нами от отца.
А нам наш папа всегда казался самым лучшим, самым красивым, хотя был он невысокого роста, не очень складного сложения. Но восхищали его манеры, его умение слушать собеседника, приветствовать знакомого на улице, даже готовить обед – все было проникнуто какойто утонченностью, аристократизмом, благородством. В то же время он был удивительно прост, доступен, деликатен.
Во время его приезда к нам в Саратов, он во всем старался помочь, даже с нами, детьми, готовил обед. Как же все у него получалось красиво. Он, как заправский повар, надевал фартук, перекидывал через плечо полотенце и «колдовал» над плитой, при этом напевал свою любимую песню «Жил на свете капитан». Мы с братом были в восхищении и старались ему подражать.
А когда я была уже взрослой, нам пришлось провести некоторое время в Горьком вдвоем. Каждое утро папа приносил в мою комнату свежие цветы из своего маленького садика, ставил их в красивую вазу и говорил: «В доме, где молодая девушка, должны быть обязательно цветы».
Както, в один из его приездов в Саратов, мы гуляли с ним в городском парке под названием «Липки». Вдруг к нам подошел незнакомый мальчик лет двенадцати и спросил: «Это Вы играли в фильмах «Мы в цитадели» и «Возраст любви»? Папа улыбнулся своей открытой, детской улыбкой и ответил: «Нет, это были другие актеры, но мне уже говорили, что я на них похож».
Все это было сказано очень просто, очень доброжелательно. Так же просто он вел себя и с нашими друзьями. Мы были уверены, что в любой ситуации папа нас поймет и встанет на нашу защиту.
Так, когда папа приехал на мою свадьбу и услышал от меня, что я разочарована в своем женихе и не хочу выходить замуж, хотя свадьба должна состояться на следующий день, и все к ней готово, воскликнул: «Да кто же тебя заставляет, доченька?!»
У меня сердце забилось с большой благодарностью и любовью за такое понимание. И хотя свадьба не расстроилась, но откровенный, доверительный разговор с папой успокоил меня.
Нам не суждено было жить вместе с отцом, но мы всегда чувствовали его присутствие, внимание к нам, участие в нашем воспитании. Я же переписывалась с ним всю свою сознательную жизнь. Он был не только отцом, но нашим другом, единомышленником, партнером по интересам. Мой брат Марк стал коллекционировать брошюрки «Советский воин» с классическим литературным материалом, собирал почтовые марки. Как только папа об этом узнал, сразу же подключился, и в каждом письме был вложен пакетик с марками интересных экземпляров. А мне он присылал собственные рисунки цветов, костюмов народов мира. Когда же мы с Марком захотели учиться играть на скрипке, он с оказией прислал нам настоящий инструмент. Во время войны было трудно не только приобрести инструмент, но даже переслать его. А папа сумел это сделать. Его коллеги плыли по Волге в Астрахань на гастроли, вот онито и завезли нам подарок в Саратов.
Судьба забросила меня с мужем, военным врачом, на Дальний Восток. Но и дальность расстояния не разлучили меня с папой. Он попрежнему писал ласковые, нежные письма, радовался рождению внучек, подбирал для них имена. А когда они подросли, он так же, как когдато в детстве для нас, посылал им книги, соответствующие их интересам.
И сейчас моя старшая дочь Людмила, руководитель изостудии, использует в своей работе книжки по городецкой росписи, подаренные дедушкой. А в библиотеке моей второй дочки, Марианны, биолога по образованию, хранятся и применяются как интересный материал на уроках редкие книги по биологии.
Еще одно качество роднило нас с папой – это любовь к животным. Он восхищался кошками, считал их самыми разумными существами и говорил: «Если бы я был богатым человеком, я бы обязательно открыл для бездомных кошек приют». У него была любимая красавицакошка Муся, он по утрам делал с ней зарядку. Его очень интересовала жизнь животных в нашей семье. У нас была собака колли Дана. Мы всей семьей переехали из Хабаровска в Калугу, и папу очень беспокоило, как мы решили вопрос с собакой. При встрече с внучками он осторожно спросил:
– А вы оставили Дану в Хабаровске?
– Что ты, дедушка, мы привезли ее с собой на самолете!
Папа так и просиял: рад был, что не ошибся в нас.
Вспоминаю и такой случай. В своем письме на Дальний Восток он передал мне привет от одной моей знакомой – Мирры Свердловой. Оказалось, что она пришла к нему домой как корреспондент брать у него интервью и, увидев у него на столе мою фотографию, спросила, кто это. Папа с гордостью ответил, что это его старшая дочь Анна. Мирра меня хорошо знала, так как мы в Саратове учились в одной школе, и передала мне привет. Папа понимал, что мне, так далеко живущей от родного дома, будет приятно получить привет из детства и не забыл передать его. И так было во всем. Советы папы, рекомендации, его заботу, восхищение нами, его детьми, я ощущала всю жизнь
«Homo dicens»
А.Н. Донин
Перед моими глазами стоит небольшая старая книга в черном шагреневом переплете, с пожелтевшими страницами. У нее нет титульного листа, но я знаю, что автор – Виктор Коломийцев, и она написана о музыкальной драматургии Рихарда Вагнера. На первой странице стоит овальный фиолетовый штамп вроде библиотечного (но не библиотечный); внутри овала идут слова: «Марк Маркович Валентинов младший, режиссер оперы».
Шли пятидесятые годы. Я был сильно увлечен музыкой Вагнера, но не мог достать никакой литературы о его творчестве, и Марк Маркович дал мне почитать книгу Коломийцева из своей личной библиотеки. Он работал тогда лектором Горьковской филармонии.
Однако впервые я увидел Марка Марковича несколькими годами раньше, на сцене оперного театра, где он ставил «Бориса Годунова». Я учился в хоровой капелле мальчиков, и нас – человек пятнадцать капелланов – пригласили к участию в спектакле в качестве хористов в двух первых картинах пролога. Нам даже платили за это, и то был мой первый заработок, а шел мне одиннадцатый год.
На репетициях Марк Маркович к нам не обращался. Все, что нужно, говорил хормейстер, руководивший нами. Мы изображали в первой картине поводырей слепых калик перехожих, а в сцене коронации представляли детей из народа, славящих царя.
Мне запомнился один незначительный эпизод. Во время репетиции первой картины, когда народ у стен монастыря умоляет Бориса заунывным пением принять царский венец, одна из хористок, одетая, как и все остальные, в
