниц была сделана странная пометка: «2 Х 3 р.д.». Кристина нацарапала это едва пишущим стержнем, так что надпись казалась выдавленной на листке за десятое июля.
– Ежедневник пуст, – сообщила она следователю. – Вы можете исследовать его вдоль и поперек, но это мало что даст. Лучше будет вернуть его вместе с бумажником мачехе.
Тот взял книжку в руки, повертел ее и даже понюхал, затем открыл страницу за прошлый день, удостоверился, что она пуста и со вздохом вернул ежедневник адвокату.
– Будь по-вашему, – сказал он. – Сейчас напишете расписку, что вещи потерпевшей вручены вам лично в руки, и можете отправляться куда угодно: в больницу, на пляж или к этой самой мачехе.
Формальности заняли всего несколько минут, и Елизавета оказалась на улице с сумкой Кристины в руках…
Она прибыла к дому Каменевых почти одновременно с Никой. Та выпорхнула из роскошного «Лексуса» с тонированными стеклами, сделала водителю небрежный жест и направилась к подъезду, красиво покачивая стройными бедрами. Она была одета в легкую, полупрозрачную тунику, открывающую одно шоколадное плечо, и маленькие джинсовые шорты, выгодно подчеркивающие изящество длинных ног. Должно быть, она возвращалась из-за города, потому что у нее в руках была пляжная сумка и букет ромашек.
– О! – воскликнула она, увидев адвоката. – Не говорите, что вы затеяли с Кристиной новую игру «Дележ наследства – 2».
Похоже, она ничего не знала о ночном происшествии.
– А вас не беспокоит, где сейчас ваша падчерица? – спросила Лиза, внимательно наблюдая за выражением лица молодой женщины.
Но та даже и бровью не повела.
– А мне что за дело? Думаю, Кристина в няньках не нуждается.
– Кристина в реанимации, – сказала Елизавета. – Ее сбила машина. Вас это не удивляет?
Старухи у подъезда вытянули шеи, стараясь отгадать, что делят между собой профессорская вдова и незнакомая молодая женщина.
– Пойдемте в дом, – негромко предложила Ника. – Здесь новости разносятся, как в деревне.
Они миновали рентген из внимательных старушечьих глаз, не проронив ни слова, зашли в прохладу подъезда и поднялись на лифте на нужный этаж. После того как за гостьей захлопнулась дверь, Ника скинула с ног босоножки на экстремально высоких каблуках и уселась на банкетку в прихожей, вытянув ноги.
– Рассказывайте. Что с ней еще стряслось?
– Я уже сказала, что Кристина попала под машину. Следователь считает, что она хотела покончить с собой, – произнесла Елизавета, стоя в углу прихожей, как убогая просительница. Конечно, Ника лишена чувства приличий, требующих для начала провести гостью в комнату, предложить чай, а потом уже задавать вопросы. Ну да бог с ней, она на это и не рассчитывала. – Вам известно, что она принимала наркотики? – спросила она голосом обвинителя.
– Наркотики?! Она?! Не смешите меня, ради всего святого!
– Может быть, не наркотики, а сильнодействующие средства, – подсказала Дубровская. – Транквилизаторы, антидепрессанты, психостимуляторы. Что-нибудь подобное вы у нее в руках видели?
Мачеха только дернула плечом.
– Да я и слов таких не знаю. – Она явно дурачилась, не желая создавать видимость печали. – Неужели на флаконе так и пишут: «Антидепрессант»?
– Но по поведению девушки вы могли определить, что с ней что-то неладно? – допытывалась у нее Елизавета.
– Кто ее разберет? Пожалуй, на кровати она валялась больше обычного, да еще и не ела совсем. Вид у нее и вправду был так себе. Но я думала, это стресс, экзамены.
