Затем начались огромные ангары с толевыми крышами, смотровая вышка, цементные полосы…
Самолет выпустил шасси, подпрыгнул, затем плавно заскользил по бетону.
Стрелка на циферблате альтиметра показывала отметку «триста»…
Самолет остановился. Двигатели загудели, и тяжелая машина повернула с большому железобетонному зданию, почти весь фасад которого был застеклен.
– Где мы находимся? – спросил Юбер.
– В трехстах десяти метрах ниже уровня моря, – ответил Сурик, которому доставляло удовольствие замешательство Юбера.
Сурик встал, взял свой чемодан из сетки и жестом предложил Юберу последовать его примеру.
Член экипажа вышел из кабины и, улыбнувшись Андрею Сурику, подошел к двери, чтобы выбросить металлическую лестницу.
– Пожалуйста, – сказал Сурик Юберу.
На аэродроме царило большое оживление. На одной из взлетных полос шесть грузовых самолетов были готовы к взлету. Множество самолетов стояло вокруг ангаров.
Юбер следовал за Суриком к зданию из стекла и бетона.
Они вошли в просторный холл, в котором толпились военные. Были среди них и желтолицые, с раскосыми глазами, в основном офицеры низшего звания.
Сурик провел Юбера в отделение Службы безопасности, где суетилось около десяти сотрудников. У Юбера неожиданно для него самого остановилось сердце. Сурик доложил по–русски:
– Капитан Андрей Сурик прибыл.
Из–за стола поднялся человек с красным лицом и сонным взглядом.
– Так точно, капитан. Мы получили приказ относительно…
Он указал пальцем на Юбера:
– Это пленник, которого вы привезли?
Слово «пленник» неприятно резануло слух Юбера. Андрей Сурик поправил:
– Речь идет об иностранном ученом, который будет работать в наших лабораториях и не может рассматриваться как пленник. Он приехал сюда по доброй воле.
Человек с красным лицом не понимал оттенков. Он продолжал:
– Я как раз это и имею в виду, капитан.
Он вынул лист бумаги из картонной папки и положил его на стол перед Суриком:
– Распишитесь здесь, капитан. Укажите дату и время вашего прибытия…
Сурик подписал. Сотрудник добавил:
– Машина ждет во дворе. Я провожу вас.
Они пошли по широкому коридору, в который выходили застекленные двери с номерами комнат. Во дворе стояло много машин, почти все советские зисы.
По знаку провожавшего их функционера к ним подъехали три автомобиля. Два из них были битком набиты людьми в форме, в третьем не было никого, кроме шофера. Сурик и Юбер сели на заднее сиденье.
Конвой тронулся.
– Зачем это сопровождение? – спросил Юбер. – Я же бежать не собираюсь. Я мог бы сделать это раньше. Или в районе беспорядки?
Сурик строго посмотрел на Юбера.
– В нашей стране никогда не бывает беспорядков, – сухо сказал он.
– А мы находимся на территории СССР? Мне показалось…
– Вы правы. Мы находимся в Синкьяне, но это не имеет значения. Этот эскорт означает лишь проявление почтения к вашим заслугам, доктор Менцель.
Юбер не мог сдержать улыбки.
– Я польщен, – вымолвил он.
Они ехали по шоссе с односторонним движением в направлении к городу. По дороге Юберу удалось прочитать на указательном щите: «Турфан – 3400 метров».
Он повторил про себя это слово – Турфан. Он вспомнил. Теперь он знал, где находится.
Впадина Турфан, самая низменная часть суши на земле (триста метров ниже уровня моря) находится, насколько он помнил, к востоку от Синкьяна, в трехстах–четырехстах километрах к западу от китайско–монгольской границы. Простирается она на сотню километров с севера на юг. В центре находится озеро, название которого он не помнил. Впадина всегда затянута облаками. Идеальная база для тарелок, если таковые существуют…
Они въехали в город по широкому проспекту. Сирена головной машины освобождала для них проезд. На всех перекрестках стояли регулировщики в белой форме. Многочисленные сады представляли собой зеленые оазисы.
Красивый город, образец новой советской архитектуры.
Конвой внезапно остановился перед большим административным зданием с военной охраной.
Сурик сказал Юберу:
– Оставьте чемодан в машине. Мы здесь долго не задержимся.
Они поднялись по ступенькам из розового мрамора. Сурик показал пропуск церберам, стоявшим у входа в холл с тяжелыми колоннами псевдоклассического стиля.
Человек в темно–синей форме МВД проводил их до лифта, поднявшего их на пятый этаж.
