— Есть что-то важное?
— Только то, что Москва укрепляется, а в основном, он подтверждает письмо гетмана Мазепы.
— Хорошо, идите генерал, и вызовите ко мне барона Гилленкрока.
Генерал-лейтенант барон Аксель Гилленкрон прибыл незамедлительно. Он был подтянут и строг, и как всегда держал в руках тубус с картами и документами.
— Мой король, вы вызывали меня? — спросил генерал.
— Да, барон. Что относительно карт Псковской земли, которыми я был недоволен?
— Фортификационная Контора подошла к делу со всем своим рвением, и новые карты получились вполне неплохими.
— Поверю вам на слово, барон. А пока, что относительно плана весенней кампании против московитов? Каков план моих генералов?
— Наша армия должна остановиться на зимние квартиры в Плоцкой области и Мазовии, в районе Торна, Остроленки и Пултуска. За время отдыха из Швеции подойдут подкрепления, место сосредоточения город Рига. Как только просохнут дороги, генерал Левенгаупт должен выступить из Риги в направлении на Псков. Ваше Величество движется ему навстречу. По дороге к нам присоединяются литовские войска и украинские казаки.
— Сколько литовцев мы получим?
— Около четырех тысяч конников, Ваше Величество.
— Что относительно Финляндской армии?
— Она должна совершить поход к Петербургу, сбить русские войска с их оборонительных позиций, взять город, разорить гавань и сжечь русский флот. Московитский царь обязан броситься на выручку своего любимого города, и в одной решительной битве будет разбит. Все планы расписаны и ждут только вашего одобрения.
— Оставьте, я посмотрю.
— Слушаюсь, Ваше Величество.
Гилленкрон оставил свой тубус на столике, рядом с королем, поклонился и вышел. Карл Двенадцатый дождался того момента, когда он останется один, сквозь приоткрытый полог палатки посмотрел на проходящие мимо войска, улыбнулся и взялся за планирование весенней военной кампании. Жизнь коротка, а он должен оставить о себе такую память, которая бы затмила славу Александра Македонского. Но для этого необходимо одолеть московитов, и только после этого он может вернуться в Европу и заявить свои права на долю в Испанском Наследстве.
Войско Донское. Черкасск. 30.10.1707.
Брат Левка в Черкасске не задержался, переговорил с отцом, присоединился к одному небольшому отряду, который отправлялся на Волгу, и был таков. Что касается меня, то я продолжал оставаться при отце, хотя личность Никифора просто таки требовала действия. Ну, ничего, все впереди. Борьба за свободу дело не на один год, и думаю, что мне еще придется помахать саблей.
С того дня как Кондратий Булавин стал войсковым атаманом, прошло уже полтора месяца. С каждым днем огромный вал проблем не только не уменьшался, а даже наоборот, постоянно увеличивался. И если бы не помощь от соратников, то и не потянул бы Кондрат на себе все дела, а в таких случаях на Дону и Сечи выход один — переизбрание атамана.
Часть проблем на себе, как войсковой писарь, тянул полковник Лоскут, а заодно на старом соратнике Разина, висела еще и разведка с контрразведкой. Пока полковник справлялся, хотя возраст и давал о себе знать. За снабжение Кондрат тоже мог быть спокоен, Зерщиков творил просто маленькие чудеса. Он заставил всех донских торговцев и богатых казаков выделить на нужды войска провиант, одежду и денежные средства. Правда, за это он пообещал им долю в трофеях и некоторые преференции по торговой части. Кроме того, Илья Григорьевич решил перенести все заводы и мануфактуры Воронежа, а также недавно взятого Царицына на Дон. Другой бы на его месте махнул рукой, сказал, что это невозможно и не по силам человеческим, но не таков был Зерщиков, который рассудил, что если царь Петр из-под палки смог дело наладить, то и у него, имеющего под рукой тысячи беглых крестьян переживающих за свою свободу, несомненно, все получится.
В военных делах тоже пока был порядок. Удача сопутствовала казачьему оружию, российские городки открывали перед лихими конными отрядами ворота и тысячи людей присоединялись к нашему движению. Конечно, когда царские войска соберут силы в кулак, и ударят в ответ, то многие отшатнутся и отскочат в сторону, но это при любом деле так, а не только на войне. Единственными проблемами для донских армий были войска полковника Иртеньева на тамбовском направлении и слободские полки под командованием бригадира Шидловского собравшиеся в районе Белгорода: Изюмский, Ахтырский, Сумский и остатки Острогожского. Плюс к этому на помощь к Шидловскому спешили украинские полки: Полтавский во главе с полковником Искрой и самый что ни есть карательный полк, то есть Компанейский, во главе с полковником Галаганом.
