Цель призвания тоже прозрачна: идите и володейте нами по праву, то есть для установления порядка. Выбрать князя из своей среды, считал историк, было проблематичным, требовался своего рода третейский судья, который стоял бы над местными интересами и партиями. Поскольку дело происходило в расцвете родового строя, то избрать князя из какого-то рода означало сразу же возвысить его род, а потом, сами понимаете, хлопот не оберешься. Нужен был чужак, но такой, который мог внушить саму идею подчинения личных интересов общественным и не узурпировал бы эту власть потом. Для удобства правления, то есть чтобы князь не разрывался между новгородцами и их большими землями, призвано было три брата с их родами, так в каждом важном стратегическом пункте садился один из князей, который мог заниматься интересами новгородцев. Учитывая, что близкое новгородское население было славяне, меря и весь, то князья точно сели по указанным племенным адресам. Причем княжить и володеть эти призванные иностранцы должны были по праву, то есть им были оговорены условия правления. Это, по Костомарову, было не завоевание, а именно призвание третейских судей, поскольку собственными силами накопившиеся противоречия оказалось разрешить невозможно. Так что князьям указывалось четко, что они имеют право делать, а что — ни в коем случае. Так в Новгороде возникло своего рода двоевластие: одновременное существование земской, или вечевой, власти и княжеской. Таким двоевластием, считал Костомаров, отличается вся древняя русская история. Но история Новгорода в особенности.
Но если, задает он вопрос, чужих князей призвали установить порядок, то как могли это сделать чужеземцы, не знающие славянского языка? По Костомарову — они прекрасно знали язык, поскольку сами были славянами. В Иоакимовской летописи, которую изучал Татищев, указано, что изгнанием шведских варягов занимался новгородский князь Гостомысл. Потомки мужского пола были убиты, остались лишь три дочери — надежды на рождение наследника не было, поскольку князь был уже стар. Когда ему предсказали появление потомства, он мог только недоумевать и не верить. Но однажды ему привиделся вещий сон, будто из утробы его дочери Умилы вырастает плодоносящее дерево, и плодами от него кормится весь его народ. Гостомысл попросил расшифровать этот сон. Предсказатели объяснили его тем, что Умила родит наследника, который и будет править новгородскими землями. Умила уже давно была замужем: ее сыновей звали Рюрик, Трувор и Синеус. Таков вкратце пересказ Татищева источника.
Из этого, говорил историк, не следует, что Умила была матерью призванным князьям, но под легендарной шелухой можно найти понятное объяснение: мать призванных князей была славянкой, ее дети знали язык новгородцев. Они были, что хорошо для призвания, родственными по крови и обычаям и в то же время, что тоже отлично, — далеки от местных распрей. То есть они могли трезво оценить обстановку и выбрать оптимальный путь правления. Понятно также, что инициаторами такого призвания были именно жители Новгорода, заинтересованные в процветании города. Так появился призванный Рюрик и началось возвышение Новгорода, который стал центром федерации. А дальше — дальше лакуна.
Правитель Олег 879–912Уже при Олеге Новгород находится в странном положении: город, призвавший князей для упорядочивания жизни, платит варягам дань. Костомаров думал, что это были другие варяги, скандинавские, от которых Новгород предпочитал откупаться. Но зачем тогда нужен был Олег? Славянских варягов призвали как раз для того, чтобы исключить дань варягам норманнским! Еще интереснее, что дань эта была установлена Олегом перед его отбытием в южные земли навсегда. Это — еще страннее. Костомаров считал, что Олег добился компромисса с норманнами: мы платим дань, вы нас не трогаете. Но могло быть и иначе, тогда указанная дань — это дань варягам Олега. Между тем в походе Олега участвовали и новгородские удальцы, что еще больше запутывает дело. Дань была, между прочим, немалая — триста гривен от доли общины (по Соловьеву, тут ему веры больше).
Вопрос для читателя: нормальный, принятый на службу князь оставил бы город с выплатой такой дани чужеземным искателям добычи или попробовал бы применить военный талант? Скорее — последнее. По моему глубокому убеждению — эти триста гривен шли тем самым варягам-руси. Но тогда… да, тогда это было не призвание, а завоевание под видом призвания. Костомаров за этот вывод удушил бы меня, но это — очевидно.
Как долго продолжалась эта «оплата услуг»? Точно сказать нельзя. Но во времена Святослава новгородцы являются в Киев просить себе князя, причем ведут себя независимо и сразу говорят, что если не даст никого из сыновей, так найдут князя и в другом месте, следовательно, никакой дани Киеву они уже не платят (иначе так вольно себя вести не решились бы). Святослав меж тем дает такой ответ: дам, если кто-нибудь к вам пойдет. Очевидно, для южного богатого Киева Новгород — глухая провинция, куда очень не хочется ехать. Старшие сыновья наотрез отказались.
