По единственной кольцевой дороге шли и шли окутанные вонючим дымом, заляпанные грязью, пышущие жаром машины. Они везли людей и горючее, стройматериалы и продукты, одежду и обувь. Они спешили на помощь вышкомонтажникам и буровикам, трубоукладчикам и дорожникам, связистам и электрикам, врачам и кулинарам. Машинам было тесно и неудобно на непроходимой в непогоду дороге-времянке. Когда-то она очерчивала границы города. Но со временем тот разросся и перешагнул дорогу, и та оказалась трудно одолимым препятствием и за то не однажды была проклята турмаганцами. В распутицу дорога походила на грязевой поток с глубокими, как рвы, колеями, в которых пузырилась и хлюпала черная жижа.
Однажды Бакутин видел, как из залитой грязью колеи вытаскивали девчушку-школьницу на стреле автокрана.
Непроходимые в ненастье участки дороги то и дело латали бревенчатыми лежневками, опилками или шлаком. Но через несколько дней заплаты эти стирались и снова тысячи машин надрывали чугунные сердца, рвали сцепления, валы и оси, вырываясь из липкого, тягучего месива.
Дорога повисла колодками на ногах подымающегося города. Бакутин с Черкасовым потратили уйму времени и сил на переговоры, переписку, телефонно-телеграфную перебранку, прежде чем заполучили нужные для строительства автострады документы, бетонные плиты, гравий и деньги. Огромные деньги! Каждый километр бетонки стоил полтора миллиона рублей.
Начальник единственного в Турмагане дорожного СУ (строительного управления) встретил эту победную весть обидно скептической ухмылкой.
— Пустая затея, — уныло вымолвил он.
— То есть? — встопорщился Бакутин.
— Нельзя ли поконкретней, — строго выговорил Черкасов.
— Пожалуйста, — снизошел дорожник. — Чтоб эти рубли и материалы превратить в дорогу, надо сперва провести выторфовку трассы: вырыть пятикилометровую траншею шириной шесть метров, глубиной — двенадцать. Вывезти полмиллиона кубов торфяника. Вместо него — добрый грунт, гравий, песок и уж потом плиты. Если мы бросим все другие дела… — вздохнул, шевельнул плечами. — Лет за десять выстроим.
— За десять?! — изумился Черкасов.
— Н-ну… Плюс-минус год… — уточнил равнодушно дорожник.
Поправив дужку очков на переносице, Черкасов поднялся, прошелся по кабинету. Остановясь перед смущенно привставшим начальником дорстроя, пристально вгляделся в него.
— И никакого выхода?
— С нашими силами — никакого!
— Вот сюрприз — головой вниз! — Снял очки, покрутил, нацепил на место. — Завтра сюда караван с гравием. Еле выбили. С Урала до Туровска поездом. Оттуда тыщу верст по воде. Фантастические усилия и средства. М-да… Это же… Хм!.. И песок нашли рядышком… А? Что скажешь?
Вопрос адресовался Бакутину.
— Что значит нельзя, если надо? — спросил Бакутин и ринулся на дорожника: — Сидишь тут, как Багдыхан, ни головой, ни руками. Мы целый год лбом стенку прошибали, а ты ни прямо, ни в обход — ни вплавь, ни в брод. Огородился объективными причинами — и брюшко на солнышко. Чинодральство! Бюрократия высшей пробы!
— Умная голова не швыряет зря слова! — тоже вскипел дорожник. Вскочил, нервно одернул полы пиджака. — Чужими руками все легко и просто. У меня в СУ вместо шести экскаваторов — два и те полуторакубовые, из восьми списочных бульдозеров — четыре на ходу…
— С того бы и начинал! — загремел Бакутин. — Вывеска — крик, а за вывеской — фиг? Ни оснастки, ни колес. Навеса не можешь себе построить. Техника под открытым небом. Чертовы временщики!
— Кто из нас временщик — спорный вопрос. Я с женой по телеграфу не общаюсь. Сразу с семьей сюда. И не в особняк. Десять месяцев в балке кантовался. И сейчас ни водопровода, ни канализации, ни газа. А о бедах наших знают и трест, и главк, и обком.
Бакутин смешался. Черкасов поспешил на выручку.
— «SOS» кричать — не хитрое дело. Кукарекай «караул!» и сиди, ножки свеся.
— Да я в свой трест…
— Вот-вот, — резко перебил Черкасов. — Свил гнездышко из заявок да докладных и подремываешь. Тронет кто, сразу — «я просил», «я требовал»…
— Если с этой меркой подойти к вам, — саркастически отчеканил дорожник, — так и вы в таком же гнездышке покоитесь. Пожалуй, еще моего поглубже, потеплей и помягче…
— Да ты что? — снова ринулся в атаку Бакутин. — Новый метод критики утвердить желаешь? «Сам ошибаешься — других не критикуй!» — такую платформу подвести хочешь?..