Несмотря на запрет Мазепы выдвигаться против булавинцев, эти два полка игнорировали приказ гетмана, и ушли сами по себе. Искра полностью уверился в измене Мазепы и начал действовать самостоятельно, на свой страх и риск. Вот и получается, что у Шидловского собирается четыре тысячи всадников, которые могут ударить и на Украину, и на Воронеж, и на Черкасск. Гришку Банникова с его Первой армией дергать было не резон, он был нужен на Дону, а потому на Белгород решено было направить полковника Скоропадского с тремя тысячами казаков и новыми резервными частями собранными на Сечи, а это еще три тысячи казаков и две тысячи пехотинцев крестьянского войска. Вместо Скоропадского на осаду Азова и Таганрога из Батурина прибыл полковник Чечель с двумя тысячами сердюков-стрелков и семью пушками.
В общем, с военными делами все обстояло неплохо. Но проблем хватало и без этого, и основная беда для нарождающегося казачьего государства подкрадывалась с другой стороны. Слишком много на Дону скопилось беглого народа, который не хотел что-то завоевывать, а мечтал все отнять и поделить, ну и, конечно, все это прогулять. Призывы раздуванить общак на всех, так сказать, по-братски, были пока не слишком громкими, но это пока.
Система отбора и приема беглых людей в казаки дала сбой, слишком велик был наплыв беглецов, и требовалось или подкрепить устои казачьего общества силой сабель, или пойти на поводу у толпы. Совершенно ясно, что толпа дает воинов, пусть слабых в бою и совсем необученных, но много. Однако, принимая ее законы, о своем государстве можно забыть. И вот в связи с этими всеми делами, Кондрату предстояло сделать, как мне казалось, нелегкий выбор, и он его сделал. Сила у Булавина была, пять тысяч сабель Банникова стояли под Черкасском, и атаман решил направить их в Раздорскую.
Сегодня Кондрат вызвал Григория для разговора и я при нем присутствовал, как всегда, писал под диктовку отца письма самым разным людям и когда командующий Первой армией прибыл, то остался на месте.
Банников, легкий на ногу, молодой и сильный чубатый казак, вошел к атаману и, по-доброму улыбнувшись, произнес:
— Здрав будь, Кондрат. Зачем звал?
— И тебе не хворать, Григорий, — ответил отец. — Вот спросить тебя хочу, ты мне веришь?
— Конечно, Кондрат, о чем разговор.
— Так вот, голутвенные и беглые требуют казну казачью раздуванить по справедливости. Что думаешь?
— Хрен им, — не раздумывая, ответил Гришка, тут же перекрестился и прошептал: — Прости Господи, за словеса мои непотребные.
— Вот и я так думаю. Поэтому возьмешь пару тысяч казаков и поедешь в Раздорскую, они там сейчас собираются, хотят толпой в Черкасск идти и справедливости требовать. Так ты им объясни, Гриша, что война идет, а кто не в войске, тот дармоед и Тихому Дону не нужен.
— А если кидаться начнут?
— Тогда руби их всех насмерть, Григорий, и помни, если их не задавить сейчас, то завтра они растянут все, что мы потом и кровью добыли, и не получится у нас ничего из того, что мы задумали. Хотят быть казаками, то пускай в войско вступают, а нет, так гони этих холопьев обратно на Русь, царь Петро им быстро объяснит, что есть справедливость и почем нынче волюшка.
— Понял, Кондрат, все сделаем, — кивнул Банников, перекрестился на икону, висящую в углу, что-то прошептал про себя и выбежал за дверь.
Григорий умчался поднимать своих ветеранов, а Кондрат еще долго сидел и над чем-то раздумывал.
— Батя, — окликнул я его тогда.
— Чего Никиша? — он посмотрел на меня.
— Вот ты сейчас Григорию сказал, что мы не достигнем того, чего хотим. А чего мы хотим, ведь каждый атаман и полковник за свою правду бьется? Скоропадский с Чечелем за вольную Украину и независимого гетмана Мазепу. Это понятно, царь «23 пункта» не выполняет и земли украинские все плотней под себя подгребает. Лукьян Хохол и Костя Гордеенко за волю казацкую, чтобы все, как и прежде осталось. Поздеев, Зерщиков, Фролов, донские старшины и Кумшацкий, думают царя попугать, автономию получить и остаться в составе России. Лоскут, Драный и Иван Павлов хотят до Москвы дойти, и всем крепостным людям свободу дать. А как ты видишь дальнейшее наше житье?