Князь Владимир Святой 980—1014Поехал меньший, к тому же и незаконнорожденный, от Малуши, ключницы. С этого «робичича» и ведется более жесткое управление Новгородом. Он становится куда как более связанным с Киевом. Но — как? Владимир, оказавшись в Новгороде, провел, так сказать, «присвоение отделившегося города», то есть снова призвал варягов и по-своему укомплектовал властные структуры, и тогда связь Киев — Новгород стала постоянной.
В скандинавской саге об Олафе рассказывается такая история: мать Владимира предрекла, что в Новгород придет герой с севера (искомый Олаф). Владимир знал, что между его братьями возникла междоусобица, так что дожидаться, что Ярополк придет его убивать, княжич не стал, а сразу отправился за море, за варяжской дружиной. Ярополк, точно, явился в Новгород и посадил там своего посадника. А потом вернулся с варягами (норманнскими) Владимир и изгнал посадника Ярополка. Затем он повел объединенное варяжско-славянское (новгородское) войско на Киев. Стольный город эти варяги рассматривали лишь как отличную военную добычу. И когда Владимир утвердился в Киеве, они ожидали благодарности. С Киева потребовали — как всегда — дани. Если дань потребовали с Киева, говорит историк, так в каком же тогда положении мог находиться Новгород, если сам Владимир обошелся с городом как с завоеванным и (видимо) не считал его входящим в знаменитую Киевскую Русь? Увы, для Владимира Новгород был чужой завоеванной землей. Так он поступил с Новгородом и при самом благостном историческом событии, о котором летописцы пишут с умилением, — во время крещения.
988 год — Крещение князя Владимира I; его брак с Анной; начало принятия христианства на Руси
990 год — Восстание в Новгороде против христианского крещения
Если читать не Начальную летопись, а Иоакимовскую, то крещение Новгорода было одной из самых мрачных страниц древней истории. «В Новгороде люди, проведав что Добрыня идет крестить их, — писал по этой летописи Татищев, — собрали вече и поклялись все не пустить в город и не дать идолов опровергнуть. И когда он пришел, они, разметав мост великий, вышли на него с оружием, и хотя Добрыня прельщением и ласковыми словами увещевал их, однако они и слышать не хотели и выставили 2 камнеметательных орудия великих со множеством камений, поставили на мосту, как на самых настоящих врагов своих. Высший же над жрецами славян Богомил, из-за сладкоречивости нареченный Соловей, строго запретил люду покоряться. Мы же стояли на торговой стороне, ходили по торжищам и улицам, учили людей, насколько могли. Но гибнущим в нечестии слово крестное, как апостол сказал, явится безумием и обманом. И так пребывали два дня, несколько сот окрестив. Тогда тысяцкий новгородский Угоняй, ездя всюду, вопил: „Лучше нам помереть, нежели богов наших отдать на поругание". Народ же оной стороны, рассвирепев, дом Добрынин разорил, имение разграбил, жену и некоторых родственников его избил. Тысяцкий же Владимиров Путята, муж смышленый и храбрый, приготовил ладьи, избрав от ростовцев 500 мужей, ночью переправился выше града на другую сторону и вошел во град, и никто ему не препятствовал, ибо все видевшие приняли их за своих воинов. Он же дошел до двора Угоняева, оного и других старших мужей взял и тотчас послал к Добрыне за реку. Люди же стороны оной, услышав сие, собрались до 5000, напали на Путяту, и была между ними сеча злая. Некие пришли и церковь Преображения Господня разметали и дома христиан грабили. Наконец на рассвете Добрыня со всеми кто был при нем приспел и повелел у берега некие дома зажечь, чем люди более всего устрашены были, побежали огонь тушить; и тотчас прекратилась сеча, и тогда старшие мужи, придя к Добрыне, просили мира. Добрыня же, собрав войско, запретил грабежи и немедленно идолы сокрушил, деревянные сжег, а каменные, изломав, в реку бросил; и была нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевшие то, с воплем великим и слезами просили за них, как за настоящих их богов. Добрыня же, насмехаясь, им вещал: „Что, безумные, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, какую пользу вы от них можете надеяться получить?" И послал всюду, объявляя, чтоб шли на крещение. Воробей же посадник, сын Стоянов, который при Владимире воспитан и был весьма сладкоречив, сей пошел на торжище и более всех увещал. Пришли многие, а не хотящих креститься воины насильно приводили и крестили, мужчин выше моста, а женщин ниже моста. Тогда многие некрещеные заявили о себе, что крещеными были; из-за того повелел всем крещеным кресты деревянные либо медные и каперовые (сие видится греческое — оловянные, испорченные) на шею возлагать, а если того не имеют, не верить и крестить; и тотчас разметанную церковь снова соорудили. И так крестя, Путята пошел к Киеву. С того дня люди поносили новгородские: Путята крестит мечом, а Добрыня огнем».