В приемной стояли удобные металлические кресла и журнальные столики, заваленные агитационной литературой.
Юбер нервничал. А что, если в КГБ была фотография или просто описание внешности настоящего Стефана Менцеля?
Через некоторое время их пригласили в кабинет. Человек в белом халате обратился к Менцелю, но тот молчал. Сурик сказал:
– Доктор Менцель не говорит по–русски.
Это было верно в отношении настоящего Менцеля, но не для псевдоученого.
У Юбера перехватило дыхание при виде антропометрических и судебных материалов.
«Через двадцать минут, – подумал он, – картотеки СССР пополнятся описанием моей внешности под именем Стефана Менцеля. О'кей».
Человек в белом халате пригласил его к фотоаппарату. Фото анфас и в профиль.
Антропометрическое измерение и неизбежные отпечатки пальцев… Досадно.
Когда все было кончено, Юбер удивился, что ему не задали ни одного вопроса относительно даты и места рождения либо других интимных вещей. Но при виде внушительной карточки, заполненной на его имя, он понял: все сведения о нем были уже собраны.
Он вымыл руки и вышел вслед за Суриком.
Сурик неожиданно стал холодным и далеким. Юбера охватило тревожное предчувствие, но он старался не показывать своего беспокойства.
Сурик натянуто улыбнулся:
– Дальше вы пойдете один, доктор Менцель. Раздался звонок, и сопровождающий сделал знак Юберу. Отступать было некуда.
Он последовал за охранником в большой кабинет, где его поприветствовал мужчина в штатском, высокий и широкоплечий, с бычьей головой и злым взглядом. В углу кабинета стояли двое вооруженных военных, с нацеленными на Юбера автоматами. Он понял, что дело плохо. Неужели это конец?
У типа в штатском был громкий и хриплый голос:
– Я старший политрук Борис Черкесов. Доктор Стефан Менцель, вы арестованы по обвинению в умышленном убийстве вашего соотечественника фон Крейсслера…
Юбер с облегчением вздохнул. Ах, вот в чем дело…
5
Большая застекленная дверь распахнулась, чтобы пропустить каталку, на которой лежала еще не проснувшаяся Эстер Ламм.
Бетти Вуд, медсестра, вытолкнула каталку из лифта и покатила в палату пациентки.
Гарри, санитар, ждал ее в палате, чтобы переложить Эстер Ламм на кровать.
Гарри приподнял простыню, прикрывавшую лицо больной, и присвистнул:
– Очень хорошенькая.
Он вспомнил о присутствии Бетти и тут же добавил:
– Но ты лучше.
Он обхватил ее за талию и попытался поцеловать. Она резко высвободилась:
– Ты совсем рехнулся, Гарри. Схлопочешь у меня…
Гарри стал укладывать шины, чтобы переложить больную на кровать.
– Как прошла операция? Шеф доволен?
Помогая ему, Бетти твердо сказала:
– Прекрасно! Патрон в восторге. Видел бы ты его с большим резцом в руках. Даже искры сверкали… Правда, он, может быть, старался из–за репортера, находившегося там…
Гарри с любопытством спросил:
– И репортер даже не отвернулся?
Они затянули ремни. Безжизненное тело Эстер Ламм переместилось на кровать. Из ее бескровных губ послышался сдавленный стон.
– Ей больно, – заметил Гарри.
Бетти пожала плечами:
– Она проснется только через полчаса.
– Ну и что этот репортер…
– Их было двое: репортер и фотограф. Фотограф снимал всю операцию. Его особенно заинтересовало бедро из пластика.
– Им что, делать нечего?
Она с сожалением посмотрела на него:
– Когда ты увидишь снимки в журнале, ты поймешь.
После короткой паузы она добавила:
– Это для журнала «Лайф».
– Вот те на! – удивился Гарри.
Эстер лежала на кровати. Они сняли шины и натянули простыни.
– Она иностранка, – прошептала Бетти. – Кажется, австрийка. Брат шефа – ее знакомый. Похоже, что ее изувечили фрицы.
Гарри снова пришел в восторг:
– Я не против иммиграции, если бы все они были такими хорошенькими и стройными. Ты знаешь, почему я это говорю?
Она процедила сквозь зубы:
– Мне безразлично.
– Дело в том, что такие девушки, как ты, не добры ко мне. Разве я неприятен тебе?
Она пожала плечами:
– Бедняга! Если я буду спать со всеми, кто мне приятен, то мне не хватит на это всей жизни.
Он зажал ее между стеной и кроватью и попытался привлечь к себе.