И наверняка быть бы тут жестокой сече, да Черкасов перехватил инициативу.
— Выдвигать проблемы, поднимать вопросы, ставить задачи — этому мы теперь научились, — с приметной горчинкой заговорил он. — А вот решать… То ли не умеем, то ли не хотим. Прячемся за разглагольствованиями о парадоксах и противоречиях. Очертили себя заколдованным кругом: видим — понимаем — хотим — но не можем! А не можем ли? И хотим ли?
Как видно, эти мысли глубоко волновали Черкасова. Порывисто пересел к столику, возле которого все еще стоял встопорщенный дорожник. Жестом усадил его и продолжал:
— Ведущей осью всякого дела — великого и малого — является человек. И только от того, каков он — революционер иль обыватель — зависит успех. Нет ничего неодолимого, невозможного. Все от человека, все в нем. Но люди разные. Иному не по уму и не по силам. Такой должен уйти, уступив руль более сильному, более отважному…
— А-а!.. — начальник СУ пренебрежительно махнул рукой.
Наступила провальная тишина. Стало отчетливо слышно нудное жужжанье зависшего в оконном проеме комара. Это небрежное «А-а!» и отмашка больно зацепили Черкасова, отбили охоту продолжать разговор, и он вдруг ощутил тягостный прилив усталости. Как мог, спокойней и миролюбивей сказал дорожнику:
— Ну что ж. Спасибо за информацию. До свиданья…
Вспыхнув как от пощечины, пружинно поднялся начальник дорожно-строительного управления. Молча подал руку, молча вышел.
Снова стал слышен въедливый комариный писк. С оглушительным треском вспыхнула спичка в руке Бакутина. Черкасов вздрогнул. Выудив сигарету из протянутой пачки, ткнулся концом в крохотное пламя. Глубоко, до колик затянулся.
Они курили, не глядя друг на друга, Недовольные собой, раздраженные и взвинченные. Этот нахал походя сунул обоим под дых. И что самое обидное — поделом.
«Во работенка, — думал Черкасов. — Костьми ляг. Состарься до сроку. Сгори на корню — все равно сделано будет и мало, и плохо. И любой смеет кинуть в лицо тебе ком грязи. А ты — утрись и не мяукай!.. Мало результатов. Обидно мало. И цена за ту малость непомерно высока… За ценой мы не стоим. Главное — расшевелить, увлечь, поднять. Чтоб разом тысячи рук…»
«Сволочь! — негодовал про себя Бакутин. — Знает, что Ася сбежала. И особняк приплел… С чего я наскочил на него? Если б от него зависело. Можно гвоздем в стенку по самую шляпку, а все равно — ни с места. По себе знаю. Глотку надорвал криком о попутном газе. Мозоли на руке от докладных — и что? Румарчук рычит, клыки кажет, зевнешь — глотку порвет. Боков думает… А время прет. Вот тебе революционер или обыватель. Мало хотеть. Надо еще мочь. Вот если бы все… всем миром…»
— Всем бы миром… — негромко выговорил Бакутин и остолбенело замер, захваченный этой мыслью.
— А что? — встрепенулся Черкасов. — Именно так…
— Только так, — подтвердил уверенно Бакутин.
Черкасов снял телефонную трубку, назвал номер, сказал кому-то:
— Набросай живенько списочек руководителей предприятий города… Конечно. И тресты, и СУ, и СМУ… Сразу и заходи. — Положил трубку. — К вечеру соберем сюда…
— Зачем сюда? На дорогу. К первому колышку.
— Пожалуй, — согласился Черкасов. — Колышки за тобой. Сам и вобьешь первый.
2
Когда члены бюро городского комитета партии и приглашенные тесно расселись в кабинете, Черкасов сказал:
— А не пойти ли нам на чистый воздух? Там и позаседаем.
Все последовали за секретарем горкома, который первым вышел в парную духоту июльских сумерек. За спиной перешучивались:
— НТР в партийной работе…
— Свежий воздух и горкому не во вред.
— К такому воздуху шашлычку бы с пивом.
— Согласен на строганину.
— Под строганинку-то…
— Само собой.
Их сразу облепило комарье. Зазвучали шлепки. Кто-то приглушенно ругнулся, кто-то выдал анекдот по поводу. Потом не заметно разбились на двойки и тройки, завязался деловой разговор. Вот так на ходу решались спорные вопросы, принимались и давались обещания.
Сгрудились на полянке, в сажени от кольцевой дороги. Черкасов протиснулся в середину, подождал тишины. Заговорил негромко, но с нажимом:
— Что предстоит нам в будущую зиму — известно всем. Десять миллионов тонн должны мы дать в будущем году вместо полутора нынешних. Соответственно и проходка, и длина трубопроводов, и все прочее — в три с лишним раза. Помех на пути — тьмы. Самая страшная — бездорожье. Кольцевая бетонка нужна нам больше, чем воздух. Так или нет?
